В народе циркулирует масса поражающих воображение слушателя рассказов о вовкулаках и в частности о том, чем они питаются, что едят. Приведу более характерные из них.

Возвращаются два брата с поля домой. "А що, Грицько, дуже боишся ты вовкив?"— спрашивает старший брат меньшего. "Не знаю,— отвечает тот,— я их зроду не бачив". "А от побачиш",— говорит старший брат. И тотчас ушел за находившуюся у дороги могилу. Там вынул из кармана два ножа, воткнул их в землю и перекувырнулся между ними через голову. Не успел Грицько и "почухаться", как из-за могилы показался большущий серый волк. Испугался Грицько и бросился за могилу в ту сторону, куда ушел его брат, но вместо брата увидел там два торчавшие из земли ножа. Он быстро выдернул их и стремглав пустился домой, а за ним бежал волк с жалобным воем, в котором он не мог узнать голоса брата. Не раз пытался несчастный вовкулака пробраться домой, но блестящие зубы с бешенством бросавшихся на него псов обращали его в бегство. Хуторяне часто потом встречали в окрестностях тощего, исхудалого волка, с слезящимися глазами, пристально устремленными на огонек в том месте, где готовилась вечеря для косарей.

Раз ночью страшный лай собак на дворе разбудил Грицька. Он вышел из хаты; смотрит — собаки неистово бросаются на забившегося в угол кошары волка. За Грицьком вышел и отец. Последний сразу догадался, что то за волк. Быстро подошел он к нему, схватил его за шиворот и сильно встряхнул. Шкура на волке треснула, и из нее вылез старший брат Грицька. Когда все поуспокоились и бывший вовкулака, сидя за столом в хате, утолил свой голод, то на вопрос матери: "Сыночку-голубчику, що ж ты ив, як вовкулакою був?" отвечал: "Облизував на деревьях ти миста, за котори люди брались руками,— тим только и жив".

Другие рассказы о жизни вовкулак добавляют, что они не едят падали, но подбирают куски и крошки хлеба, оставляемые пастушками, а иногда даже воруют у последних сумки с хлебом.

Один мальчик передавал мне, что года два тому назад к товарищам его пастухам, пасшим скот вблизи леса, приезжал верховой с ружьем за плечами. Расспросив их о том, не видали ли они волка, он дал им кусок "свяченого" хлеба и просил их, чтобы они, когда увидят волка, не пугались, а дали бы ему этого хлеба и, когда он начнет есть, разорвали бы на нем зеленый пояс, который у него под шерстью. "Это,— говорил он,— не волк, а вовкулака — жених, превращенный в волка".
Люди взрослые с полной верой рассказывали, что несколько лет назад в Волчанском уезде видели одного русского из Воронежской губернии, сопровождаемого волком. На вопросы удивлявшихся этому хохлов, он уверял их, что это не волк, а оборотень-жених. Когда еще более удивленный таким ответом хохлы спрашивали хитроумного москаля, зачем же он не возвратит вовкулаке прежнего его человеческого вида, то находчивый москаль озадачил их таким ответом: "Сделай его человеком, придется кормить, а до дому еще далеко, волком же добежит и без корму".

Некоторые из рассказов о вовкулаках приводят к заключению, что превращение в волка бывает не только невольное, но и совершенно добровольное; в последнем случае оно составляет развлечение молодых парней. Вот один такой рассказ, записанный мною.

"Шли два товаршии; один, знаете, такии, що всяку всячину знав, а другий такий, як оце и мы, гришни. От це той, що знае усе, и каже: "Давай, брат, вовкулаками поперекидаемся та полякаєм дивчат". "Давай". Ну. вин сам перекинувся и товарища перекинув, и пишлы дивчат лякать. Писля того, як полякали, пишлы до вербы, откидаются. Той же, що зна усе, откинувся и зробився опьять чоловиком, а другий откидавсь, откидавсь, та й не откинувся,— так вовкулакою и побиг у поле, и кожну нич оце и приходе до своей хаты та и дывитця в викно, що в хати робитця. И так вин доходив до самисенького Риздва. Як есть на голодну кутю прыйшов до хаты и дывитця в викно, а в хати батько й мати и браты сидают вечерять. Мати кладе ложки та й каже: "Оце, тоби, старый, а оце тоби, сынок". А вовкулака пид викном: "ау"! Це, бач, не скаже: "А мини" — та "ау!" Тут уси полякались, повыбигали, застукали того вовки, почали его бить. Брат як ударе его по спыни, а вин и зробився чоловиком та й каже: "Постой, не быйся: я твий брат!" Взяли его у хату, роздивились — аж вин справди брат".

Превращенные другими посредством чар или заклятий в волков во всех слышанных мною рассказах представляются несчастными, заслуживающими полного сострадания существами; превращающиеся добровольно, особливо колдуны и ведьмы, не испытывают от того никаких страданий, пользуются только этим превращением с выгодою для своих целей; рыская волками по ночам, к рассвету они снова принимают человеческий вид.

Верование в оборотничество, в существование вовкулак составляет один из архаических остатков мифологической стадии человеческой мысли, крепко сохраняющейся в той общественной группе, которая служит верной хранительницей вообще легендарной поэзии древнего человечества, но с сообщением ей местного колорита, местных красок.

Что же способствует сохранению, живучести этих сказочных преданий в народе? Что сообщает вид правдоподобия этим невероятным, глупым россказням? Общий склад народного мировоззрения, личная выгода некоторых и те печальные, хотя довольно редкие случаи умопомешательства, когда в расстроенном уме больного рождается представление о том, что превращение в волка действительно совершается или совершилось уже над его собственной личностью, что он, больной, стал волком. Сюда же следует отнести случаи полного идиотизма, соединенного с немотою и припадками болезни св. Витта. Года два тому назад в одном из южнорусских монастырей нам пришлось увидеть одного из подобных несчастных субъектов, пробегавшего на четвереньках мимо толпы крестившихся при виде его богомольцев, из среды которых доносились до нас восклицания: "Господи, спаси и помилуй!" вместе со словами: "перевертень! перевертень!" Действительно, жалкое создание, почти лишенное человеческого образа, производило на зрителей самое удручающее впечатление. Оно то каталось по земле, издавая какое-то рычание, то, схватившись, продолжало бег свой на четвереньках. Не удивительно, что появление его тотчас же вызвало в толпе представление об оборотне, перевертне.

К числу лиц заинтересованных поддержанием в простом народе верования в превращения людей, мы относим также не только тех, что слывут знахарями, колдунами, но и конокрадов, а равно занимающихся кражею скота. Они-то и есть те разъезжающие по утрам около хуторов всадники, рассказы ,о встречах с которыми нам приходилось неоднократно слышать, и которые, будто бы ища убежавших волками жениха и невесты с целью возвратить им прежний человеческий их вид, на самом деле высматривают, где бы украсть коня или вола. Но, будучи захвачены врасплох, эти хищники, пользуясь наивной верой крестьян, несут им всякую всячину для отвода только глаз.

П.В.Иванов. Киев. Старина. 1886. № 6.

Волкодлак, волколак, волкулак, вовкулака — человек-волк; оборотень; колдун, способный превращаться в волка и обращать в волков других людей.

«Полночь, всеобщая тишина. Вот-вот к нам заглянет домовой, волкодлак, лаума, какая-нибудь нечистая сила» (Смол.); «Солдатик проучил пупка-колдуна за то, что он на свадьбах людей волкулаками делал» (Смол.).

Вера в существование людей-волков распространена повсеместно, но в центральной и северной России их чаще называют оборотнями.

Человек, наделенный сверхъестественными способностями, становится волком, «перекинувшись» (перевернувшись) через воткнутый в гладкий пень или в землю нож, топор. В рассказе из Вологодской губернии женщина-колдунья обращается волком, «перекинувшись» через коромысло. Если нож (топор, иной предмет, через который «перекидывались») выдернуть и унести, человек-волк навсегда останется волком. «В селе Лучасах Смоленской губернии рассказывают, что когда-то там жил мужик, умевший делаться оборотнем. Пойдет на гумно и пропадет. Однажды за овином нашли воткнутый в землю нож и выдернули его. С тех пор мужик пропал и пропадал без вести года три. Один знахарь посоветовал родственникам пропавшего воткнуть нож за овином, на том месте, где он торчал раньше. Те так и сделали. Вскоре после этого пропадавший мужик пришел в свою избу, но весь обросший волчьей шерстью. Истопили жарко баню, положили оборотня на полок и стали парить веником; волчья шерсть вся и сошла. Оборотень рассказал, как он превращался: стоило ему перекинуться через нож, и он обращался волком. Прибежал, а ножа нет. И век бы ему бегать в таком виде, если бы не догадались воткнуть на старое место нож. Хотя этот парень и обращался в волка и долгое время был оборотнем, мысли и чувства у него были человеческие. Он даже не мог есть нечистой пищи, например падали. Когда оборотень подходил напиться к воде, там отражался не волк, а человеческий образ» <Гальковский, 1916>.

Смоленские крестьяне рассказывали, как волками сделались дети колдуна, по ошибке выпившие приготовленный «для поддела» напиток: «После этого колдун просил соседей не стрелять волчат, а ударить, при виде их, палкой об „мяльлицу“; случись при этом оборотни, они могли бы принять прежний образ».

В Олонецком крае записано повествование о колдуне, который по ночам становился волком. Цель таких превращений в великорусских и севернорусских поверьях не всегда ясна: рассказы об оборотнях-колдунах обычно ограничиваются сообщениями о том, что они «бегают волками» (конкретная задача — например, загнать овец, причинить людям вред — упоминается реже). «Колдун может обращаться в любое животное и других обращать в зверей (преимущественно волков). В Кадниковском уезде Вологодской губернии рассказывают, что колдун приходит в лес, ударяет топором в пень и обращается в волка для того, чтобы заесть скотину, принадлежащую тому человеку, на которого он, колдун, за что-либо гневается. Чтобы снова принять человеческой вид, ему надо вытащить топор из пня» <Иваницкий, 1890>.

В повествованиях, записанных на Смоленщине, волкодлаки «загрызают» девушек, придя под видом парней на вечеринку.

По южнорусским, малороссийским поверьям, «деятельность» вовкулаков (волколаков, вулколаков) более разнообразна: оборачиваясь не только волками, но и черными собаками, кошками, они нападают на людей, на скот, распространяют повальные болезни <Потебня, 1865>.

Орловские крестьяне, напротив, считали, что волкулаки никогда не нападают на человека и скота не трогают. Они держат себя с подветренной стороны от настоящих волков. «Хотя нужда заставляет их питаться чем попало, но они больше стараются разживаться хлебом и мясным, унося из погребов то и другое (непонятная убыль съестного — от волкулак)» <Трунов, 1869>.

Представления о волкодлаках, волках-оборотнях, достаточно древние. В Кормчей по списку 1282 г. повествуется о волкодлаке, который «гонит облака и изъедает луну» <Гальковский, 1916>. Это образ, более близкий к южнорусским поверьям. По мнению Ф. Буслаева, «остаток этого предания доселе хранился в пословице: „Серый волк на небе звезды ловит“» <Буслаев, 1861>.

В «Слове о полку Игореве» князь Всеслав «рыщет волком в ночи». Обращение в волка было уподоблением одному из наиболее почитаемых и могущественных, наделяемых сверхъестественными свойствами зверей. Способность к таким превращениям издревле приписывалась «особо сильным» колдунам и, видимо, составляла необходимую часть некоторых обрядов. Возможно, именно об обрядовом «превращении в волков» свидетельствовал Геродот, повествуя о том, что ежегодно каждый из невров (предположительно обитавших на территории нынешней Белоруссии) «становится на несколько дней волком».

Подобное обращение когда-то могло быть приурочено и к свадьбе, одному из наиболее важных обрядов в жизни человека (в образе сверхъестественного волка видят реплику некогда бытовавшего «обращения жениха в волка» в связи с формой брака — умыканием).

Каким бы ни было объяснение, многочисленные и популярные в XIX―XX вв. среди русских крестьян рассказы повествуют не столько о деяниях колдунов в облике волков, сколько об участи людей, обернутых волками (чаще всего во время свадьбы): «…Всех участвующих в свадебном празднестве обращают в волков, которые в сутнее (у переднего угла) окно выскакивают на улицу и убегают в лес, где и проживают днем и ночью. Иногда такие волки входят в сообщение с другими волками, иногда бегают отдельной стаей. По ночам они из лесу прибегают к родным местам и жалобно воют, так как жаль расставаться со своим домом и семьей. <…> Для придания волку человеческого вида нужно сначала найти стаю, в которой этот волк бегает. Нередко можно встретить мужика, который, пользуясь доверием народа, рассказывает, что он отыскивает стаю, в которой бегает обращенная в волков свадьба. Этому мужику частью из страха, частью из сожаления народ дает большие подачки» (Волог.).

Обращенные в волков люди страдают, скучают и стараются держаться поближе к жилью. На Вологодчине записан рассказ о том, как занозивший лапу оборотень второй год подряд приходит к мужику за помощью (в овин). На второй год мужик убивает волка и обнаруживает под его шкурой человека в кумачной рубахе.

Обратить людей (и мужчин, и женщин) в волков (реже — в медведей) можно было навсегда или на определенный срок. В Тульской губернии записана быличка о поезжанах (участниках свадьбы), заколдованных на семь лет. Трое из них затем вернулись, и один из бывших волков рассказывал, что, бегая в стае, приходилось всего остерегаться. Нельзя было, например, «ложиться на ветер», чтоб волки не учуяли человечину: «Бегаешь, бегаешь, поесть все ищешь; настоящие-то волки падаль жрут, а мы не ели падали, все живых — барашка, теленочка…» Оборотень привыкает ходить в свою деревню под ригу и там лежать. В конце концов родные признают его за «своего» и начинают подкармливать. Через семь лет он превращается в человека — остается лишь клочок серенькой шерсти возле самого сердца.

Согласно архангельским поверьям, свадьбу, уехавшую без отпуска, всегда постигает несчастье. «Охотники, бродя в лесу, встречаются иногда с волками, одетыми в кафтаны и женские платья, это люди, уехавшие без отпуска (без соответствующего „напутствия“ колдуна. — М. В.)» <Верещагин, 1849>; «поезд оборачивают волками и есть-коли дружка плох, не может, значит, супротив заговора свой отговор представить» (Урал). Очевидно, что «свадебное» обращение в волка осмысливается в XIX–XX вв. как нежелательное последствие колдовской порчи.

Кроме превращений на свадьбах, в поверьях XIX–XX вв. засвидетельствовано обращение в волка «по ветру» и «по слову матери». Когда единственный сын собирается без отпевания зарыть умершего отца в саду («на попов много денег нужно»), мать говорит: «„Лучше я б волка породила, чем такого сына, отця как собаку зарыть хочет“. Только она это сказала, как и стал сын волком, хвост поджал, да и в лес побежал. Долго ли он в лесу жил, коротко ли, а только мяса не едал. Разорвет овцецку, да поглядит, где пастухи картошку пекли, да на тех вугольях мясо и сжарит. Знал видь, что как сырое мясо сьист, навсегда волком останется». Добросердечный человек прикрывает замерзшего волка кафтаном — и «стал он опять человеком. Домой пришел, мати в ноги поклонился. Ну мать, известно дело, простила» (по уверению рассказчика, этот случай произошел с сыном его соседа (Арх.) <Карнаухова, 1934>.

Мотив обращения в волка нередок в повествованиях о любовных и семейных драмах. На Смоленщине рассказывали: «Во время крепостного права спознался один мужичек с колдуньей; а как перестал он ее любить и знаться с нею, покинутая любовница превратила его в волка» («волк» уходит странствовать, питаясь украденными кусочками хлеба и чуждаясь настоящих волков; подглядев, как колдун-оборотень, «перебросив через себя резвины», становится из волка человеком, мужик поступает по его примеру и принимает прежний образ). «Пан хотел наказать „за сбеги“ мужика, провинившегося долгим отсутствием, однако простил, когда мужик указал уцелевший у него на груди клочок шерсти как доказательство превращения».

В некоторых областях России был популярен сюжет о теще-колдунье, превращающей зятя в волка (Пенз., Урал). В уральском варианте теща мстит за обиженную дочь. «Зять-волк» претерпевает ужасные мучения: бегая зимой с волчьей стаей, отмораживает пальцы рук. Отведав мяса зарезанных волками животных (перед этим его необходимо подкинуть три раза), оборотень начинает понимать речь волков. Затем он подговаривает их напасть на двор тещи, но, «зная все наперед», колдунья ловит волков, превращая тем не менее исстрадавшегося зятя в человека. «Волк», однако, уходит из дома, а затем в монастыре на Иргизе постригается в монахи <Железнов, 1910>.

Обращенный волком мог стать человеком по окончании заклятья или после того, как его накроют «человечьей» одеждой (Арх.). В быличке, записанной в Бежаницком районе Псковской области, солдат заставляет покойницу попадью, обратившую свадебный поезд в волков, указать средство к их спасению. Для этого необходимо созвать волков-оборотней: «Дам я тебе трубочку. В эту трубочку потруби — они все к тебе придут. Оторву тебе шматок от савана. Этим их покури — они опять люди будут».

Согласно представлениям, бытующим в Новгородской области, чтобы сделать оборотня человеком, необходимо накормить его «благословленной едой», т. е. такой едой, которую благословили. Однако для этого нужно отыскать, угадать оборотня среди волков, а сделать это непросто.

Образ, подобный волкодлаку, оборотню, человеку-волку, есть в верованиях многих народов (английский Беовульф, немецкий Вервольф и т. п.). Происхождение его, как и смысл самого наименования, вызывает споры (волкодлак — «волк-медведь», «волк с конским, коровьим волосом, шкурой» и т. п.). Образ человека-волка считают возникшим в результате своеобразного подсознательного припоминания человека о полузверином обличье его предков или связывают с воспоминаниями об обрядах в честь (или с участием) божества (волка), жрецы и почитатели которого носили волчьи шкуры <Кагаров, 1913>.

«К грубой эпохе относится верование в волкодлаков, когда возможно было представление человека в образе зверя и когда люди, находясь в постоянном обращении с зверьми, умели, по пословице, с волками выть по-волчьи: как ни странно покажется, а летописцы такое искусство действительно приписывают некоторым лицам. Так, в Лаврентьевской летописи читаем: „…и яко бысть полунощи, и встав Боняк и отьеха от вой, и поча выти вольчскы, и волк отвыся ему, и „начаша волци выти мнози““» <Буслаев, 1861>.

Представление о возможности «разговора» с животными отражено в смоленской быличке конца XIX в.: кланяясь волкам в ноги, заплутавший в лесу крестьянин просит их: «Идите же вы с Богом, куда Бог вам дорогу наказал!» — и волки пропускают его. «Раньше животные были людьми, но прогневили Бога, и он отнял у них душу, — считали на Вологодчине. — Медведь простоватее был всех, вот Бог и дал ему немного души. <…> Животные между собой разговаривают, только человек не понимает их разговоров. А были все-таки этакие люди, которые понимали их речи, например святые и преподобные, и теперь колдуны и ведьмы все понимают».

Так или иначе, представления о том, что под шкурой волка могут находиться мужчина или женщина, отразили веру в родство и единство всего живого: здесь волк — «хозяин» леса, зверей и одновременно «старший» родственник, покровитель, предок человека, «сильный» колдун, волхв-волк. Человек же, в свою очередь, — «превращенный волк», который (особенно колдун) черпает в этом родстве силы, а в критические моменты жизни может вновь стать волком.

Власова Марина. Энциклопедия русских суеверий