Некогда родовые Божки удмуртов, так называемые воршуды, почитались в виде идолов. Глиняные, деревянные, серебряные, даже вылепленные из теста, в виде людей или человекоподобных существ, в виде коней, быков, лебедей, деревянного, с железным клювом, гуся...
Вскоре, однако, эти идолы исчезли. В центре обрядов удмуртов-язычников оказался вместо них уже знакомый нам "тандем" фетиша (воршудного короба с почитаемыми предметами) и... православной иконы. Иконы ("оброс", от русского "образ") хранились в домах жрецов-вЖсясей, во время языческих обрядов торжественно выносились на святилище.
Ведь хранить идолов стало во время христианизации весьма небезопасно. Хранитель идолов тем самым изобличал себя, как язычник. Подобное поведение означало - прямо напрашиваться на неприятности, из которых наименьшей, пожалуй, было то, что на упорствующего "идолопоклонника" перекладывали снятые с лояльных к новой вере соплеменников. О худших говорить нечего - было и битье кнутом, и вырванные ноздри, и колодки, и ссылки ... прежние святыни частью истреблялись ретивыми проповедниками (один только священник П. Мышкин похвалялся уничтожением полусотни воршудов), частью припрятывались самими удмуртами - от греха.
Вот и приходилось обходиться нейтральными на вид фетишами. Кто станет разбираться, что за берестяной короб с беличьим хвостом, щучьей головой и крылом тетерева стоит на полке в превратившейся в летнюю кухню домашней молельне-куа? И уж подавно благонадежно выглядели иконы. Между тем иконы эти, как уже было сказано, хранили зачастую не просто язычники, а жрецы!
Удмурты, конечно, не были чем-то особенным в смысле превращения христианских образов в предмет языческих обрядов. Известен случай, когда на капище западносибирского племени обреталась икона-складень с изображением Богоматери, Христа и Николая Угодника, заботливо укутанная в дорогие меха и щедро смазанная жиром и кровью. На вопрос, кто изображен на иконе, служители святилища без заминки ответили - соответственно, Добрый Шайтан, Великий Шайтан и Строгий Шайтан.
Наконец, еще один любопытный пример мы встречаем в другом конце света, у людей совершенно иной культуры, языка, расы. Африканские невольники в Америке также были лишены своих святынь. Естественно, набивавшие трюмы "черным деревом" работорговцы не предусматривали в переполненных трюмах места для идолов. Да и на новом месте изготавливать идолов было небезопасно. Хозяева, кто из христианского рвения, кто из страха перед злокозненной магией чернокожих, жестоко преследовали "идолопоклонство" своей живой собственности. Выход, к которому прибегли рабы, буквально повторяет тот, которым пользовались удмурты, и, по всей видимости, средневековые русские язычники. Они почитали своих Богов в образе католических святых и фетишей. Так, Богиня моря Йеманжи чтилась в виде статуй Мадонны и/или морской раковины. Бог войны и железа Шанго - в виде статуй святой Варвары (атрибутом великомученицы был топор) и/или железного топора. В синкретических культах Латинской Америки (вуду, сантерийе и др.) такое почитание длится до сих пор.
В русских деревнях Средневековья, с уверенностью можно сказать, происходило то же самое, тем паче, что с русскими язычниками церковные и светские власти церемонились много меньше - все-таки крещение удмуртов пришлось в основном на просвещенный XVIII век. Еще Федор Иоаннович восславлялся за истребление идолопоклонников. Что до более ранних эпох, то там и говорить нечего - по меткому и образному выражению И.Я. Фроянова, "христианство начинало свой путь в покоренных Киевом землях обрызганное кровью". Поэтому и проще, и безопаснее было молиться на новые образа-иконы. И как сибирские жрецы величали "Добрым Шайтаном" Богородицу, на икону которой ему молились, как негры-рабы называли "Дамбаллой" статуи святого Патрика, так и иконы "православных" крестьян обрастали чужим могуществом, чужими титулами, а соответственно, и чужим почитанием - "Куриных", "Конских", "Пчелиных" Богов.
Таким образом, христианские иконы становились предметом языческого культа. Заметьте, что и англичанин, и русские церковники критиковали называние Богами отнюдь не самих святых, но их икон. Только англичанин слегка перепутал причину и следствие: русские "бедняки" не оттого считали, что Богов много, что принимали за Богов православные образа, а оттого называли Богами иконы, что были недавними многобожниками. Их кумиры лишь сменили имена на византийские, да вырезанные из дерева или камня личины заменил писанный на доске лик. Да и то не всегда и не везде. Несколько раз этнографам встречались "куриные Боги" не в виде фетишей или икон, но в виде настоящих идолов - каменной головы, деревянной человеческой фигурки. Особенно любопытно, что один такой идол со странным именем Боглаз почитался в одной из подмосковных (!) деревень вплоть до начала ХХ века(!). Священники тогда охотились за русскими идолами - так же, как их коллеги в Прикамье за удмуртскими воршудами - запрещая прихожанам под страхом анафемы рассказывать об них детям. Однако наиболее упорные почитатели хранили идолов "куриного Бога" в сундуках. Это в начале ХХ века!
А когда произошла эта перемена, когда деревенские Божки обрели имена и лица христианских святых? Здесь нам помогает имя одного из деревенских Богов - "пчелиного Бога" Зосимы-и-Савватия. Дело в том, что эти святые жили и были канонизированы в XV веке. Трудно представить себе, что столь важное для новой веры дело, как пчеловодство - думаю, не надо особенно пояснять роль и место в православном богослужении восковых свечей! - могло долго остаться без христианского, пускай только лишь по имени, покровителя. И если "коровьим Богом" мог оказаться Власий или Модест, Мамант делил заботу об овцах с Анастасией, то в отношении "пчелиных Богов" никаких разночтений не существовало - Зосима и Савватий, и только они! Тогда получается, что время складывания деревенского пантеона, время, когда Боги русской деревни укрылись за именами и образами православных святых - это время не ранее XV века. Этот вывод подтверждается рядом косвенных свидетельств.
Во-первых, самые ранние упоминания об нарекании икон "Богами" относятся, как мы видели, к XVI веку. Во-вторых, именно к этой эпохе исследователь календаря В. Власов приурочил совпадение народного, земледельческого календаря с церковным. И именно в XV веке кардинал д'Эли оставил любопытнейшее наблюдение: "Русские в такой степени сблизили свое христианство с язычеством, что трудно было сказать, что преобладало в образовавшейся смеси: христианство ли, принявшее в себя языческое начало, или язычество, поглотившее христианское вероучение".
При всей пристрастности такого суждения, оно как нельзя лучше отражает мировоззрение старой русской деревни, где молитва (именно молитва, так и называемая, и четко отличаемая от заговоров, заклинаний!) могла быть адресована как Христу и святым - так и лешему с овинником; где святых чествовали жертвоприношением быков и плясками, а с домовыми христосовались; где мазали кровью иконы и махали церковным кадилом перед каменными истуканами; где обережный круг и матерная брань считались более надежной защитой от нечисти, чем крестное знамение и молитва; где представление о тварности мира, его принципиальной отдельности от Творца осталось, по всей видимости, попросту не услышанным; где, наконец, вопреки первой заповеди Моисея и первой строке православного символа веры рядом с Христом почитались, а порой задвигали его на второй план, как "отсутствующего Бога" языческих культов, Богоматерь (которую отождествляли с Землей и Параскевой Пятницей, а в заговорах упоминались иной раз три Божьих матери, причем ни одну не звали Марией), "Бог Илья", "Русский Бог Никола", "Касьян-Бог" - и сонм деревенских Богов, о котором говорится в этой статье.
