В деревнях и сосед не приходит к соседу с пустыми руками — всегда приносит хлеб, паляничку и т. п. Как же к знахарю, прося у него помощи, прийти без всего или принесть что неважное? Не можно никак. Вот каждый из приходящих по мере надобности и достатка везет и несет: кто разной муки, кто водки штоф, кто денег; и каждый, участвуя в приношении, вприбавок не называет уже знахаря просто Данилом, а величает, как и других почетных в слободе людей, по отчеству; вот и пошел он «Радивоновичем». Придав же себе наружность поважнее, отрастив бороду, начал подпоясываться хорошим поясом, пошире складывая его и выступая по улице важно, он при каком-то случае вдруг сказал пришедшим к нему за помощью:
— Дивился я, что в соседней волости молодого человека кличут все «дядюшка Семенович». Не знал тому причины, да уж мне другие рассказали. Он, говорят, хотя и молод человек, но много нам добра делает: отводит несчастья, избавляет от всяких болезней. Ну, когда заслужил, так правильна такая честь. Буду и я трудиться, чтоб хотя на старости дожить до почтения.— В тот же день Данило имел удовольствие слышать, что все величали его дядюшкой Радивоновичем, с тех пор кто бы ни проезжал через слободу, слыша, что называют дядюшку Радивоновича, тотчас догадывался, что он знахарь, и сам отдавал ему почет.
С открытия практики знахарь убедился, что он обеспечен в‘своем содержании. Данило оставил заботу о хозяйстве, отцовский скот распродал. Пациенты его и имевшие в нем надобность обрабатывали ему землю, весь доход самым честным образом сдавали ему, не смея обмерить, обвесить или обсчитать его в безделице. Возьми что-нибудь из принадлежащего дядюшке Радивоновичу, так тебя схватит за живот так, что и жизни не рад будешь; приплатиться еще ему же за лечение втрое, нежели что взял, а хвороба в барышах. Дядюшка Радивонович, продав выгодно отцовский двор, купил пригодный для себя дом в конце села, особняк над озерком, а тут же и лесок близко. Так что кто ни взглянет, тотчас отгадает, что там не простой живет. Данило смело мог не запирать в своей хате дверей, потому что самый злой человек побоялся бы сделать ему какое лихо, чтоб не случилось и с ним беды, как когда-то давно пострадал один простак, хотевший обокрасть знахаря.
Он свободно вошел в хату к нему, открыл незамкнутый сундук, набрал пропасть денег, куда только мог у себя, насовал их... А знахарь спит себе крепко и не слышит. Но только лишь вор хотел идти как вдруг, где ни возьмись, явился страшный цап и стал в дверях. Глаза сверкают, изо рта искры сыплются!.. Вор ни с места, и простоял так до рассвета. Знахарь проснулся, посмеялся над ним, велел ему положить деньги назад, откуда взял, и отпустил его... Что же? Тот человек пошел да тогда же и одурел. Не мог ничего больше выговорить, как только: «Цап, цап!» Чего бы ни просил — хлеба или воды, что бы ни вздумал рассказать, все твердит: «Цап, цап!»
Так когда уже в старину так было и верные люди рассказывают, что это именно правда, то кто же пустится на явную беду? Никто и на волос не возьмет из принадлежащего знахарю; хоть бы он что потерял, если кому случится найти, тот приходи хоть в полночь, отдай Сам, а то чтоб после не раскаиваться.
А было бы чем поживиться у дядюшки Радивоновича, как и у всякого знахаря! Еще в первые дни, когда народ пустился к нему за помощью, проезжавший через слободу человек, удивясь такому сходбищу, полюбопытствовал узнать о причине и тут-то услышал, какие чудеса делает новый знахарь, как он всем справедливо предсказывает болезни, вылечивает самых отчаянных, почти мертвых воскрешает! Этот человек поехал далее, возьми да и расскажи по соседним слободам... Батюшки мои! Так и пустился к нему народ со всех мест! Хоть есть везде свои знахари, столь же сильные, столь же знающие, что в них? Все бросились к новому... Около двора дядюшки Радивоновича не можно проехать за телегами, на которых привезены больные, ну, право, верст из-за пятидесяти! Он знал, что оставляют своих знахарей и идут к нему; так чтобы не ссориться с ними, иному больному, не очень страждущему, скажет: «Знаешь, сынок, что? У меня на руках много больных важными болезнями, дай бог мне совладать с ними, а твоя — пустая, с нею и вашего села знахарь справится. Ступай к нему, а нам не мешай».
Иного приезжего больного уж он рассматривает-рассматривает, думает-думает, несколько вечеров шепчет над ним, одувает, потом и скажет наотрез: «Что же? Всякому человеку дано в меру. Иному мало, мне больше, а есть такие, что еще и больше моего получили. Я не могу с твоею болезнью справиться; поезжай в такую-то слободу, явись к такому-то знахарю и скажи прямо, что я тебя прислал. Это только по его силе».
Так любил он правду и не отнимал чужого.
Натурально, что между приезжающими были и господские крестьяне. Получил ли кто из них пользу, иди по предсказанию знахаря умирал, это не могло не дойти до сведения помещиков.
— Нет, моей ноге не легче!—говорил Герасим Николаевич, помещик, живущий в тридцати верстах от дядюшки Радивоновича.— Не придумаю, что и делать? Не послать ли, Мавра Осиповна, в город за лекарем?
— С чего тебе такая глупая мысль пришла? —отвечает Мавра Осиповна любезному супругу.— Неужели не знаешь, что лекаря всех морят? Вот послушай-ка, что рассказывает наша ключница про знахаря в таком-то селении, так это прелесть! Всех вылечивает, кого можно, а не то — прямо скажет, что умрет: так и случится. Лучше бы к нему поехал.
Герасима Николаевича поспешно уложили в бричку и отвезли к дядюшке Радивоновичу! Тот посмотрел больную ногу (кожа была ссаднена), присыпал чем-то, пошептал две зори, дал воды пить по три вечера и отпустил пациента. Приехал Герасим Николаевич, сам выскочил из брички, взошел на крыльцо, предстал пред Маврою Осиповною, топнул бывшею больною ногой и пошел себе ходить! Увидев мужа со здоровою ногой, Мавра Осиповна так разинула рот от удивления, что не могла его закрыть в течение двух часов, пока Герасим Николаевич рассказывал все чудесные исцеления, произведенные удивительным знахарем.
— Жестоко страдающему больному,— говорил он,— становится легче не только от лекарства, но когда этот чудный человек лишь пошепчет над ним, ощупает, обдует или хотя даже взглянет! Я спрашивал его, откуда он почерпнул такую премудрость или кто научил его. Божится, что никто не учил его ничему, а что все это пришло ему через сон, в молодых летах, и он тотчас мог уже повелевать мертвецами, которые встают из гробов! Змей превращает в разные виды... и все такое!.. Это удивительный человек! Это филомел! Достойно о нем в газетах напечатать! Сам говорит, что ему обещано чрез пять лет, чрез сон же, научить еще большим мудростям. Увидим тогда... Но и теперь это просто чудо!
Герасим Николаевич приказал запрячь бричку и пустился объезжать помещиков, рассказывая об открытом им филомеле, о необыкновенном исцелении своей ноги и о всех чудесах, виденных собственными его глазами.
Помещики, выслушав Герасима Николаевича, в свою очередь приказали запрягать брички и пустились к дядюшке Радивоновичу: кто за советом, кто прося приехать к нему в дом посмотреть больного в семействе. Знахарь не вдруг решался в отъезд, устраивал больных около находящихся и, подшутив над помещиками, верующими докторам, которые учатся у таких же людей, пускался в путь. Он осматривал хворых, давал свои лекарства, шепотом прогонял болезнь, а если среди его уверений и обнадеживаний в скором выздоровлении больному делалось хуже или он умирал, знахарь не терялся, в оправдание свое он говорил: «Не так он был болен, чтобы ему выздороветь; я это видел, но тешил вас только». Иногда же он складывал всю вину на докторов, прежде лечивших больного: «В нем нет никакой болезни,— говорил он,— осталось только лечение этих обманщиков, что может его истребить». В ином случае он говорил: «Делать нечего, попробую последнее: дам эту воду; когда не умрет к вечеру, то выздоровеет». И всегда отгадывал; больной нередко до суток умирал от чудесной воды, и слава об знахаре распространялась все больше и больше. Не обращали внимания на то, что больной умирал, но удивлялись, что предсказание знахаря сбывалось верно и почти час в час.
Кроме того, что наш знахарь в большой везде славе, в почете от всех, не только сельское начальство, все помещики уважают его. Нет ему от них другого названия, как дядюшка. Возят его в бричках, а случается и в коляске четвернею. Не один уже раз привозили его в город отшептывать у судейши рожу, то есть на лице рожу. Да чего? И сам откупщик приидите поклонимся к знахарю, когда за ужином, бывало, плотно поел да к утру чуть не умер. Беда, если бы, словно на крыльях ветреных, на переменных пожарных лошадях не примчали нашего знахаря. Тот только осмотрел, тотчас чем знал, тем и помог сразу.
Кроме славы и чести, что за богатство у знахаря! Сколько у него денег! Сколько платья и всего прочего! Все дарят его, никто не пожалеет последнего, помоги только... Он помогает или отгадывает, а они его обдаривают. Да, богатства много у знахаря, но с кем же разделить его? Один он, одинешенек: и присмотреть за домом, и знать, что в доме, некому. Нельзя было знахарю открыть такое дело; дана ему сила большая, а как с нею жениться в молодых летах? Женясь до тридцати лет, пришлось бы ему бросить свое призвание, а может быть, и сама сила оставила бы его. Продолжай же он свое дело, какая девка решится за него идти, зная, что он есть не простой? Довольно подумать, что он все будет знать за женою... самые думки женины будут ему известны; ну, а как она такой же человек... да в случае чего... пожалуй! А он все знает, хоть и не скажет ему никто!.. «Нет, беда! Не хочу, не пойду за него!» — так думала всякая девка, когда он был еще молод.
Теперь, как ему перевалило за тридцать лет, то и вовсе нельзя уже ожидать, чтобы которая-нибудь за него решилась идти. Но дядюшка Радивонович не терял надежды. Между занятиями своими, проходя по улицам и наблюдая, подметил одну девку, перешедшую за двадцать лет; в крестьянском быту она уже засидевшаяся, чарочкою обнесенная. Девка была чернявая, полная, здоровая, веселая и проворная, но к работе она была неохотна. Все бы ей пересмехать других, примечать за всеми, осуждать, кто на глаза попадается; а как она была на речи бойкая, то никто и не думай ее переговорить. Потому-то женихи браковали ее, и oнa не обращала уже их внимания на себя. Но, собственно, знахарю такая жена — клад: где он со своим знанием, тут она будет со своим язычком. Он осматривает больного, а она уже у соседок, и расспросила да и разведала о нем подробно. К знахарю пришли просить помощи в отыскании лошади, а жена успела узнать, когда лошадь пропала, какой она шерсти... Да так и во всем: половина дела за нею. Такая жена — двойная помощь знахарю.
