Черти мучат обессиленного колдуна:
‘черти мучают человека (черти у постели больного)’.
черти мучат колдуна перед смертью:
‘если не передать слова, биси/черти мучат знатка перед смертью: заталкивают под кровать;
знатка не могут положить в гроб’, ‘если не передать знатьё, черти могут сжечь дом’, ‘черти, которым знатуха не дала работу, измучили её до смерти: снег у крыльца был весь измят’, ‘биси мучили колдуна перед смертью (он их не передал): вырвали ему язык и лишили глаз’ Ср. «незанятые» помощники могут за-
мучить колдуна до смерти: а не дашь работу, они тебя затерешут, жива не будешь.
тут один у нас умирал, никто не берет у него сотрудников. Они метают его с крыльца, не давают они умереть, сотрудники-ти.
черти вселяются в колдуна / мучат его, если он не занимает их работой:
а если работы не дает, дак самого колдуна-то, как приступы трясет, мучает; а лукавы-ти его теребят: «Давай нам дело!». Вошел он в избу-то, да как грохнется у печи и кричит по-кошачьи. Это они его, черти. Он три дня кричал по-кошачьи: «Мау, мау!». Ноги-то у него свело, согнуло крючком.
«Знающий» – пастух, помощниками которого были черти, заболевает и утрачивает силу после их сожжения. Жена колдуна в его отсутствии сжигает в печи чертей, живущих в пестере, это приводит к его смерти:
Ох, они все тамака запещели! а он тамака и побежал, видно домой. Прибежал-де домой. Всё закрыто у её. а тамака задвижка была на двери. Вывернул, в дыру башку-то запихал. Больше уж нельзя ему жить-то, черти сгорели! тамака и умер – башка в дверях, тамака и умер!.
Они ведь не умрут, так и будут мучиться, пока не передадут.
* * *
После того, как описаны и систематизированы основные мотивы мифологических рассказов о колдунах и их помощниках, можно более системно говорить об интерпретации образов мелких демонов и о происхождении содержательных элементов в рассказах о них.
1. В номинации мелких бесов на данном этапе можно выделить четыре принципа: прямой, когда называется демоническая сущность (биси, черти и др.), метонимический – называется часть внешнего облика (красные шапочки), метафорический – названия основаны на переносе характеристик одного объекта на другой (солдатики, гимназисты, работники и др.), и антропо-нимический, когда демоны называются конкретными именами.
В связи с метонимическим и метафорическим принципами имеет смысл говорить о табуировании названий мелких демонов: они не называются напрямую. Указание на множественность апеллирует к группе людей, находящихся в подчинении
(шеренга, отряд, команда), что позволяет говорить об определенной референтной реальности, где есть звеньевая структура, основанная на подчинении младшего по званию более старшему.
Довольно любопытной в этом контексте представляется система координат, в которой колдун выступает своего рода командиром, звеньевым, то есть лицом, которому подчиняются. Очевидно, что и номинации демонов, связанные с «работниками», подключают еще один план социальной реальности, где колдун
представлен хозяином, вступающим в договорные отношения с подчиненными ему работниками. Примечательно в связи с этим наличие в текстах идеи «власти» – сначала колдуна / хозяина над чертями / работниками, а затем, когда колдун / хозяин стареет и, очевидно, слабеет, – наоборот: мелкие бесы берут вверх
и властвуют над хозяином, мучат его перед смертью и после нее.
Я не думаю, что представления о такой реальности, где актуальны взаимоотношения хозяина и его работников (работники находятся сначала в подчиненном положении, а как только хозяин утраивает силу, власть меняется) имеют непосредственное отношение к формированию определенных мотивов в рассматриваемых текстах, но тем не менее предполагаю, что эти
социальные рамки нужно учитывать, анализируя сюжетное развитие
историй о колдунах и их работниках.
В одном варианте мелкие демоны называются по именам:
Гараська, климка да трофимка. такое разделение (не множество, а конкретное число) в принципе не характерно для мифологических рассказов, но находит аналогии в ярославском следственном деле 1760-х гг. Обвиняемая, вдова катерина Иванова, показала, что получила двух демонов-помощников – Ивана и
андрея – от крестьянской женки, давала им работу – таскать воду на кол в реке Молокше, поручения побывать в больших городах и узнать о судьбе жителей деревни.
2. На описание внешнего облика этих персонажей, как представляется, влияют разные факторы. Во-первых, это могли быть мифологические рассказы болезнях, вселяющихся в человека, об икоте / шеве, встречающиеся как у русских, так и у коми-пермяков. Эти болезни (точнее, агенты, их вызывающие) могут изображаться как земноводные, черви, разноцветные цыплята,
разные предметы. Словесные изображения мелких демонов и икоты / шевы практически идентичны, когда говорится о червях, разноцветных цыплятах,
мышах и т. п. Совпадают и мотивы требования работы этими персонажами: «кроме того, шевы требуют для себя и работы. Поэтому по ночам владелец высыпает на пол пуда четыре ржи и приказывает шевам собрать ее к утру по зернышку».
Похожи и мотивы кормления зерном. Любопытный мотив (который я не включил в основную схему, поскольку не обнаружил его в мифологических рассказах о мелких демонах) встречается у коми из Сысольского района – ‘колдун / знающая
кормит шеву своим молоком’8:
Одну женщину из с. Визинги будто бы выследили, как она, переправившись за реку, снимала с себя в кустах шиповника одежду и здесь кормила своим молоком хранившихся в недоступном месте шев, – последние в виде червячков свободно ползали по ее телу. Другая молодуха часто спускалась в хлев. Однажды свекровь услыхала, что она там что-то очень тяжело вздыхала. Потом будто бы оказалось, что молодуха разделась донага и,
подпустив к своим грудям ползавших по ней червячков, кормила их собственным молоком. В следующий раз свекровь увидела корзину, в которой в пуховом гнезде шевелились шевы в виде червячков.
О схожести определенных мотивов в рассказах об икотах и о мелких бесов пишет Н.Е. Мазалова: «Икоты, как черти, выступают в роли помощников колдуна и постоянно просят работы, которая заключается в причинении вреда человеку». Исследовательница, считая образ червей одним из самых архаичных для описания икоты, приводит любопытный отрывок из «Дела о кликушах XVIII в.», где описывается обряд насылания икоты:
Дьяволы через учителей давали им разных родов червей <...> с приказанием пускать их на ветер <...> и буде кто пойдет со своего двора, не помолясь Богу, и будет потом браниться матерно, то червь такому человеку попадет в рот, а потом в живот» .
В то же время, прямо говорить не только о происхождении, но и о заимствовании этих мотивов из рассказов об икоте в нарративы про колдунов я бы не стал.
В этой связи полезны полемические высказывания О.Б. Христофоровой по отношению к этой позиции Н.Е. Мазаловой и И.И. Русиновой. Хотя О.Б. Христофорова разделяет эти два типа мифологических персонажей по отношении к верхокамским текстам, следует признать, что общая тенденция рассказчиков к сближению икоты и икотников / мелких бесов и колдунов особенно в местах контактов коми и русских прослеживается довольно отчетливо.
Во-вторых, на антропоморфный облик мелких бесов косвенно могли повлиять традиции изображения нечисти на иконах и лубочных картинках (демоны в остроконечных шапках, в красных колпачках). Об этом пишут Д.И. антонов и М.Р. Майзульс, приводя в пример знак-маркер демонов и грешников из средневековой системы иконописи – «острые» бесовские колпаки и диалектные наименование демонов – шишки – то есть те, у которых волосы торчат вверх шишом.
«Военизированный» образ мелких бесов, полагаю, непосредственно связан с обликом «чужого»: черта / лешего, который может показываться мужиком в нарядной, парадной, военной одежде. Военная и гимназическая одежда бесов, впрочем, может объясняться и другим образом: однородностью и неразличимос-
тью духов в группе, враждебностью, которая «позволяет интерпретировать их как солдатиков».
Возможно, образы мелких бесов (и их экспликация в нарративе) опосредованы также мотивами оборотничества колдуна, которому демоны принадлежат (черти похожи на кошек, собак, зайцев). Довольно сомнительна позиция О.а. черепановой, которая связывает птичий облик севернорусских бесов с образами
орнитоморфных существ в финно-угорской мифологии.
Бесы опознаются через необычные звуки, раздающиеся в доме, бурление воды, шум в подполе и т. п., что связано в общими мифологическими представлениями о домашних духах, которые выдают себя различными акустическими сигналами.
3. Интересны мотивы группы ‘работа для чертей’, которую хозяин дает своим подчиненным. часть ее отсылает к умениям специалиста (пасти коров – умение пастуха), а упоминание чертей в текстах подчеркивает особенное (демоническое) знание и авторитет профессионала. кроме того, колдун дает чертям бессмысленную и нескончаемую работу, чтобы они ему не вредили: считать неисчисляемые объекты (песчинки, хвоинки, лить воду). По всей вероятности, план «работ» (пасти множество скота, считать множество листьев и проч.) обусловлен как раз идеей множественности персонажей. Допускаю, что отсюда появляются и мотивы кормления чертей9 зерном (вероятно, это связано и с процессом конвергенции схожих мотивов): ‘работа чертям: собирать льняное семя / крупу / зерно / овес’ рождает идею кормления бесов.
4. Элементы, связанные со смертью / мучениями колдуна, которого одолевают бесы, потому что он не может давать им работы, являются вариацией мотивов ‘трудная смерть ведьмы и ‘трудная смерть колдуна’.
как я показал выше, множественные демоны – помощники колдуна – оказываются не аморфной массой, не имеющей индивидуализированных характеристик и ясного облика, а занимают определенное место в ряду мифологических персонажей, облик и функции которых не сводимы к идее, впервые высказанной а.Б. Пеньковским и связанной с семантической категорией чуждости по отношению к словесному описанию демонов.
Идея множественности, также отмеченная Л.Н. Виноградовой, действительно, пронизывает большинство мотивов, связанных с этими персонажами: это и номинации, внешний облик, раздача работы и кормление демонов.
Представляется, что некоторые аспекты обсуждаемой проблемы станут яснее, если обратиться к исследованиям, где интерпретируется происхождение самой идеи множественности демонов. Логика, насколько я понимаю, тут наследует
эволюционистской парадигме мышления: от архаических форм к современным и от простого к сложному. Множественность мелких демонов интерпретируется как производная архаических представлений о духах-помощниках шаманов и зловредных духах болезней.
Эта логика представляется не совсем продуктивной для понимания того, как функционируют анализируемые тексты: в этой связи, полагаю, гораздо более плодотворно было бы исследовать нарративные стратегии рассказчиков этих и похожих историй и рассматривать описанные мотивы в связи с категориями,
имеющими отношение к социальной жизни деревни (например, «обретение / потеря власти») и т. д.как бы то ни было, категория множественности оказыва-
ется одной из важнейших для понимания генезиса некоторых мотивов, смысловых связей нарративов о колдунах и их маленьких помощниках с другими текстами, изображениями и смыслами, популярными в русской массовой низовой культуре XIX–XX вв.
Примечания
1 Формулировки мотивов здесь и далее заключаются в марровские
кавычки (‘’). Общая метаформулировка блока мотивов выде-
лена полужирным шрифтом. Подчеркиванием обозначается
название группы мотивов.
3 Указание на внешний вид есть не во всех традициях, например, в нижегородском сборнике черти обезличены.
4 колдунов и колдуний иногда называют по их помощникам: так, кол-
дунья – чертиха, бесистая, чертознайка, чертистая, колдун –
чертистый, вражной, чертятник, бесистый, бесовой, бесовный и
др. производные.
8 Благодарю О.Б. Христофорову за указание на работы, в которых
встречается упоминание кормления шев молоком. Однако в описание этого мотива, встречающегося в двух текстах из работы Сидорова, стоит внести некоторые коррективы, на которые мне любезно указал в личной переписке а.В. Панюков, которую я цитируя ниже. Судя по всему, этот «мотив возникает
в результате неверной интерпретации термина нёнедны: обиходное значение «кормить грудью», а также “кормить соской”». Все имеющиеся в распоряжении а.В. Панюкова полевые материалы «фиксируют специфические варианты кормлении шевы “жизненной силой” хозяйки: шевы в виде червячков присасываются
к коже хозяйки / хозяина: обычно в области груди, к пушковым волосинкам – ловгöн ‘пушковые волосы’, где лов ‘душа, дух; дыхание, жизнь’, гöн ‘шерстинка, шерсть’. кроме того, зафиксирован сюжет с мотивом ‘бородавки на теле колдуна – следы кормления шев’». таким образом, мотив может быть описан следующим
образом: ‘шевы питаются жизненной силой колдуна, присасываясь к его телу’. а.В. Панюков в личном письме от 07.10.2019 любезно предоставил и текст, в котором содержится мотив ‘бородавки на теле колдуна – следы кормления шев’: «Мыйке тай нэ вöлі висьталас. корке пе Л.Ö. уси миянэ. Маръя. а тадзи тэлэн моз сія юрыс куш. а ставис пе эстшем чут сія. Зöр тусьяс. Ставис пе сія шеваидлэн, нёнялэні быдлаэд нін. Ставыс пе бытьтен зöр тусь, шеваислэн сія нёньясіс. Юрас пе, юрас. код юрнас корке усьлэма да. Сіе нёнялэні, асьсэ сёені. (Соб.: а сія мый сія мужикыс сія тоже шева мам али мый?) – а шева дерт. Сія Вару-
кыдлэ пийис вöлі. [ФФ ИЯЛИ. В1106-40. Инф. Макарова М.С.,
1911 г.р., с. Вылиб, урожд. с. Богородск кортскеросского р-на
Рк, соб. Панюков а.В., 1995].
Перевод: Вот одна женщина рассказывала. Как-то, мол, Л.А. у нас заснул. Марья рассказывала. А у него, вот как у тебя, голова лысая. И вся покрыта такими маленькими точечками. Бородавками. Это, мол, все от шевы,
обсасывали его везде. Вся голова в этих бородавках, это у шевы соски. На голове. Он напился пьяным и упал, уснул у них. Это его сосут шевы, его самого. (Соб.: А что, этот мужчина тоже «мать шевы» или что?) – Шева, конечно. Это сын у Варук). Л.Ö. – Ларö Öлексан – александр Илларионович, сын известной в Больше-
луге колдуньи шева сеталысь ‘насаживающей шев’ Ларö Варук (еще более известна была его бабушка Ларö Марья); в селе имел прозвище Шева Öлексан, но большинство жителей считали его безвредным».
9 С.Ю. Неклюдов, приводя множество параллелей из других традиций,
говорит о мотиве кормления бесов как об архаическом элементе,
связанном с регулярным кормлением духов.
In Umbra: Демонология как семиотическая система. Альманах. Вып. 8 / Отв. ред. и сост. Д.И. Антонов, О.Б. Христофорова. М.: РГГУ, 2019. ISBN 978-5-7281-2546-4
