Красная горка

Под таким названием известно в народе первое воскресенье, следующее после Пасхи. В этот день, все девушки и молодые бабы, запасшись съестными припасами, собираются на каком-нибудь излюбленном месте деревенской улицы и поют песни-веснянки («закликают», или «заигрывают» весну), водят хороводы и устраивают разнообразные игры и пляски.

Красная горка считается девичьим праздником и, так как в этот день происходят свадьбы и идет усиленное сватовство, то на игры являются обыкновенно все девушки до единой (конечно, в лучших нарядах, потому что в этот день производится выбор женихами невест). Считается даже дурной приметой, если какой-нибудь парень или девушка просидят на Красную горку дома: такой парень или совсем не найдет себе невесты, или возьмет рябую, уродину; а девушка или совсем не выйдет замуж, или выйдет за какого-нибудь последнего мужичонку-замухрышку. И во всяком случае оба они, и парень, и девушка, непременно умрут вскоре же после свадьбы.

Кроме матримониального значения, Красная горка в некоторых местах приобретает совершенно особый характер бабьего заклинания. Так, в Пензенской губ., [422]которая, наравне с Вологодской, больше других придерживается старинных обрядов и обычаев, в первое воскресенье после Пасхи устраивается «опахивание села».

Читатель уже знаком с этим языческим обычаем, и потому здесь мы лишь в нескольких словах отметим, каким образом языческий обряд этот приспособляется к христианским воззрениям народа.

В глухую полночь, весь наличный состав деревенских женщин идет, с песнями, за околицу, где дожидаются три молодые бабы с сохой и три старухи с иконой Казанской Божьей Матери. Здесь девушки расплетают свои косы, а бабы снимают головные платки и начинается шествие: несколько баб садятся на доски, положенные поверх сохи, несколько девок берутся сзади за соху, чтобы её придерживать, а остальные, взявшись за привязанные веревки, тащат соху таким образом, чтобы обвести бороздой все село и на перекрестках сделать сохою крест. Процессии предшествуют старухи с иконой и молятся, чтобы село не постигли какие-либо бедствия и напасти и чтобы эти напасти останавливались за бороздой и не смели её переступать. В этом обряде принимают участие только одни женщины и девушки, парни же присоединяются к ним уже потом, когда бабы опишут круг около села и, возвратившись на прежнее место, устроят пирушку, распивая брагу и закусывая. Пирушка эта продолжается до третьих петухов (приблизительно до 3-го часа утра), а затем все расходятся по домам, так как гулять после петухов считается грешно.

Мария Египетская

С именем Марии Египетской, память которой празднуется 1-го апреля, народ соединяет легендарное представление о загробном суде, на котором Мария будто бы будет судить всех блудниц. По воззрениям крестьян, Мария может «поставить на первую ступень» заблудшего сына и спасти, по молитве родителей, от блудного жития и непотребства свихнувшуюся с истинного пути дочь. Эта милость Марии Египетской к раскаявшимся блудникам и блудницам объясняется тем, что «сама она пошла на блуд с 12 лет», а с 17-ти навсегда ушла в пустыню. Народ верит, что в пустыне Мария ходила совершенно нагая, прикрывая свое тело пальмовыми ветками, но не даёт объяснения, почему эта святая бросила в море свои одежды, оставив на шее только крест, «с которым она родилась».

День Марии Египетской крестьяне проводят в воздержании. В Тамбовской губ., например, из уважения к великой подвижнице Христовой, считается грехом есть что-либо, кроме пустых щей. То же наблюдается и в других губерниях.

Из числа обычаев, приуроченных ко дню 1-го апреля, можно указать разве на практикуемый среди городских жителей обычай обманывать добрых знакомых. [433]Предрассудком этим, в особенности, заражены девушки, которые стараются обмануть, как можно больше, людей, в той уверенности, что в таком случае женихи не проведут их, а наоборот, они будут водить молодых людей за нос.

Но этот городской обычай совершенно незнаком нашему крестьянству.

Егорий

После Николая, мирликийского чудотворца, из сонма святых греческой церкви едва ли найдется в русском царстве имя более известное, как имя св. великомученика и победоносца Георгия, и притом чтимое с самых первых времен распространения христианства. Вторая, после Ильинской, церковь построена была в Киеве на городских воротах во имя этого святого, и когда она была возобновлена, понадобилось установление нового, второго в году, празднества в честь Георгия (в греческой церкви этот праздник неизвестен). Кроме того, что в великокняжеских семьях имя это было излюбленным, день нового чествования в народной жизни, при крепостной неволе, получил экономическое и политическое значение. Особенно знаменательно оно было на лесном севере России, где самое имя святого, по требованию законов наречения и слуха, изменилось сначала в Гюргия, Юргия, Юрья — в письменных актах, и в Егорья — в живом языке, на устах всего простонародья. Для крестьянства, сидящего на земле и от нее во всем зависящего, новый осенний (23 ноября) Юрьев день, до конца XVI-гo века был тем заветным днем, когда для рабочих кончались сроки наймов, и всякий [440]черносошный человек, на всем пространстве русской земли, делался свободным с правом перехода к любому землевладельцу. Это право перехода, по всему вероятию, составляет заслугу того князя (Георгия Владимировича), который пал первою жертвою на р. Сити в битве с татарами, но успел положить начало русскому заселению на лесном севере и обеспечить его крепкою защитою в виде городов (Владимира, Нижнего, двух Юрьевых и проч.). Народная память окружила имя этого князя исключительным почетом. На притонах верхней Волги, по Мологе и Сити, сбереглись курганы, как следы его вооруженных усилий отстоять от бусурманов родную землю, на притоне Средней Волги чествуют молебствиями то озеро, которое скрыло провалившийся город с церквами, жителями и князем в виду наступавших татарских полчищ. Для увековечения памяти князя, потребовались легенды, сам он олицетворен в богатыря, подвиги его приравнены к чудесам, самое имя его смешали с именем победоносца «Егория, света, храбра, у которого по локоть руки в красной замше, по колено ноги в чистом серебре, а во лбу-то солнце, во тылу месяц, по косицам звезды перехожие[1]». Когда ветры буйные разметали насыпь с глубокого погреба, куда замуравлен был богатырь, выходил он на святую Русь, увидать света белого, солнца красного, и отправился вымещать обиды, нанесенные ему и отцу его в городе Чернигове царищем-кудрянищем. На пути наталкивается богатырь на разные неодолимые препятствия: то стоят крутые высокие горы, перед которыми ни [441]беговому, ни удалому молодцу проезда нет, то течет река огненная от земли и до самого неба. Богатырь святорусский Егорий знал, что все эти препятствия встали не по Божьему веленью, а по вражьему попущению, и могучим словом разрушал препоны: «Полно вам, горы, полно тебе, река, врагу веровать, веруйте вы в Господа Распятого» — и становились горы и реки по старому и прежнему, и шел богатырь все дальше и достиг своей цели.

Внушительно, в данном случае, именно то обстоятельство, что из святого греческой церкви, русский народ сделал нового, своего, приписавши ему такие деяния, о которых вовсе не упоминают византийские минеи. Если Егорий и ездит всегда на серой лошади с копьем в руках и пронзает им зеленого дракона (изображение, издревле вошедшее в употребление, как, герб московского царства), то тем же копьем, по русским легендам, он поразил и того волка, который выбежал ему навстречу и вцепился зубами в ногу его белого коня. Раненый волк заговорил человеческим голосом: «За что ты меня бьешь, коли я есть хочу?» — «Хочешь ты есть, спроси у меня. Вон возьми ту лошадь, её хватит тебе на два дня»[2]. Легенда эта укрепляет в народе верование, что всякая, зарезанная волком, или задавленная и унесенная медведем, скотина обречена им как жертва Егорием — ведомым начальником и повелителем всех лесных зверей. Эта же легенда свидетельствует, что Егорий умеет говорить с зверями людским языком, что он, если обречет на съедение корову, овцу или лошадь, то всегда сделает так, что [442]человек этого не увидит, и обреченная сама идет навстречу врагу и беззащитно останавливается перед ним, как бы в столбняке[3]. Оправдывая святого тем, что он отдает диким зверям тех животных, которые оказались бы вредными для человека, народ все-таки признает его покровителем домашнего скота, охранителем пасущихся стад, строго следящим за пастухами и наказующим беспечных из них и нечестных при исполнении обязательств, принятых перед деревенским миром.

Жив и повсеместен в черноземной Руси рассказ о том, как Егорий приказал змее ужалить больно того пастуха, который продал овцу бедной вдовы, а в свое оправдание сослался на волка. Когда виновный раскаялся, св. Георгий явился к нему, обличил во лжи, но возвратил ему и жизнь, и здоровье[4].

Однажды некий крестьянин, по имени Гликерий, пахал на воле поле. Старый вол надорвался и пал. Хозяин сел на меже и горько заплакал. На тот час подходит к нему юноша с вопросом: «О чем, мужичок, плачешь?» — «Был у меня, — отвечает Гликерий, — один вол-кормилец, да Господь наказал меня за грехи мои, а другого вола, при бедности своей, я купить не в силах». «Не плачь, — успокоил его юноша, — Господь услышал твои молитвы. Захвати с собою „оброт“ (недоуздок), бери того вола, который первый попадется на глаза [443]и впрягай его пахать — этот вол твой». — «А ты чей?» — спросил его мужик. — «Я Егорий Страстотерпец», — сказал юноша и скрылся.

На этом повсеместном предании (с некоторыми изменениями в подробностях) основываются те трогательные обряды, которые можно наблюдать во всех без исключения русских деревнях в день 23 апреля. Иногда, в более теплых местах, это число весеннего месяца совпадает с «выгоном» скота в поле, в суровых же лесных губерниях это только «обход скота», обряд, который, впрочем, с равным удобством производится и в Великий четверг, и в день Вешнего Егорья, напр., в Новгородчине. Во всех случаях и всюду обряд «обхода» совершается одинаково и заключается, главным образом, в том, что хозяева обходят с образом св. Победоносца Георгия всю домашнюю скотину, собранную в кучу на своем дворе, а затем сгоняют её в общее стадо, собранное у часовен, где служится водосвятный молебен, после которого все стадо окропляется святою водою и гонится за околицу, какова бы ни была в тот день погода. Хозяйки гонят скот освященной в неделю Ваий вербой, а иные провожают его с хлебом и солью. Пастух, принимая стадо, делает свой обход с тем же образом и тоже с уверенностью, что такое дело его есть священнодействие[5]. В старой Новгородчине (в Череп., Боровичск. и друг, уездах), где иногда скот пасется без пастухов, «обходят» сами хозяева с соблюдением древних обычаев. Хозяин [444]для скотины своей рано утром приготовляет пирог с запеченным туда целым яйцом. Ещё до солнечного восхода, он кладет пирог в решето, берет икону, зажигает восковую свечу, опоясывается кушаком, затыкая спереди за него вербу, а сзади топор. В таком наряде, у себя на дворе, хозяин обходит скот по солнцу три раза, а хозяйка (в Уломе) подкуривает из горшочка с горячих угольев ладаном и поглядывает, чтобы двери на этот раз были все заперты. Пирог разламывается на столько частей, сколько в хозяйстве голов скота, и каждой даётся по куску[6], а верба, судя по принятому обычаю той местности, либо бросается на воду речки, чтобы уплыла, либо втыкается под стреху (верба спасает во время грозы от молнии). Белозерцы придерживаются ещё таких обычаев, что накануне Егорья убирают с глаз долой гребни, щетки и ножницы и (в Марковской волости) кладут в воротах, на землю, шерстяной пояс, клещи и крюк, иногда шейный крест или топор и нож, и выгоняют (как вологжане) скотину на улицу, а потом опять к ряду же и загоняют.

В глухой черноземной полосе (Орловской г.) верят в Юрьеву росу, т. е. стараются в Юрьев день возможно раньше, до восхода солнца, когда ещё не высохла роса, выгнать скот со двора, особенно коров, чтобы они не болели и больше давали молока. В той же местности верят, что свечки, поставленные в церкви к Егорьеву образу, спасают от волков; кто забыл поставить, у того Егорий возьмет скотину «волку на зубы». [445]

Чествуя «скотский» праздник, домохозяева не упускают случая превратить его в «пивной». Ещё задолго до этого дня, рассчитывая, сколько выйдет ушатов пива, сколько сделать «жиделя» (пива низшего сорта), крестьяне озабочены мыслью, как бы не было «нетечи» (когда сусло не бежит из чана) и толкуют о мерах против такой неудачи. Подростки лижут ковши, вынутые из чанов с суслом; пьют отстой или гущу, осевшую на дне чана. Бабы пекут и варят и «обиходят» избы (моют). Девицы излаживают свои «баенны» (наряды). Когда пиво готово, к каждому родственнику в деревне несут бурак или «буртас»[7] и приглашают «гостить о празднике». Праздник Егорья начинается с того, что каждый большак несет в церковь сусло, которое на этот случай называется «кануном». Его на время обедни ставят перед иконой св. Георгия, а после обедни жертвуют причту. Первый день пируют у церковников (в Новгородчине), а потом идут пить по домам крестьян. Или так, по-вологодски: первый день угощаются сами домашние, на второй день угощают родных, а на третий — сосед соседа. В иных местностях около недели мотаются друг к другу, бродят из одной деревни в другую. Хорошего гостя водят прямо на погреб к самому чану — пей сколько влезет, если сумеешь потом сам вылезти.

Так как значительная часть удаленных и особо чтимых часовен, а равно тех ближних, которые охраняют избранные родники, указывают на места старых, лишь впоследствии освященных христианским именем, святых, то и по занимающему нас вопросу часовнями [446]с именем св. Георгия отмечены таковые же места, где обычно справлялся общий «скотский» или «коровий» праздник. Из множества таких часовен выделяется, между прочим, в Вельском уезде (Вологодск. г.) в глухой деревушке Першинской «Георгиевская часовня», известная в народе под названием «Спас в Раменье». Эта часовня, снабженная даже колокольней с тремя звонами, привлекает сюда из трех соседних уездов, Кадниковского, Тотемского и Вельского, до 10 тысяч богомольцев, стекающихся на первый Спас, празднуемый накануне всенощной, а в день 1-го августа — крестным ходом на р. Чу pry (в полуверсте от деревни). После погружения креста, некоторые сбрасывают с себя одежды и купаются. Одежду хватают на лету бедные крестьяне и берут себе. Во время бесчисленных молебнов, общих и частных, поступают пожертвования не только деньгами, но и льном, яйцами, а также домашним скотом. Все это оценивается и, при чиновнике удельной конторы, продается на сумму более тысячи рублей, поступающих в пользу архангельской приходской церкви. На улице, против каждого дома, выставляются столы с яствами и бочка или ушат пива и ведро водки для угощения.

Егорьев день, как и все старозаветные праздники, у домоседов черноземной России (напр., в Чембарском уезде, Пензенской губ.) сохранил ещё следы почитания Егорья, как покровителя полей и плодов земных. Крепка уверенность в том, что Егорью были даны ключи от неба и он отпирает его, предоставляя силу солнцу и волю звездам. Многие ещё заказывают обедни и молебны святому, испрашивая у него благословения нивам и огородам. А в подкрепление смысла древнего [447]верования, соблюдается особый обряд, выходящий из ряда обычных именно в этот Юрьев день.

Выбирают наиболее смазливого парня, украшают его всякою зеленью, кладут на голову круглый пирог, убранный цветами и, в целом хороводе молодежи, ведут в поле. Здесь трижды обходят засеянные полосы, разводят костер, делят и едят обрядовый пирог и поют в честь Юрья старинную священную молитву-песню («окликают»):

Юрий, вставай рано — отмыкай землю,
Выпускай росу на теплое лето,
Ни буйное жито —
На ядренистое, на колосистое.

Примечания

1. Былина эта известна по всему лесному северу, и пишущему эти строки удалось записать одну из таковых на берегах Белого моря.
2. Ходит ещё в народе сказка «о портном и волке», свидетельствующая также о беспрекословном повиновении всех лесных и полевых зверей св. Георгию.
3. Отсюда повсеместная поговорка-примета, «что у волка в зубах, то Егорий дал»
Почитая Егория не только повелителем зверей, но и гадов крестьяне в молитвах, обращаемых к нему в заветные дни между прочим, просят, чтобы он уберег от укушений змей ядовитых насекомых, вроде тех роковых мух, которые переносят сибирскую язву и т. п.
4. Егорьев день, вместе с тем, и пастуший праздник, когда оберегатели стад дают твердое обещание во все время пастьбы не стричь волос своих на голове, чтобы отвлекать от стада волков.
5. Вологжане (кадниковские) кусочки этого хлеба уносят на село и, после обедни, раздают нищей братии: иным в одно это утро Егорьева дня удается собрать таких кусочков целый мешок.
6. Ведро из бересты, вместимостью около гарнца.

Никола вешний

Никола Вешний, или «Никола с теплом», называется так потому, что с этого дня (9 мая) устанавливается теплая погода. «Никола осенний лошадь на двор загонит, а Никола весенний лошадь откормит», — говорят крестьяне, характеризуя приволье подножных кормов.

День Николы Вешнего считается мужским праздником, так как в этот день парни первый раз едут в ночное и на лугах, при свете костров, справляют свой нехитрый пир: привозится водка, закуска, жарится неизменная яичница, а после заката солнца являются и девки. Надзора со стороны старших в этот день не полагается, и молодежь, на полной свободе, водит хороводы, поет песни и пляшет до утренней зари.

Что касается взрослого населения, то оно также считает Николу Вешнего покровителем лошадей и заказывает в этот день молебны с водосвятием, чтобы св. Никола уберег коней от волков и медведей и даровал табунам здоровье. Вообще, св. Никола пользуется в народе огромным уважением за его любовь к крестьянам и почитается самым старшим и самым близким к Богу святым угодником. На этот счет в Пензенской губ., Краснослободского уезда, один крестьянин рассказал нашему корреспонденту следующую [456]легенду. «Однова мужик посеял рожь и, как управился, пошел в воскресенье в храм Божий и взял с собою гривну (3 к.) и свечку. Только, этта, купил мужик свечку и задумался: кому её ставить. Видит он, что народ ставит Миколе, пошел и сам к Миколаю. Поставил свечку, отвесил поклон и молится: „Микола, батюшка милостивый, отец родной! Уроди ты мне ржицу“. А пророк-то Илья услышал мужикову молитву и осерчал. — „И что это, — говорит, — мужик Миколу все просит, а не меня: чай, я не хуже Миколая-то? Вот погоди, придет лето, пущай Микола уродит мужику рожь, а я возьму да градом и выбью“. Услыхал эти слова Микола милостивый и тоже осерчал: „Аи, нет — не выбьешь“. — „Ан, выбью“. Вот они и заспорили. Послал Микола дождь, и рожь у мужика выросла лучше всех. Радуется мужик: „Ну, думает, и зашибу я деньгу“. А того и не знает, что пророк-то Илья на его рожь с неба посматривает и все норовит, как бы её градом хватить. Только и Миколай не дремлет: приходит, это, он к мужику и говорит: „Продай рожь не жамши“. Мужик послушался и продал: ржи в тот год у всех были плохи, и ему за его хорошую рожь — эва сколько деньжищ сосед отвалил. Вот пришла жатва, а Илья-то не знал, что мужик продал рожь и такой ли град послал, такой град, что вся рожь полегла на землю. Тогда Микола опять является к мужику и говорит: „Ты, мужик, купи рожь-то свою побитую“. Мужик послушался и, почитай, задаром взял свою рожь назад. А Микола тем временем послал дождь и поднял рожь с земли, и опять у мужика стала хорошая рожь. Рассердился, разлютовался Илья, когда узнал, как его Миколай обошел, и порешил на следующий год опять [457]побить мужикову рожь, да только Никола опять наставил мужика продать рожь не жавши, и Илья так и остался ни с чем».

День Николы Вешнего не связывается в народном представлении с какими-нибудь особыми земледельческими приметами, если не считать того, что этот день признается временем среднего посева яровых хлебов. С Николина дня точно так же «заказываются» луга, что обыкновенно делается посредством древесных прутьев и веток, которые втыкаются в землю на межах — признак, что пасти скот на этих лугах возбраняется.

В память старой веры и дедовских обычаев, за «неделей всех святых» сохранилось название «русальной», а последнее весеннее воскресение, на том же основании, именуется «проводами весны и встречей русалок». Весну, впрочем, провожают накануне начала Петровского поста, вечером, когда обычно поют и пляшут, а в черноземной Руси (напр., в Елатомском уезде, Тамбовской губ.) на другой день (и также вечером) совершают эти проводы в лицах: молодые крестьяне, женатые и неженатые, наряжаются в торпища[1] и прячутся около села во ржи, поджидая, когда выйдут сюда девушки и молодые бабы. Тогда, во ржи, где-нибудь раздаётся лёгкое хлопанье кнутов, которыми запаслись мужчины. Бабы и девушки испуганно вскрикивают: «Русалоцки… русалоцки» — и разбегаются в разные стороны. Вдогонку за ними пускаются наряженные, стараясь ударить оплошавших женщин кнутом. Бабы спрашивают: «Русалоцки, как лён?» (уродится). Ряженые же указывают на длину кнута, вызывая бабьи выкрики: «Ох, умильные русалоцки, какой хороший!» В Пензенской губернии, к этому дню молодёжь приготовляется ещё за неделю, с самого Троицына дня, и, хотя ряженых бывает немного, но все умеют быть весёлыми и [461]стараются быть забавными. Один наряжается козлом, другой надевает на руки и на ноги валеные женские сапоги и изображает собой свинью (самая трудная роль), третий шагает на высоких ходулях, четвёртый наряжается лошадью (когда все 4 конца торпища увязаны соответствующим образом толстыми бичевами, то является подобие лошадиной головы, вполне удовлетворяющее зрение, если воткнуты два колышка в голову, взамену ушей, и все это прикреплено к палке). С этой палкой в руке, прикрытый торпищем, парень являет собой подобие коня, ставшего на дыбы. Есть ещё один, более простой, способ наряжаться лошадью — для этого на палку (в два с полов. арш.) надевается головная лошадиная кость, а самую палку обивают пологом и окручивают верёвкой, у которой один конец оставляется свободным. За этот повод уздечки берётся ловкий молодец, изображающий вожака и руководящий скачками и пляской упрямой, норовистой лошади. Она брыкается, разгоняя хохочущую толпу девчонок и мальчишек, а тут же, рядом с ней бодается козёл, постукивая деревянными челюстями и позванивая подвязанным колокольчиком. Но самое большое удовольствие получает тот шут в маске, который забирается в бабью толпу, поталкивает и пощупывает, повёртывает и обнимает. Все, имеющиеся налицо, музыкальные инструменты, принесены сюда: заливаются гармошки, трынкают балалайки, пищит скрипка и, для полного восторга провожающих весну, раздаются громкие и звонкие звуки от ударов в печные заслонки и сковороды. Впрочем, ряженые иногда ограничиваются тем, что просто испачкаются сажей и с шумом и треском обходят всех состоятельных жителей, как обходили, не так давно, все помещичьи [462]дворы, заслуживая пляскою трепака угощение водкой. Самая процессия проводов весны совершается так: впереди идут с лошадью русальщики, за ними бегут вприскочку перепачканные ребятки (это «помелешники» или «кочерыжники»), которые подгоняют кнутами передних. В поле, за деревней, делают несколько холостых выстрелов из ружей, а в честь русалок выделяется бойкая девушка, которая, с палками в руках, скачет взад и вперед. Затем лошадиную голову бросают в яму до будущего года — это и есть проводы русалки и прощание с весной. Надурачившись в своём селе, зачастую, переходят в соседние деревни, пока там, в глухую полночь, не свалятся с ног. Но чаще (по свидетельству одного корреспондента из Саранского уезда, Пензенской губернии) бывает так: «Когда толпа поредеет и на улице остаются парни, девки да солдатки, парни подхватывают их и тащат в сторону к амбарам и погребам. Женщины сопротивляются, и все затеи женихов, к чести девушек, остаются безрезультатными. И это не в один какой-либо вечер, а всегда». Описывая своих, похваливая их нравственность, наш автор исполнил честно только добрый соседский обычай. Но в действительности весёлый бог весны не так милостив и жалостлив к молодёжи, как было бы желательно, по крайней мере не на то наводят, не о том говорят все эти «веснянки» — старинные песни, а особенно те из них, которым присвоено название семитских. Семик — тоже весенний праздник, и притом самый весёлый и коренной, и так же цельно и свято соблюдаемый с древних времен седой доисторической старины. С русальным праздником у Семика такое близкое родство, что, судя по самым основным приметам, их теперь и отделить [463]очень трудно, а с широкой масленицей у Семика такое сходство, что оно не ускользнуло и из праздничных хвалебных песен. Разница тут только в том, что один праздник приспособлен к концу весны, другой к концу зимы, и оба в честь красного солнышка.

Основное ядро семитского праздника и существенная отличительная его особенность — завиванье венков, — осталось в прежней силе и неизменном порядке, но сроки отправления празднества перепутались. Так, например, в окрестностях города Углича, для завиванья венков избран Вознесеньев день, в Калужской и Орловской губ. делают то же на Духов день, в Симбирской губернии Семик приходится ещё за два дня до Троицына дня, а в Пошехоньи и вообще в Ярославской губ. на Троицын день. В Симбирской губ. (хотя бы, например, в Буинск. у.) особенно избранные девушки, накануне Троицына дня, ходят с раннего утра под окнами подруг и объявляют о наступлении Семика такими словами: «Троица по улицам, Семик по задам». Это значит, что когда каждая украсит свою избу берёзками вдоль всей деревенской улицы, то им, деревенским девицам, придётся идти за околицу, под предводительством избранной по жеребью и одетой в мужское платье (это — Семик). Идут разодетые и с запасами: с печёными и сырыми яйцами для неизбежной яичницы, с лепёшками и пирогами. В ближней роще выбирают кудрявую берёзу, срубают самую густую ветку, украшают её лентами, втыкают в землю и, ухватившись за руки, сплетаются хороводом и поют известную песню: «Как из улицы в конец шёл удалый молодец», с припевом о Дунае-сыне-Ивановиче. [464]Песни поют до обеда, т. е. до той поры, когда дойдёт очередь до принесённых яств, после чего с той же берёзы рвут ветки и плетут венки, с которыми опять водят хороводы и играют песни, спрашивая в одной из них: «Мне куда тебя, веночек, положить?» — и отвечают: «Положу тебя, веночек, на головку, ко душе милой девице, — ко названной сестрице». Что споют, то и сделают, а придя на пруд или реку, с зажмуренными глазами бросают венки на воду и гадают: потонул венок — в тот год замуж не выйти, а пожалуй, даже и умереть, но очень хорошо считается, если венок всплывет, да ещё против течения.

В Ярославской губ. (Роман. у.) через сплетённые из берёзы венки девицы целуются, обязуясь сохранить на целый год дружбу, до новых поцелуев, хотя бы и с другой девушкой. Близ Углича игра с разукрашенной берёзкой и яичницей применяется к гаданью на урожай ржи, так как берёзку ставят среди озимого поля, а яичницу едят не иначе, как бросая через голову часть её и целые яйца в рожь, «чтобы она, кормилица, лучше уродилась» («колосок рожки уродился с ложку, а комелёк рожки со Христову ножку»). Затем по ржаной полосе катаются, переваливаются с боку на бок, для того, чтобы не болела во время жнитва спина и не «расхваталась» (от схватки пучков ржи на серп) рука, перевязанная для устранения возможной беды на это время в запястье ниткой. Почествовав таким способом рожь, завивают венки на себя, на родителей, на жениха или просто на знакомых, оставляя их до Троицына дня, когда ходят «ломать венки», т. е., погадавши на них, бросать в воду.
Примечания

Торпище — большая холщовая простыня или мешочная дерюга в виде полога.

Аграфена Купальница

«Купальницей» св. Аграфена называется потому, что день её памяти падает как раз на канун Ивана Купалы (23 июня). Впрочем, некоторые обычаи и обряды, связанные с этим днем, позволяют заключить, что св. Аграфена получила эпитет «купальницы» сама по себе, без всякого отношения к Ивану Купале.

Так, по всему северу России, и в особенности в Вологодской г., крестьяне заготовляют в этот день банные веники на целый год. Для этого бабы и девки, после обеда, запрягают лошадь и уезжают в лес ломать молодые березовые ветви. Иногда, впрочем, веники делаются из различных пород лиственных деревьев и растений, так что в каждый веник входит по ветке: от березы, ольхи, черемухи, ивы, липы, смородины, калины, рябины, и по цветку разных сортов. Это уже, так сказать, ритуальные веники: одним из них парятся в этот день в бане, другими обряжают недавно отелившихся коров, третьи, наконец, перебрасывают через головы или бросают на крыши бани, с целью узнать будущее (если веник упадет вершиной к погосту, то бросающий умрет, а если не вершиной, то останется жив).

Как и на Ивана Травника, в день Аграфены Купальницы лихие мужики и бабы, в глухую полночь, снимают с себя рубахи и до утренней зари роют коренья [471]или ищут в заветных местах кладов. А знахари, ложась спать, непременно читают самодельные молитвы, приуроченные к этому дню, как к кануну Ивана Купалы. Вот образец таких молитв, записанных в Тамбовской губ.: «Лягу я помолясь, встану я перекрестясь, умоюсь иорданскою водою, утрусь духоверною травою (духовною, или духоверною травою называется лен и конопля), пойду на восточную сторону. На восточной стороне стоит соборная церковь, войду я в эту церковь, Богу помолюсь, Ангелу доложусь, Ангел донесет Саваохву, Саваохв донесет Христу, Царю Небесному». В других молитвах смысла ещё меньше, хотя попадаются между ними и такие, которые, по языку, несколько напоминают церковные возношения: «Буде верой ли раб Божий молиться, — говорится в одной такой молитве, — о грехах ли ты душа каешься, то душу твою я облачающе, душу твою я навещу и дом твой просвещу».

Достойно замечания, что в Вологодской губ. день св. Аграфены кое-где вызывает усиленное внимание к нищей братии, для которой среди деревни (например, в дер. Филяеве) ставятся столы с постными яствами. Нищих сюда является иногда человек до 300, и все они едят на счет деревни.

Очень оригинален также обычай, наблюдаемый в окрестностях города Кириллова. В день Аграфены Купальницы, все девушки, взрослые и подростки, расхаживают в своих лучших нарядах по домам и говорят: «Умойте». В переводе на обыкновенный язык, это значит, дайте что-нибудь из девичьих украшений: серег, ленточку, бус и проч.

Петров день

29 июня, день святых апостолов Петра и Павла, считается праздником рыбаков, так как апостол Петр повсюду известен как покровитель рыбного промысла, а среди приречных и приозерных жителей носит даже название «рыболова». Рыбаки ему молятся, служат молебны, а в некоторых местах установили даже обычай ежегодно, в день 29 июня, собирать «Петру-рыболову на мирскую свечу», которая и ставится в храме перед его образом.

Что касается прочего населения, то оно, хотя и празднует день св. апостолов, но праздник этот не считается первостепенным и не связывается с какими-либо особыми религиозными обрядами. Местами же, как напр., в Вологодск. г., крестьяне даже скептически относятся к Петровскому посту, замечая, что пост этот выдумали попы вместе с бабами: «Первые для того, чтобы собирать „петровщину“ (сбор яйцами, маслом, сметаной), а вторые — с целью накопить масла и яиц». Впрочем, пример вологодских скептиков надо признать исключением, так как в остальной России Петровский пост соблюдается, в крестьянской среде, во всей строгости церковного устава, а день «заговин» считается праздничным днем. Так, напр., в Калужской губ. (Мещовск. у.) [478]к этому дню все семейные, кому только есть возможность, стараются быть дома, а на столе, после ужина, оставляют объедки неубранными на том основании, что в доме собираются все умершие предки тоже заговляться. Пожилые бабы уверяют при этом, что они много раз видели и слышали, «как упокойники заговляются, обгладывают кости и оставляют на столе раскрытую посуду, которая прежде была закрыта» (кошки словно и в счет не входят у этих суеверных баб).

С таким же почтением относятся крестьяне и к дню «разговин». В Вельск, у., Вологодск. г., до двадцатых годов минувшего столетия, существовал даже обычай общих разговин всем миром: прихожане приводили к церкви быка, тут же убивали его, и, сварив в больших котлах мясо, разговлялись все сообща. Когда возник этот оригинальный обычай — неизвестно, но уничтожен он, по сообщению нашего корреспондента, в 20 годах, вельским исправником.

В прочих местах Великороссии крестьяне, хотя и не разговляются сообща, но каждая семья заблаговременно готовится к Петрову дню: печет, жарит и варит и припасает водки. Последняя припасается в возможно большом количестве, так как все имеют в виду прием гостей и родственников, которые в Петров день приезжают даже из дальних деревень. Но в этой праздничной выпивке принимают участие, главным образом, только женатые и старики, — деревенская же молодежь ещё с вечера уходит в поле и здесь, вдали от родительского надзора, проводит всю ночь, «карауля солнышко»: по народному понятию солнце в день Петра и Павла, как и в день Светлого Христова Воскресенья, играет какими-то особенными [479]цветами, которые переливаются и искрятся как радуга (этот обычай караулить солнце первоначально был установлен с целью отогнать от села русалок, которые, в Петров день, своими злыми шалостями причиняли немало вреда посевам). Встретив солнышко, молодежь, обыкновенно, ещё не расходится по домам, а заплетает венки на ветках деревьев, преимущественно на березе, — с теми же символами, какие придаются венкам на Троицын день.

В круговороте земледельческих работ Петров день, хотя и считается началом покоса трав, но почти не связывается с какими-нибудь особыми приметами. Говорят только, что «с Петрова дня зарница хлеб зарит» и что, «если просо в Петров день в ложку, то будет его и на ложку».

Что касается других, неземледельческих примет, то их почти не существует. Только в Тамбовской губ. верят, что речное купанье в Петров день очищает от любодейных грехов.

Спас

Праздник Преображения Господня (6 августа), известный в народе под именем «Спаса», повсюду считается праздником урожая и плодов земных. Но так как ко дню 6-го августа далеко ещё не все плоды поспевают (иные же поспевают ранее), то крестьяне из одного праздника сделали три и повсеместно празднуют первого Спаса (1-го августа), второго (6-го августа) и третьего Спаса (16-го августа).

Первый Спас всюду называется «медовым», а кое-где и «мокрым». Названия эти произошли оттого, что к первому Спасу пчеляки второй раз подрезывают ульи с медом и, выбрав лучший липовый сот, несут в церковь «на помин родителев». К этому же дню варят «медяные» квасы и угощают всех, пришедших в гости. «Мокрым» же первый Спас называется потому, что, по установлению церкви, в этот день бывает крестный ход на реки и источники для водоосвящения. А так как крестьяне не только сами купаются после крестного хода, но имеют обыкновение купать в реках и всю скотину, которая будто бы здоровеет после этого, то неудивительно, что и самый праздник получил название «мокрого».

Второй Спас почти повсеместно называется « [489]яблочным», так как с этого времени разрешается есть садовые плоды и огородные овощи. День этот крестьяне чтут, как очень большой праздник, но редко отдают себе отчет в истинном значении того события, которое вспоминает церковь 6 августа. Только кое-где второй Спас называется «Спасом на горе» (название, которое позволяет заключить о знакомстве со Священным писанием), в большинстве же случаев крестьяне не знают, что такое Преображение Господне, и считают второй Спас просто праздником земных плодов. Сообразно с этим, в день 6-го августа, вся паперть в приходских церквах бывает заставлена столами, на которых навалены горы гороха, картофелю, огурцов, репы, брюквы, ржи, ячменя, яблок и проч. Все эти плоды урожая священник благословляет после обедни и читает над ними молитву, за что благодарные прихожане ссыпают ему в особые корзины, так называемые, «начатки», т. е. понемногу от каждого сорта принесенных плодов.

После освящения и благословения, крестьяне набожно осеняют себя крестом и разговляются яблоками: есть плоды до этого времени считается большим грехом и, если кому случится, по забывчивости или невоздержанию, попробовать яблок раньше срока, то такой человек не должен есть их в течение сорока дней после Спаса, чтобы тем искупить свою вину. Особенно должны воздерживаться от преждевременного вкушения плодов те из крестьян, у которых умерли в младенческом возрасте дети, так как на том свете на серебряных деревьях растут золотые яблочки и эти яблочки раздаются только тем умершим детям, родители которых твердо помнят закон и строго воздерживаются от употребления плодов до второго Спаса. [490]

В некоторых местах, например в Вельском у., Вологодской губернии, с днем Преображения Господня связывается особый обычай, известный в народе под именем «столованья». На площади, перед церковью, ставят длинный ряд столов, покрывают их чистыми скатертями, и все деревенские хозяйки принимают на себя обязанность наполнить эти столы всевозможной снедью, которая и поедается прихожанами после обедни и крестного хода. В других уездах той же Вологодской губ., сохранился обычай всеобщих разговин горохом: отслужив в поле молебен, крестьяне всем селом устремляются на гороховое поле и, до самого вечера, лакомятся зелеными стручками, не различая своей полосы от чужой. Эти гороховые разговины составляют истинный праздник и величайшее наслаждение для деревенской детворы, которая целый день ныряет в зеленых кустах и наедается до того, что под конец уже на животе переползает с полосы на полосу.

Третий Спас празднуется в честь нерукотворенного образа (17 августа). На языке крестьян он называется «Спас на полотне» или «ореховый» Спас. Последнее название дано потому, что к этому времени в центральной полосе России поспевает лесной орех, а первое указывает на самую идею праздника («Спас на полотне», т. е. образ, икона). Но третий Спас известен далеко не во всей России; там же, где его празднуют, день этот ничем почти не выделяется в ряду деревенских будней, если не считать церковных молебнов и обычая печь пироги из нового хлеба.

Таким образом, из трех Спасов наиболее почитается второй, совпадающий и с церковным праздником Преображения Господня. Первый же, хотя и [491]признается повсеместно, но почитается, главным образом, в южной полосе Великороссии, где ранее созревает хлеб и плоды, и где этому празднику приписывается роль и значение второго Спаса, так как освящение хлеба и овощей на юге, очень часто, производится до Преображения Господня, именно 1-го августа.