Замѣтка о двухъ случаяхъ вѣдовства и порчи въ XVII в.
Въ 1648 году въ практикѣ московскаго судопроизводства было два очень любопытныхъ, въ бытовомъ отношеніи, судебныхъ дѣла. Одно изъ нихъ имѣло мѣсто въ г. Шацкѣ и заключалось въ слѣдующемъ. Крестьянка боярина и кн. Никиты Ивановича Одоевскаго
Агафья Савина Кожевникова, и крѳстьянинъ Тѳрентій Шевлевъ обвинялись въ вѣдовствѣ и порчѣ людей и послѣ допроса и пытки были приговорены къ сожженію „на площади въ струбѣ оболокши соломою". Изъ допроса самихъ обвиняемыхъ, показывавшихъ съ пытки, выясняется, въ чемъ состояло ихъ вѣдовство и порча. Обвиняемая Кожевникова призналась въ своей винѣ и указала лицъ, которыхъ она дѣйствитѳльно испортила и даже уморила до смерти. Одной изъ своихъ жертвъ она „ приставляла килы , сопровождая эту порчу слѣдующимъ „кильнымъ стихомъ".
„На морѣ окіянѣ, на островѣ на Буянѣ стоить сыръ дубъ крековистъ, на дубѣ сидитъ чернь воронь, во рту держитъ пузырь и слетаетъ съ дуба на море, а самъ говорить: „ты, пузырь, водою наливайся, а ты, кила, у тово раздымайся". А ключъ де тому стиху: „какъ та птица воду пьетъ и сама дуется, такъ бы у того кила дулася по всякъ день и по всякъ часъ отъ ее приговору" .
Приставленіе килы дѣлалось Кожевниковой изъ мести.
Въ другомъ случаѣ она хотѣла приворожить къ себѣ приказнаго человѣка кн. Одоевскаго Ѳедора Северина, съ которымъ она „жила" и стала замѣчать въ немъ охлажденіе къ себѣ. Съ этою цѣлью она однажды, Великимъ постомъ, когда Ѳ. Северинъ пришелъ въ гости къ ея отцу, послѣ того какъ „переспала съ Ѳедоромъ", „взяла отъ естества его хотева (и) дала ему, Ѳедору, съ приговоромъ въ кислащахъ питье, чтобъ ее онъ любилъ и по ней сохъ". Когда же это не подѣйствовало и Ѳедоръ ее все-таки разлюбилъ, она въ сообщничествѣ съ своей сестрой „дѣлала ему невстаниху" „нитью мертваго человѣка съ приговоромъ". Помощница ея, сестра, кромѣ того, „лила сквозь пробой воду съ приговоромъ а и давала ему пить. Наконецъ, послѣ того какъ Ѳ. Северинъ женился, Кожевникова съ сестрой рѣшили окончательно уморить его.
Для этого сестра Кожевниковой ходила ночью на погостъ, брала землю съ могилы и давала Ѳедору пить съ водой, послѣ наговора: „какъ мертвый не вставаетъ, такъ бы онъ, Ѳе- доръ,не вставалъ; какъ у тово мертваго тѣло пропало, такъ бы онъ, Ѳедоръ, пропалъ во вѣки" . Кромѣ того, онѣ еще давали ему разные коренья съ наговоромъ. Изъ -за того же Ѳедора Северина она уморила питьемъ изъ кореньевъ „съ хотью Ѳедоровою" выборнаго крестьянина за то, что онъ мѣшалъ ихъ любовной связи.
Другое судебное дѣло разбиралось въ Сѣвскѣ. — Обвинялась жена церковнаго дьячка въ оскопленіи драгуна. По этому дѣлу были опрошены почти всѣ сельчане, мужчины и женщины, и местный священникъ. Изъ „распросныхъ рѣчей" опрошенныхъ оказалось, что обвиняемая вообще занималась вѣдовствомъ и порчей, и, такимъ образомъ, благодаря показаніямъ свидѣтелей, выступаетъ любопытный образъ глубоко испорченной женщины, слывущей за деревенскую колдунью. Пострадавшій драгунъ заявилъ, что она
испортила его (оскопила) и хотъ тое ее порчи онъ въ конецъ погибъ и женишки отсталъ". Обвиняемая (Дарья) не признала себя виновной.
Изъ свидѣтелей „вдовій попъ" показалъ, что Дарья послѣ случившейся у нея кражи угрожала одному крестьянину, котораго подозрѣвала въ кражѣ, что сдѣлаетъ его такимъ же чернымъ, какъ потолокъ въ избѣ и согнетъ его въ серпъ (у ней между прочимъ пропалъ серпъ). Послѣ этого онъ три года сохъ и болѣлъ и наконецъ умеръ. Тотъ же попъ показалъ, что Дарья хотѣла испортить драгуна. Когда онъ послѣ вѣнца пошелъ съ новобрачной въ клѣть, она зажгла „лукъ огню" и тотъ лукъ подкинула подъ Ѳедьку (драгуна) и подъ жену его и „стала на тоть лукъ, поднемъ ѳостъ, сцать". Остальные свидѣтѳли, какъ мужчины, такъ и женщины, разсказали то же о цѣломъ рядѣ подобныхъ
же подвиговъ Дарьи, подтвердивъ къ тому же и показанія священника о порчѣ новобрачныхъ. Какого-то сельчанина Семена Дарья соннаго „на улицѣ, поднявъ ѳостъ, накрывала подоломъ" (не разборчиво въ актѣ). То же она продѣлала надъ другимъ, послѣ чего у него стала болѣть голова и кромѣ того „сталъ киловатъ*. Третьему угрожала, что онъ, придя домой, не узнаетъ своей жены и дѣтей. И онъ дѣйствительно не узналъ, такъ какъ ослѣпъ.
Четверо умерли послѣ того, какъ она сказала, что обернѳтъ ихъ вверхъ носами, и будутъ они въ четырехъ углахъ. По словамъ нѣкоторыхъ свидѣтелей, мужъ обвиняемой такъ выразился о женѣ: „жена на собаку плюнѳтъ — и собака не станетъ лаять".
Этнограф. обозрение 1900 №4
Обратная ссылка: https://mooncatmagic.com/etnograficheskie-materialy/21/zametka-o-dvukh-sluchayakh-vedovstva-i-porchi-v-xvii-v/1171/
