То же имеет место при произнесении так называемых черных заговоров, злонамеренных, предполагающих обращение к бесам или нечистой силе. Зачин таких заговоров может пред-ставлять собой трансформацию соответствующего текста белого заговора (апеллирующего, напротив, к светлому, христианскому началу), где все значимые моменты сопровождаются отрицательной частицей «не».
Белый заговор начинается обычно словами «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа аминь. Встану благословясь, пойду перекрестясь...». Ср. между тем начало черного заговора на отсуху: «Не во имя не Отца, не Сына и не Духа Святаго. Не аминь» ; или заговоре на присуху: «Встану, не благословясь, пойду не перекрестясь, – из дверей не дверьми, из ворот не воротами, выйду не в чисто поле, стану не на Запад хребтом. На западной стороне живет сам сатана, злой мучитель Ирод царь».
Ср. матерную брань, представляющую собой по своему происхождению языческое заклинание, с отрицанием, которое имеет усилительный характер: «Твою душу не мать»
Показательно также пожелание удачи охотнику: «Ни пуха, ни пера!», на которое принято отвечать «К черту!»
Перевод в план анти-поведения обусловливает отсылку к нечистой силе. Молитве с отрицанием соответствует отрицательный счет, где отрицание прибавляется к каждой цифре; магический отрицательный счет, с одной стороны, предохраняет от сглаза, с другой же стороны, применяется при гадании и произнесении черных заговоров.
Этот обычай связан с табуистическим запретом, накладываемым на пересчитывание, который наблюдается как у восточных славян, так и у некоторых других народов: предпола-гается, что отрицательный счет призван уничтожить дурные по-следствия счета.
Аналогичным образом молитва, прочитанная от конца к началу («взáтпят»), т. е. со словами, произнесенными в обратном порядке, становится заговором, который имеет разные функции, выступая, в частности, как средство от бесов. Так, «Отче наш» читается наоборот, чтобы заговорить ружье, чтобы навести порчу («сáдить килы»), чтобы спастись от укуса змеи, даже чтобы потушить свечу [Виноградов І: 71, № 92]. Между тем «воскресная» молитва («Да воскреснет Бог...»), прочитанная с конца становится заговором против бесов, или средством для опознания колдунов, или же, наоборот, вредоносным заговором, для того чтобы погубить чью-то пасеку. Характерно, что заговор этот произносится в полночь и предполага-ет обхождение вокруг улья против солнца, т. е. речевому поведению соответствует в данном случае антиповедение в других формах.
Чтение молитвы наоборот может считаться также средством предохранения от града. По словам Н.Н. Виноградова, «многие церковные молитвы, прочитанные с конца в известное время и с известными обрядами, обладают, по мнению “ведунов”, страшною силою. Еще большую силу имеют различные части пасхальной обедни и заутрени, прочитанные в 1-й день Пасхи в церкви, причем делающий заклинания должен быть без креста».
Н.Н. Виноградов ссылается на тетрадку с заговорами начала ХІХ в., где среди заговоров представлен текст Евангелия, читаемого в первый день Пасхи на литургии (Ин І: 1–16) с указанием: «читать с конца»; замечательно, что тетрадка эта принадлежала духовному лицу, а именно некому диакону Петру из Тотемского уезда Вологодской губернии. Анонимный комментатор заговоров из Кологривского уезда Костромской губернии, напечатанных в «Костромских губернских ведомостях» (1865, №30, ч. неофиц., с. 249–250) и воспроизведенных в сборнике Виноградова, отмечал: «Здесь не приводим еще другой вид заговоров, в противоположность выше приведенным называемых противными и читаемых с конца, что называется с аминя, и уже не с призванием святых, а темной силы; не имеем их в подлиннике, но прочет их слыхали, и добыть их списанными едва ли удастся, как секрет знахарей, содержимый особенно в тайне».
Не только молитвы, но и заговоры могут читаться в обратном порядке.
М. Едемский приводит приворотный заговор, в начале которого написано: «яанторовирп (т. е. слово приворотная в обратном прочтении) читай назад». Помимо «черных» заговоров, в обратном порядке могли читаться медицинские заговоры, в том случае когда они предназначены для лечения не человека, а скотины , что отвечает антитетической соотнесенности человека и животного и вместе с тем ассоциации скота с загробным миром.
В Сербии, отгоняя град, призывают заложного покойника (утопленника), причем иногда переворачивают его имя и фамилию: вместо «О, Станко Петровићу!» кричат «О, Петре Станковићу!»
Перевернутость текста может проявляться как на уровне слов, так и на уровне букв: в последнем случае весь текст предполагает прочтение в обратном порядке. Так, например, обращаясь в письменной форме к лихорадке (которая воспринимается как злой дух), могут писать слова наоборот: «веря, что лихорадка боится рака, пишут на клочке бумажки слова: “рака усен” (то есть несу), отрывают все буквы этих страшных для лихорадки слов и дают по букве больному съесть с хлебом натощак» [Зеленин].
Можно предположить, что к лихорадке при этом обращаются, так сказать, на ее языке, используя (хотя бы и частично) приписываемые ей формы выражения. Ср. перевернутый текст в заговоре в берестяной грамоте № 674 (ХІІ–ХІІІ вв.): стих из Псалтыри (Пс. 54: 4) «от гласа вражия и от стужения грешнича», который читается справа налево.
Ср. греческий ритуал обличения вора, когда пишутся наоборот слова «Авраам преследует тебя...»: «И напиши это наоборот и положи за дверь» [Алмазов 1904: 2].
В рукописи XVII в. Рос. гос. архива древних актов находится текст в два столбца, где правый столбец написан слева направо, а левый – справа налево [Сперанский 1929: 138]. Слева направо написаны призывания: «Пріиди кротость, Приди смиреномудріе, Пріиди любовь» и т. п. Справа налево (обратным письмом) написаны обращения к соответствующим отрицательным качествам: «Отыди свирѣпьство, Отыди sлому-дріе, Отыди ненависть» и т. д. См. еще примеры записи писцов, которая читается справа налево (здесь справа налево написано каждое слово, но порядок слов – слева направо).
Так, грузины «приписывают водяному духу каджиали способ речи “наоборот”, то есть произнесение “нет” вместо “да”, “да” вместо “нет” и т. п.; человеку рекомендуется также “наоборот” говорить с водяной, чтобы она поняла человека и последовала за ним». Равным образом у Данте дьяволы в аду меняют одни слова на другие.
Между тем у восточных славян общение с нечистой силой может приводить к замене слов на их антонимы – слова с противоположным смыслом. Именно таким образом, по-видимому, должно рассматриваться доброе (по форме) пожелание, исходящее из уст колдуна, которое должно «сглазить» человека, навести на него порчу.
«Сглаз» придает словам в точности обратный смысл. Поэтому колдуны, насылая порчу, могут вести себя двояким образом: они могут высказывать как злое, так и доброе пожелание человеку, которого хотят испортить, причем и то и другое имеет одинаковый смысл.
«Сглаз» вообще связан с нечистым временем: бывают такие моменты, когда слова приобретают противоположный смысл, поэтому и обычные люди (не колдуны) могут нечаянно, невзначай сглазить человека. Можно предположить, что колдуны знают, когда произносить доброе пожелание с тем, чтобы оно превратилось в проклятие. По представлению белорусов, слово черт нельзя произносить в хате именно потому, что «бывают такие минуты в дне, когда черт по этому слову может явиться». Аналогично бывают моменты, когда стоит пожелать несчастья другому, чтобы оно исполнилось.
Болтин, сообщая об обыкновении русских крестьянок бранить своих детей, посылая их к черту (черт его возьми!, чтоб его черт взял!), добавляет: «Старухи деревенские уверяют, что если в злой час случится выговорить такое слово, то и подлинно ребенка черт возьмет» Соответственно, у Дикарева дается следующее определение «лихой годины»:
«Лиха година. Се єсть така минута, послушна чоловікови. У ту минуту не можна нїчого худого сказать нї на скотину, нї на чоловіка, потому що в її що скажеш на животного різного роду, те й здієть ся йому»; то же говорится здесь о «черных днях»: «…у сї самі днї або мину-ти володїють над всїм хвостаті, і вони багато людей приводять на гріх у ті часи» [Дикарев 1905: 194]. Ср. также: «Белорусс твердо верит в существование “лихой годзины”.
Он убежден, что бывают такие минуты в жизни, в которые стоит только пожелать какого-либо несчастья другому человеку и оно непременно постигнет его. Поэтому белорусс, начиная рассказывать какое-нибудь печальное происшествие, обыкновенно оговаривается: “ни на гэтум грунци ўспаминаючы, ни на гэтум месцы кажучи, ни пры вас самых, ни пры ваших дзетках гаворачы”.
Если рассказчик забудет про это, то слушатель обязательно, с явным неудовольствием напомнит ему. Даже разговоры о счастливых случаях жизни белорусс начинает ограждением от “лихой гадзины” – “ў добры час сказаць, и ў лихи помаўчаць”» [Демидович 1896, № 2–3: 115–116].
В то же время для обычных людей (не являющихся колдунами) замена слов может выступать, напротив, как средство предотвращения порчи, как оберег, который также предполагает коммуникацию с нечистой силой. Так, в Витебской Белоруссии накануне Ивана Купалы «нужно переиначить коровьи клички при утреннем выгоне скота в поле», причем «полезно давать данной корове кличку быка, свиньи, кошки, собаки и проч."; на Рождество «вредных в хозяйственном быту животных <...> нужно называть не собственными их именами, а другими.
