„Въ  символике   древнихъ  народовъ большимъ  значениемъ  пользовались  некоторыя  числа и те знаки,  въ  которыхъ  οни  выражались.   Между  этими  зна­ками  известность  выпала  на  долю  числа  семь и  12.  Въ  основе  символики,  связанной  съ  этими  величи­нами  и  знаками,  лежали  разнаго  рода  космичесия  и  астрономическия  представления,   которыя   затемъ  осложнялись и  въ  переработанномъ  виде  вошли  въ  область  образовательныхъ  искусствъ,  народной  литературы  и  религии“.—  „Въ  основе  числа  12  лежало  представление  о  12  знакахъ зодиака,  подобно  тому,  какъ  символика  числа  семь  держа­лась  на  представленхи   о  7  главныхъ  планетахъ“. „Основа  молитвъ  и  заговоровъ  противъ  лихорадки лежитъ  въ  суеверияхъ  Востока.  Г.  Мансветовъ  возводитъ источники  заговоровъ  отъ трясавицъ  къ  халдейскому  учению   о  12  астральныхъ  духахъ,   влияющихъ  на  человече­скую  судьбу.

Сложившись где-то на Востоке, молитва о трясавицахъ вошла въ иудейско - каббалистическую   литературу и въ богомольскую  литера­туру· „Двенадцать  трясавицъ (лихорадокъ) вымышлены  бол- гарскимъ  попомъ  Иеремею  и  скоро  были  приняты  cyeвepнымъ  русскимъ  народомъ.   

Это 12 дочерей Ирода, которыя ходятъ по белу свету и терзаютъ свои жертвы". Однако, если основы   этихъ  заговоровъ  лежали  въ сказанияхъ  восточныхъ,   разработка  ихъ  на  новой  почве большею  частью   настолько  оригинальна,  что  эти  основы отходятъ  на  второй  планъ  передъ  реальными  наслоениями новаго  творчества.  Если и встречаются (большею частью въ рукописныхъ сборникахъ)  названия  лихорадокъ, напоминающих объ ихъ иноземныхъ, чуждыхъ именахъ, то въ целомъ множестве  заговоровъ, бытующихъ въ живомъ языке, мы натолкнемся на названия  чисто конкретныя, образныя,   каковы: „поганка, трясця, гнитуха, витрова, водяна, пидтынныця, веретынныця"  и  проч.).

„Болезни этой  дано  множество  названий:  лихоманка,  трясучка,  тря­савица,  комуха,  кумаха,  иногда  ее  ублажаютъ,  величаютъ Лихоманкой  Ивановной,  чтобъ  не  обиделась, или боятся ее назвать;   на  Украйне  различаютъ  99  видовъ  лихора­докъ, смотря  по  тому,  отъ чего она прикинулась,  назы­вая  ее: пидтынныця, если она человека  застала соннаго подъ  тыномъ, на сырой  земле, веретенныця, если  баба допрялась  до  лихорадки; гноевая, если попала на спащаго на навозной куче“.

Число  лихорадокъ называется самое  разнообразное: 7,  9,  12,  25,  74,  77,  99. Кроме того, имя Ирода  въ  народе— слово  бранное, а  потому и  название  болезней  „Иродовыми  дочерьми" вполне  ре­ально,  въ  особенности, если  припомнить, что  библейское сказание по этому вопросу очень живо, образно, —  такъ и просится въ среду народныхъ. Мало  того, у  различныхъ  народовъ   лихорадка  воплощается   и  въ  различные конкретные образы: старухи,  девицы съ огненными воло­сами,  худого,  бледнаго  существа  и  проч. Все это  заставляетъ призадуматься надъ  темъ, на­сколько  сильно  и глубоко восточное  влияние,   насколько ярки и осязаемы его  следы  въ  современномъ  творчестве народномъ.

Есть и  въ России  поверье,  что  лихорадокъ  9,  крылатыхъ сестеръ,  коихъ  по  временамъ  нечистый  спускаетъ съ цепи. Если  одна  изъ  нихъ  пролетомъ  поцелуетъ  че­ловека,  то  или  губы  обмечетъ, или  же  нападетъ  тряса­вица.  Покидая  одного  больного, чтобы потрясти  друго­го,  сестры  даютъ  каждому  временный  покой.  Иные  мажутъ  себе  лицо  сажей  и переодеваются  въ  чужое  платье, чтобы  лихорадка,  воротившись,  не  узнала.  Поэтому  и  ско­рый  отъездъ  въ  другое  место,  какъ  народъ  толкуетъ, иногда  спасаетъ  отъ  лихорадки;  она  потеряетъ  человека и  не  найдетъ его“

У Демича  находимъ объяснение  перемежаю­щейся  лихорадки:  „Сестры-лихорадки  не  могутъ  справить­ся  со  всеми  заболевшими,  а  переходятъ  отъ  одного къ  другому,  возвращаясь  къ  каждому  въ  определенный срокъ“.„Сестры"  эти  наделены. вполне  конкретными  черта­ми  живыхъ,  человекообразныхъ  существъ:  ихъ  можно угощать,  задабривать,  обходить  хитростью,  обманывать. Такъ,  въ  Нижегородской  губернии  больные  лихорадкой приносятъ  на перекрестокъ въ  жертву  12  трясавицамъ 12 пирожковъ  съ  начинкой,  запеченныхъ  въ  одинъ общий пирогъ,  перевязанный  поясомъ  больного.

„Въ  Казанскомъ уезде,  во  время  пароксизма,  кладутъ  штаны,  рубаху,  поясъ  и  крестъ  больного  подъ  ступу,  где  толкутъ  кудель, говоря:  «Марья  Иродовна  отпусти  его,  не  то я тебя  подъ ступой  заморю;  коли  ты не оставишь, я тебя  не  выпущу“. —  „Лихорадка  — жидовка,  а  потому  ее можно вы­гнать,  вымазавшись  свинымъ  саломъ“.  '„Лихоманки  выгоняются  изъ  ада  морозомъ“  и  ищутъ по  теплымъ  избамъ  виноватыхъ  людей;  они  „бываютъ  тощия,  слепыя,  безрукыя,  уроды  такие,  что  хуже  смерти;  не умеютъ  ни  войти  въ  избу,  ни  отворить  дверей;  если  го­лодны,  то  смирны  и  пошлы  до  того,  что  стоятъ  пригорюнясь  у  притолки, выжидая,  не  выдетъ  ли  кто  изъ  вино­ватыхъ".  Февральскую  лихорадку  въ  Костромской  губернии  зовутъ  кумахой; она  живетъ  въ  дремучемъ  лесу съ  12  сестрами;  старшая  разсылаетъ  меньшихъ  по  свету ·—  „людей  знобить,  грешное  тело  мучить,  белы  кости крушить. Чтобъ  умилостивить кумаху,  выходить  больной въ  лесъ,  къ  жилищу  кумахи,  сыплетъ  вокругъ  себя  кру­пою,  приговаривая:  „Прости,  сторона.  Мать  сыра-земля! вотъ  τе6е  крупицъ  на  кашу,  вотъ  и  тебе,  кумаха!“ Въ  понимании  народныхъ  массъ  лихо­радка  —  совершенно  реальное,  живое  существо,  прини­мающее въ различныхъ  местностяхъ  своеобразныя,  кон- кретныя  формы. Вырабатывались  и главнейшие  приемы  для  лечения— изгнания  лихо­радки. Ее  стараются  выжить,  какъ  неприятнаго  гостя,  при помощи  различныхъ  отвратительныхъ  или  устрашающихъ средствъ;  или,  наоборотъ,  ее  пытаются  задобрить  угощеньемъ,  лаской;  наконецъ,  ее  стараются  переселить  въ другое  существо  или  предметъ.

У  больного  лихорадкой  пытаются  вызвать  рвоту,  надеясь,  что  такимъ  путемъ  извергнется  и  лихорадка.  (Сред­ство  это  во  многихъ  случаяхъ, особенно  когда  корень болезни  заключается  въ  разстройствахъ  желудка, даетъ благотворные  результаты).  Съ  этою  целью  больнымъ  даютъ  пить  смесь  сажи  и  табаку,  которую  больной  протягиваетъ  черезъ  чубукъ  съ  водой,  целовать  сквозь  платокъ собачи  пометъ  и  проч.  Въ  другихъ  случаяхъ  пытаются  отравить  существование  незванной  гостьи,  выкуривая  ее  жжеными: волосами,  конскимъ  копытомъ,  летучей  мышью,  сушеной  жабой,  чешуей  змеи  и  др. Иной  разъ  болезнь  „пытаются  изгнать  испугомъ, застращать"  ее:  пускаютъ  за  спину  уснувшему  больному живую  зеленую  лягушку  или  сажаютъ  „во  время  озноба въ  жаркую  печь,  держать  его  тамъ  до  разслабления,  а  затемъ,  чтобы  внезапно  испугать,  обливаютъ  потеющаго пацента  водой  и  потрясаютъ  его  суставы";  а  то  подвесятъ  на  шею  больному  амулеты,  съ  изображениемъ  какого-либо  чудовища,  позднее —  религиознаго  характера, или  основанные  на вере въ  силу  слова;  въ  новейшихъ очень  распространенныхъ  амулетахъ  видимъ  соединение двухъ  последнихъ  элементовъ, —  таковы  записки,  коротенькия,  а  иногда  и  длиннныя  молитвы,  носимыя  больнымъ на  шее  до  выздоровления,  или  съедаемыя  имъ  во  время приступа  лихорадки.

„На верхней κορκѣ хлеба написать нижеприводимыя слова и давать больному на утренней зарѣ  понемногу ѣсть:  «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь. У началѣ 6ѣ Слово и Слово 6ѣ къ Богу, и Бохъ 6ѣ Слово».

Написать на бумагѣ, носить 3 дня на шеѣ, спалить и выпить пепелъ на водѣ; слова на запискѣ пишутся слѣдующiя:

„ Господи благослови! Ишовъ св. Авраамъ съ святымъ сыномъ Исаакомъ золотымъ мостомъ и встретили дѣвицъ простоволосыхъ 74 и стали ихъ пытати:
- "Что вы за люди?"—„Мы де Иродовы дочки, идемъ въ христiанскую землю людей мучити и красну кровь выпивати".—И взялъ св. Авраамъ со святымъ сыномъ Исаакомъ золотый жезлъ, стали ихъ бити и тлумити."- О, св. Аврааме и Исааче! не бiй нас, не тлуми насъ!"

---

Записать  на  бумажку  нижеприводимыя  слова,  свер­нуть въ  8-ку,  перевязать  ниткой,  и,  не  говоря  ни  съ  кѢмъ и  не  оглядываясь  на  пути,  бросить  свертокъ  въ  реку:

«Ишлы  Ыродовы  дочкы  на  свитъ  окрашеный.  Зустричае  ихъ  Божая  Маты  и  пытае:  „Куды  вы  йдете,  Ыродовы дочкы?"  —  На  свѢтъ  окрашенный. —  А  чого  жъ  вы  йде­те?—  Тила  въялыты,  серця  сушыты,  червону  кровъ  збавляты  и  жовтую  кисть  ламаты  р.  Б.  Ν. —  Авраме,  Авраме, визьмы  ты  сыхъ  Ыродовыхъ  дочокъ,  зачыни  йихъ  зализнымы  дверима  и  замкны  зализнымы  замкамы,  щобъ  воны на  свитъ  украшеный  не  ходылы,  тила  не  въялылы,  серця не  сушылы,  червонои  кровы  не  збавлялы  и  жовтои  косты не  ламалы“.

---

Написать  на  просфоре  нижеследующая  слова  и  дать съесть  больному: 
„Во  имя  Отца  и  Сына  и  Св.  Духа. — Яко  же  святой  Аркадiй  укроти  львы  въ  пустыни,  такъ и  Ты,  Господи,  укроти  трясавицу  сiю  въ  р,  Б.  Ν.  Все­гда,  нынѢ  и  присно  и  во  вѢки  вѢковъ.  Аминь“.

---

Сложить  словами  въ  средину  бумажку  съ  нижепри­водимыми  словами,  проносить  на шеѢ  три  дня,  потомъ сжечь  ее  и  пепелъ  выпить  съ  святою  водою:

„Эты  отезамата, Стакоринъ  фито, Станти миотероно“  и  9-й  стихъ  изъ  псалма  „Живый  во  помощи“.

---

Последняго  вида  короткия  „абракадабры"  весьма  распространены  и  въ  России  и  въ  Европе. 
Приведу  еще несколько примеровъ:

Сатор
Арепо
Тенет
Опера
Ротас

Abradagor + Аbradago +Abradag +Abrada +Abrad + Abra + Abr +Ab + A + Amen + Amen “

Amachaborum
Amachaboru
  Amachabor
  Amachabo
    Amachab
    Amacha
      Amach
        Ama
          Am
          A

Въ  Германии  одно  изъ  наиболее  распространенныхъ средств противъ  лихорадки — Abschreiben. Где  пишутъ только  имя  больного,  лета  его  и  ставятъ  точку.  Такъ, напр., Ферариусъ  давалъ  своимъ  больнымъ  бумажку  съ надписью: „противъ  лихорадки"  и  велелъ  отрезывать  еже­дневно  по  одной  букве.  Этимъ  способомъ  было  однажды излечено  50  человекъ"

У  народовъ  дикихъ  наблюдаемъ  способы  лечения  ли­хорадки  путемъ  непосредственнаго  физическаго  воздейcтвия  на  нее:  надавливавая  на  желудокъ  больного,  стремления  жестами  удалить,  выбросить  болезнь.  Въ  формахъ ’менее  грубыхъ те  же  способы  бытуютъ  и  поныне  (даже въ  среде  культурныхъ  народовъ):  ее  пытаются  утопить—  купаются  въ  copoчке  и  оставляютъ  последнюю  въ  ρеке. Зарываютъ  въ  могилу,  замариваютъ,  душатъ, наваливъ сорочку  больного  тяжелымъ  камнемъ  и'  т.  п.

Наконецъ,  целымъ  рядомъ  способовъ,  пытаются  пе­редать  лихорадку  другому  существу  или  предмету.  По  народнымъ  поверьямъ  лихорадка  поселяется  на жительство  сначала  подъ  ногтями,  а  оттуда  уже  распро­страняется  по  всему  телу.  Отчасти  поэтому,  а  можетъ быть  и  подъ влияниемъ старыхъ  понятий,— когда  часть  за­мещала  целое,  когда  часть  человеческаго  тела,  особенно конечности,  являлись  его  двоиникомъ, —  бытуютъ  поныне такие  способы лечения лихорадки,  какъ,  напр.,  приводи­мый  г.  Милорадовичемъ:  срезываютъ у  больного ногти и волосы, заворачиваютъ  въ  бумажку,  вкладываютъ  ее  въ клешню  живого  рака,  и,  пуская  его  въ  воду,  приговариваютъ:  „Плыви,  раче,  за водою,  беры  трясцю  за  собою".

Что  же  касается  передачи  болезни  другому  физическимъ  путемъ, —  это  приемъ  весьма  распространенный  и въ  настоящее  время:  больного  обкатываютъ  круглымъ  мякишемъ  хлеба  или  яйцомъ,  куда  переселяется  болезнь, и  эти  предметы  отдаютъ  собаке  или  выбрасываютъ  на дорогу;  больной  носитъ  въ  рукавице,  надетой  на  руку, хлебныя  зерна,  сеетъ  ихъ,  а  когда  взойдутъ,  раздавливаетъ,  уничтожая  такимъ  образомъ  болезнь.

Однако  чаще  всего  и  съ  наибольшимъ  успехомъ  Bcе эти  приемы  лечентя  выполняются  при  помощи  слова,  ко­торое  постепенно  заслоняетъ  и  даже  вытесняетъ  другие способы:  словомъ  пытаются  заставить  болезнь  бежать  (такъ въ  недавнее  еще  время  на  юге  России  былъ  знахарь,  ко­торый  лечилъ  различныя  болезни  продолжительной  пло­щадной  бранью);  темъ  же  способомъ  пытаются  запугать ее,  умертвить  или  переселить. Все  это  мы и  будемъ  на­блюдать  въ  приводимыхъ  ниже  заговорахъ.

Родиной  лихорадокъ  народъ  считаетъ  болота,  реки, моря и  вообще  сырыя, необитаемыя  места, и  потому пытается  силой  слова  водворить  ихъ  ва  место  жительства, чтобы  они  никому  вреда  не  причиняли.
„Иды  соби  на  очерета,  на  болота,  та  на  свои  миста, де  витеръ  не  вие,  де  сонце  не  гpie,  де  праведне  сонечко не  сходыть,  де  людськый  гласъ  не  заходыть;  де  люде  не хрестятся.  Трясы  соби  очеретамы,  та  своимы  лыстамы“.

„Лихорадка! ты прозирна,  ты  водяна,  ты й витряна, надумана и погадана.  Пиды  соби  на  воды,  на  витры,  на огни  и  на  дыма!  Тутъ  тоби  у  голови  не  стоять,  жовтои кости  не  ламать!  Пиды  ты  соби  на  огни,  на  дыма,  на  велыки  степа!  Тамъ  тоби  буде  хороше  гулять  и  людей  морськыхъ  знобыть“

„Изъ  моря  изыдоха  12  сестеръ,  растрепы,  распоясы,— попадается  имъ  на  встречу  старецъ  Антилесъ:  „Ку­да  вы,  девы,  бежите?“ — Мы  бежимъ  въ  деревню  N.  къ рабе  N.—  тело  померить,  костей  поломать.— „Вамъ  тамъ не  место;  вы  бежите,  девы,  во  мхи  и  болота,  тамъ  вамъ питье  и  ложе —  мягкая  постель".

Весь  строй  этого  заговора —  народный,  даже  обыч­ное  въ  такихъ  случаяхъ  имя  святого  заменено  именемъ какого-то  старца,  бить  можетъ —  самого  знахаря. 

Таковъ и  нижеследующий:
„На Μορе на  Океане,  на  острове  на  Буяне  лежитъ камень  алатырь,-  на  томъ  камне  сидитъ  три  старца  съ  же­лезными  прутьями.  Идутъ  къ  нимъ  на  встречу  12  сестеръ-лихорадокъ. „Вы  куда  идете,  грешныя,  окаянныя, проклятыя?“ — Идемъ  въ  миръ  у людей  кости  ломать да силу  вынимать.—  „Воротитесь,  грешныя,  окаянныя,  проклятыя".  — Мы  тогда  воротимся, когда эти слова  будутъ все  знать  да  по  три  раза  читать".

На  дальнейшей ступени  развития  начинается  простая подстановка  въ  подобныхъ  заговорахъ  вместо  старцевъ именъ различныхъ библейскихъ  лицъ  и святыхъ,  безъ привнесенbя  въ  заговоръ  чего-либо  новаго.

„Ложусь  я  раб  Б.  Ν.  благословясь,  встаю, перекре­стясь. Умоюсь  белехонько, снаряжусь  хорошохонько,  пойду  изъ  избы  въ  дверь, изъ  воротъ  въ  ворота,  въ  чистое поле,  подъ  восточную  сторону,  на  окянъ-море.  На  море на  οκияне, на  острове на Буяне шелъ  Моисей  дорогою торною,  тропою  черною. Встретились  ему  12  девицъ.— Что  же  вы  за  девицы?— Мы  девицы-трясуницы,  Иродовы дочери;  а  ты  что  есть  на  свете?—  Я  есмь  царь  Моисей; выхвачу  острый  мечъ  и  хочу  вамъ  голову  ссечь. —  Ахъ, царь  Моисей, не  секи,  не  руби: не  будемъ мы ходить, народъ  морить,  никто не увидитъ нашей пляски  и  до  веку  тряски “.

„Шовъ  св.  Моисей чорною  дорогою, а на  встречу ему  12  девыць-трясыць.— Здравствуй,  св.  Моисей!—Здрав­ствуйте,  дивыци-трясыци. —Вынимаеть  Моисей  свой  мечъ, хочетъ  ихъ  быть  и  рубыть.— Стой,  Моисей,  не  рубы,  не наказывай.  Кто  эту  молытву  будеть  знать, того  лихорад­ки  не  будуть  ни  трусить,  ни  знобить".

„Стоить дубъ на синемъ море, а въ томъ дубе Иро­да. Было у  него  девять— 7  дочекъ;  шли οни по синему морю,  а  встретили  ихъ святые  отцы  Исакъ  и  Иаковъ. — „А  куда  .вы  идете,  Иродовы  дочки?“ —  Идемъ  на  белую Русь,  белую  кость  крышить, горячую кровь лить.—  Иди­те  вы  лучше  на  сыръ-боръ —  серое  болото,  крышите  курчавье-пеньявье  непотребное  и  забутте  дорогу на святую Русь.— Иродовы  дочки  дорогу  забудутъ, а  р.  Б.  Ν.  повекъ  трясца  не  будеть"

„Ишли  св.  Аврамий  и  св.  ’Сакий  золотымъ  мостомъ; сустрели  яны  74  (77 или 12) жонъ.  „Куды  вы  йдетя, жоны?—Идемъ  мы  на  християньский миръ —  тресьти,  колотити. —  Св'.  Аврамий,  возьми  ты  золотый  мечъ,  позрубливай  имъ  усимъ  головы  съ  плечъ! Святый  Аврамий, не бяри зъ меча,  не  зрубавай  намъ  головы  съ  плечъ, —  а  кто  ету  молитву  будя  читать,  не  будемъ  яго  векъ  чапать“ 

„На  Μορе  на океане,  на  остров’Ь  на  буяне  лежитъ камень  Алатырь,  на  томъ  камне  сидятъ  Никола,  Петръ' и  Павелъ съ  железными  прутьями.  Идутъ  къ  нимъ  на встречу  12  сестеръ  лихорадокъ.— „Вы  куда  идете,  rрешныя?“  спрашиваютъ  Никола,  Петръ  и  Павелъ.—  „Идемъ мы  въ  миръ  у  людей  кость  ломать,  да  силу  вынимать", отвечають  сестры  лихорадки.— Воротитесь грешныя,  проклятыя  окаянныя. —  Мы  тогда  воротимся,  когда  эту  моли­тву  все  будутъ  знать,  да  по  три  раза  въ  годъ  читать“.

„Ишовъ  св.  Авраамъ  дорогою,  зостричае  винъ  77  трясовыць.— Куды  вы  идете? — Идемо  жъ  мы  на  Белую  Русь людей  мордувати  и  тиломъ  труждати  и  коси  ломати и кровъ  морити.— Сину  мий  Самсоне, побежи,  побежи возьми  залезную  шину,  та  роспечи  и  розжени  тихъ  77  пропасныць-трясовыць,  нехай  вони  тила  не  труждають,  костей  не  ломають,  крови  не  морють!— Св. Аврааме,  не  бий насъ,  не  лай  насъ  и  не  печи  насъ,  не  лай  же  ти,  мы будемъ  кровъ  морити,  тйло  труждати,  кости  ломати,  людей мордувати;  а хто  буде  твою  святу  заповидь  знати,  то  ми его не  будемъ  минати.—Я  видъ  васъ  знаю,  одъ  всихъ  одмовляю,  молитву  читаю;  не  мучте  беднихъ  христянъ;  трясить  купъями, очеретами и  болотами,  Я  одмовляю одъ р.Б .“

Св.  Пахнутий, —  повстречавший  „дванадцать  девиць- красавиць,  царя  Ирода  дочерей",  изъ  коихъ  „перва  огнен­ная,  друга— тоже,  третя  легчае,  4-я  гнутая,  5-я ломотна, 6— жовта,  7— скорпия,  8— сухяя,  9— злобая,  10— сыняя, 11— пухлая,  12— глыхота  и  дневная,  сестра  ихъ  старей­шая,  моторнейшая  и  ироклятейшая", —  беретъ  ихъ  по паре, наносить  имъ  тяжкие  удары  и  отсылаетъ  „на  сухый  лесъ,  на  жовты  пескы,  къ  своему  царю  Ироду“.

„На  гори  на  Голгохви  стоявъ  дубъ  венерськый.  Пидъ тымъ  дубомъ  сыдило  симъ  мученыкивъ:  Архистратый  Михаилъ,  Гаврыилъ,  Урыилъ,  Метотодымъ,  Сызонтий,  Клементий,  Иванъ-Предтеча -и  выдилы  дыво  престрашне, чудное;  и  выйшло  зъ  моря  17  женъ,  просто  нaгie,  распоясавше,  роспущени  волоса.  Пидийшовъ  къ  имъ  Иванъ- Предтеча,  начавъ  ихъ  пытать:  хто вы таки?  куды  вы  йдете?— Мы  йдемо  у  градъ  хрыстовый  людей  мучыты,  кровъ пыты, тило  томыты, смерти  предаваты.  Та  де  ( =  давъ) имъ  Иванъ  Предтеча  своею  тростю  по  ихъ  головамъ,  по сто  ранъ  заклынающихъ. — Ой  Иванъ  Предтеча!  хто  ва­ши  буде  имена  нарычаты,  або  хто  буде  надъ головою  во­ду  чытаты,  то  мы  того  не  прыкоснемся  во  викы  виковъ, аминь“

—  Вотъ  еще  выписка  изъ  раскольничьей  тетрадки новаго  письма:

„На горахъ  Сунящихъ  почивало  7  святителей:  Луки, Марка, I.  Богослова, I.  Креститель, Николай  Можайский, Егорей  Храбрый  и  Уарей  святой.  Увидали  на  море  плавающихъ  лихоманки,  Иродовы  дочери,  12  сестеръ  (— по­мещай  воду  съ  пескомъ).  Седмь  святителей:  Луки...  свя­той  спросили:  „Какъ  васъ  зовутъ?"  —  И  они  имъ  сказа­ли:  „Зовутъ  насъ:  1-я— Озноба...  ражога...  зевота...  бле­вота...  потегота...  гнетучка...  костоломка...  вазья  дорька... сонная...  бледная...  дутиха". —  И  взявши  ихъ  7  святите­лей:  Луки...  бить  и  мучить  и  честить  по  70  ранъ  смертныхъ;  послали  ихъ  семь  святителей...:  «Подите  вы  въ' тем­ные  леса,  на  гнилыя  клоды,  и  до  сего  р.  Б.  N.  дела  нетъ». Заключаемъ  трижды  евангельскихъ  словъ".

Въ  вышеприведенныхъ  заговорахъ  можно  приметить, какъ  постепенно  церковные  элементы  проникали  въ  эту отверженную  область  творчества:  сначала— лишь  простая замена  имени  знахаря  именемъ  библейскимъ,  потомъ  по­является,  иногда,  при  такомъ  имени  соответственный  эпитетъ  или  обращение  съ  просьбой,  мольбой,  а  затемъ —  и  привнесение  соответственной  обстановки.  Однако  все эти  привнесения  такъ  и  остаются  чуждыми  внутреннему смыслу:  центръ  тяжести  лежитъ  въ  представлении  лихо­радки  живымъ  существомъ  съ  конкретными  чертами,  на которое  можно  воздействовать  словомъ, въ  приводимыхъ  ниже  заговорахъ  книжно-церковные элементы  приходятъ  въ  более  тесную,  хотя  все  еще  не органическую, связь  съ  основнымъ  зерномъ  текста,  съ  его смысловою  сущностью;  здесь  все  еще  сильно  ощущается наличность  своеобразнаго  миропонимания,  творчества  народнаго  на  свой  ладъ.

Такъ,  напр.,  корень  заговоровъ  съ  обращениемъ  къ св.  мученику  Сисонию —  несомненно  въ  церковныхъ  сказанияхъ:  история  церкви  говоритъ  о  40  севастийскихъ  мученикахъ,  осужденныхъ  пробыть  въ  озере  целую  зимнюю ночь;  въ  числе  ихъ  былъ  и  Сисоний;  къ  тому  же  имя это  въ  истории  церковной  встречается  не  разъ, —  отсюда заключение:  Сисиний  зналъ  „слово“  отъ  мороза,  а  значитъ и  отъ  „трясавицы".  По  этой  канве  народная  фантазия вышивала  самые  причудливые  узоры.

Приведу  еще  нисколько,  более  отдаленныхъ  вариантовъ.

„Во  имя  Отца  и  Сына  н  Св.  Духа.  Аминь.  При  моρе  чернемъ  столпъ;  вышелъ изъ  моря  святы  мученикъ Сисими  и  св.  архангелъ  Михаилъ:  видеша —  на Mopi востали  волны;  возмутишася Mopi  i земля  до  небеси, i изыдоша изъ  моря  12  женъ  окаянныхъ  i  простоволосых. И  вопросиша  ихъ  св.  муч.  Сисими:  „Что  есть  злыя  же­ны  зверообразны?"  —  Они  же  рече  ему:  „Мы  изъ  моря вышли  мучити  родъ  человечески,  которыя  къ  заутрени рано  не  встаютъ  и  Богу  не  молятся,  и  кто  въ  праздники Господские  не  естъ  или  естъ  рано,  того  мучимъ  разными муками".—  И  вопроси  ихъ  св.  муч.  Сисими;  „Какия  вы, девы  окаянныя  и  какъ  вамъ  имяна?“ —  Первая  же  рече: „Мне  есть  имя  Гнетея...  Тресея...  Желтея...  Пухлея... Огнея...  Ледея...  Ломея...  Тресея...  Скорчея...  Знобея... Сухота...  Невея,  сестра  жь  ихъ  страшная,  проклятая,  ко­торая  человека  поимаетъ  и  скорбитъ,  и  тотъ  человекъ не  можетъ  живъ  быти  на  свете  семъ“ .

„Заклинаю  васъ,  окаянныхъ  трясавицъ  св.  мч.  Сисиниемъ  и  св.  Предтечею  Иоанномъ  и  четырмя  евангелиста­ми:  М.,  М.,  Л.  и  И.:  побегите  отъ  р,  Б.  (имрака)  за три поприща.  Аще  ви  не  побежите,  то  призову  на  васъ  св. Сисиния  и  св.  архангела  Михаила  хранителя  и  крестите­ля  Господня  Иоанна  и  учнутъ  васъ  мучить  разными  му­ками  и  дадутъ  по  12  ранъ  и  будутъ  говорить:  „Крестъ християномъ  хранитель,  крестъ  ангеломъ  слава,  к.  царемъ держава,  к.  недругомъ  и  бесомъ  и  трясовицемъ  прогнатель  и  положитель  и  подаетъ  болящимъ  исцеление“.

Перехожу  постепенно  къ  заговорамъ,  на  которыхъ  сильнее,  резче  отразилось  знакомство  составителя съ  книгами  религиозно-церковнаго  характера.