Заговор "Присуха" (1892г.)
"Утренняя зоря Марея, вечерняя Катерина , полуношная Катерина, утренняя роса медвяна, вечерняя сахарна, благословите меня, раба божья (имя).
Лягу я, раб божий (имя), благословясь, встану перекрестясь, пойду из избы во двери, из двора воротами, через три высоки порога - путем дорогой, в день под цонцо (солнце), в ночь под месяц, под частыя звезды, под буйныя ветры, на море на окиян, на остров на буян.
На море на окияне, на острове на буяне стоят три дуба зеленых; под темя тремя дубам зеленым - цари ветрам, цари вихорям, цари царевичам, короли королевичам; а я, раб божий, подойду, поклонюся - вашей вере приложуся: «Уж вы, батюшки ветры, батюшки вихоря сильные могучие богатыри! вы сослужите мне службу верну и неизменну, пошлите своих послов - почталионов и курьеров и отберите от меня, раба божия (имя), всю мою тоску тоскующую, сухоту сухотующую, тоску неисповедиму и плач неутолиму, да понесите от меня, раба божия (имя) к рабице божьей (имя), через горы, через долы, через быстрыя реки, нигде не заплутайте, не залытайте, нигде не оставьте, не в улках, не в переулках, не в частых переходах, не в высоких заплотах, а оставьте у рабицы божей (имя) в слышание, в теле белом, в ретивом сердце.
Батюшки ветры, батюшки вихори! сильные могучие богатыри Лука, Марко, Матвей, Гаврило, пятый вихорь! задуйте, завейте в белое тело, в ретивое сердце, в печень, в кровь горячу, в ясныя очи, в черныя брови, в 77 суставов соединенным суставом и в 77 жил соединенною жилою; не могла бы она без меня, раба божия (имя), ни жить, ни быть, ни дню дневать, ни часу часовать, ни минуты миновать, ей бы плакать и рыдать на молоду и на ветху, и в перекрой месяца; где бы она не ходила, где бы она не гуляла, хоть бы она в торгу торговала или в пиру пировала, или в беседе беседовала, все бы меня, раба божия (имя), на разуме держала, не мил бы ей был ни отец, ни мать, ни брат, ни сестра, ни кумушки, ни подруженьки, а только бы я, раб божий (имя), был бы мил - приятен, пригляден, казалось бы ей мое белое лицо белее белаго снега, алее алаго цвета.
Батюшки ветры, батюшки вихори! вы ходили гуляли по всем городам, пригородкам, по всем тюрьмам, богадельням, по всем печальным несчастливым людям, в тех тюрьмах и богадельнях сидят три молодца от младости и до старости, от старости и до седой бороды: они плачут и рыдают о тятиньках, о мамоньках, о кумушках, о подруженьках и о своем житье - гуляньице; вы и от них отберите всю тоску тоскующую, сухоту сухотующую, да понесите к рабице божьей (имя) через горы, через долы, через быстрые реки, нигде не заплутайте, не залытайте, нигде не оставьте: не в улках, не в переулках, не в частых переходах, не в высоких заплотах, а оставьте у рабицы божией (имя) в слышание, в теле белом и в ретивом сердце, не могла бы она без меня, раба божия (имя) не жить, не быть, не дню дневать, ни часу часовать, ни минуты миновать, ей бы плакать и рыдать на молоду и на ветху, и в перекрой месяца; где бы она не жила, где бы она не гуляла, хоть бы она в торгу торговала или в пиру пировала, или в беседе беседовала, все бы меня на разуме держала, не мил бы ей был ни отец, ни мать, ни брат, ни сестра, ни кумушки, ни подруженьки, а только бы я был бы мил - приятен, пригляден, казалось бы ей мое белое лицо белее белаго снега, алее алаго цвета.
Батюшки ветры, батюшки вихори, вы ходили, гуляли по горам, по долам, гнули, ломали яблони кудрявы, ракитовы кусты, все шелковые травы, прутья-ветви пригибали к матери сырой земле, так пригните, так покорите рабицу божью (имя) ко мне, рабу божью (имя), не могла бы она не жить, не быть, не дню дневать, ни часу часовать, ни минуты миновать, ей бы плакать и рыдать на молоду и на ветху и в перекрой месяца.
Батюшки ветры, батюшки вихори! Задуйте, завейте в широкие двери, или в косящето окно, или выйдет на прекрасное крыльцо, подсекались бы у ней резвые ноги, опустились бы у ней белыя руки, усмякло бы у ней ретивое сердце, не могла бы она не жить, не быть, не дню дневать, ни часу часовать, ни минуты миновать, ей бы плакать и рыдать на молоду и на ветху и в перекрой месяца.
Батюшки ветры, батюшки вихори! Задуйте, завейте хошь на сонну, хошь на парну, хошь на пьяну или на погану, не могла бы она не жить, не быть не дню дневать, ни часу часовать, не минуты миновать, ей -бы плакать и рыдать на молоду и на ветху и в перекрой месяца; где бы она не ходила, где бы она не гуляла, хошь бы в торгу торговала или в пиру пировала, или в беседе беседовала, все бы меня на разуме держала, не мил бы ей был ни отец, ни мать, ни брат, ни сестра, ни кумушки- подруженьки, а только бы я, раб божий (имя), был бы ей мил, приятен, пригляден, казалось бы ей мое белое лице белее белаго снега, алее алаго цвета.
Батюшки ветры, батюшки вихори! Еще есть въ темномъ лѣсѣ, въ топкомъ болотѣ стоитъ изба, въ той избѣ живетъ ста̀ръ-матёръ человѣкъ, у того стара-матёра человѣка есть три дѣвицы, три огненныя огневицы, у нихъ три печьки: печка мѣдна, печка желѣзна, печка оловянна, они жгли дрова двою годовалы, трою годовалы, пяти годовалы жарко, ярко, пылко, емко, а вы съ тѣмя дѣвицами, съ тѣмя тремя огненными огневицами совокупитеся и соложитеся и пуститѣ мою тоску, и пуститѣ мою сухоту съ дымомъ, съ паромъ, съ жаромъ; а они, сильные могучіе богатыри, тугой лукъ натягали, калену стрѣлу накладывали и каленой стрѣлѣ приказывали: Полетай, наша каленая стрѣла выше лѣсу стоячева, ниже облака ходячева; не пади наша каленая стрѣла не на воду, не на землю, не на сосну зелену, не на яблонь кудряву, не на ракитовы кусты, не на шолковые травы; а пади, наша каленая стрѣла къ рабицѣ божьей (имя) на бѣлое тѣло въ ретивое сердцѣ, рошшибитѣ и роспалитѣ ея бѣлотемную грудь, разожгитѣ и роспалитѣ ея бѣлое тѣло и ретивое сердцѣ, не могла бы она без меня, раба божия (имя) не жить, не быть, не дню дневать, ни минуты миновать, ей бы плакать и рыдать на молоду и на ветху, и в перекрой месяца; где бы она не ходила, где бы она не гуляла, хошь бы в торгу торговала, или в пиру пировала, или в беседе беседовала, все бы меня на разуме держала, не мил бы ей был ни отец, ни мать, ни брат, ни сестра, ни кумушки, ни подруженьки, а только бы я , раб божий (имя), был бы мил - приятен, пригляден, казалось бы ей мое белое лицо белее белаго снега, алее алаго цвета.
Батюшки ветры, батюшки вихори, сильные могучие богатыри: Лука, Марко, Матвей, Гаврило, пятый вихорь! Ещё той тоски мало, вы ходили, гуляли по горамъ, по доламъ, по зеленымъ лугамъ, на тѣхъ на горахъ, на тѣхъ на долахъ на зеленыхъ лугахъ есть теляточка, ягняточка, ососочки-поросеночки, они плачут и рыдают о тятиньках, о мамоньках; а вы сильные могучие богатыри, и от них отберите тоску тоскующую, сухоту сухотующую, да понесите ту тоску тоскующу к рабице божьей (имя) через горы, через долы, через быстрыя реки, нигде не заплутайте, не залытайте, нигде не оставьте: не в улках, не в переулках, не в частых переходах, не в высоких заплотах, а оставьте у рабицы божией (имя) в слышание, в теле белом, в ретивом сердце, не могла бы она без меня, раба божия (имя) не жить, не быть, не дню дневать, ни часу часовать, ни минуты миновать, ей бы плакать и рыдать на молоду и на ветху, и в перекрой месяца; где бы она не ходила, где бы она не гуляла, хошь бы в торгу торговала или в пиру пировала, или в беседе беседовала, все бы меня на разуме держала, не мил бы ей был ни отец, ни мать, ни брат, ни сестра, ни кумушки, ни подруженьки, а только бы я , раб божий (имя), был бы мил - приятен, пригляден, казалось бы ей мое белое лице белее белаго снега, алее алаго цвета.
(Когда будешь говорить: "Полети моя тоска, полети моя сухота", тогда дуй свой дух на ветер) – «Полети, моя тоска, полети, моя сухота, как летуча пчела, как жалюча оса; не пади, моя тоска, не пади, моя сухота, не на воду, не на землю, ни на сосну зелену, не на яблонь кудряву, не на ракито-вы кусты, не на шолковыя травы; если на землю падешь - земля выгорит, а на сосну падешь - сосна высохнет; а пади, моя тоска, пади, моя сухота, к рабице божьей (имя) на белое тело, в ретивое сердце, в сердце, в печень, в кровь горячу, в 77 суставов соединенным суставом, в 77 жил соединенных жилою; не могла бы она не жить, не быть, не дню дневать, не часу часовать, ни минуты миновать; ей бы плакать и рыдать на молоду и на ветху, и в перекрой месяца. Где бы она не ходила, где бы она не гуляла, хошь бы в торгу торговала или в пиру пировала, или в беседе беседовала, все бы она меня на разуме держала, не мил бы ей был ни отец, ни мать, ни брат, ни сестра, ни кумушки, ни подруженьки, а только я, раб божий (имя), был бы мил, приятен, пригляден, казалось бы ей мое лицо белее белаго снега, алее алого цвета.
(Сие говори трижды, и трижды дуй свой дух, за каждым приговором.
"Полети моя тоска, полети моя сухота". Дуй и говори три раза.
По сем говори:
«Ей бы лечиться не вылечиться, не взять бы ей лекарства не с воды, не с травы, ни с пеньёв, не с кореньев, ни с матери сырой земли. Ей бы парить не спарить, мыть не смыть, говорить не отговорить. А кто станет мыть отмывать, парить отпаривать или говорить отговаривать - бери того шопота и ломота; как гора с горой не сходится, так бы и его щека со щекой не сходилася. Стану я, раб божий (имя), замком запирать, ключем закреплять, отдам ключ и замок страху польскому да раку морскому; а рак морской отдаст Щуке-калуге; а щука-калуга отдаст под Латырь камень, а бел латырь камень вверху воды не стоит; когда этот камень на верх выпловет, тогда рабица божья (имя) от меня, раба божия (имя) отойдет. Будьте мои слова крепки и лепки, крепче остраго булату. Аминь. .»
(Следуй прежде с утренней зори. Дуй трижды и пущай по ветру заговор на зоре).
Списано в Шайтанском заводе, Екатеринбургского уезда в 44 в. от Екатеринбурга по Московскому тракту к Перми. С книжки писанной уставным (церковно-печатным) письмом крестьянина того же завода Василья Иванова Шулина. (Пётр Шилков)