Описывается довольно жестокий и бесчеловечный обряд.
Братья, сотавивъ съ отцомъ советъ, ръшились прибъгнуть к послъднему средству: позвать баксы, киргизского шамана, объщать ему лучшего стригуна, жеребенка, если онъ откроетъ имъ средство, какъ наказать брата и воротить отъ него все добро свое.
Пусть читателей не удивляетъ этотъ языческий шаманъ среди почитателей ислама; я думаю, они-читатели припомнятъ, что есть гдъ-то иная, чистъшая, спасительнъйшая въера, среди которой, однако же, процвътатють, во всемъ блескъ своемъ, и ворожба, и заговоры, и колдовство, и гаданья, и всякая всячина, словомь, то же самое шаманство...
Баксы этого привезли верхомъ на быке, в носовой хрящъ котораго продеть был аркан, - экипаж, на коемъ разъезжают, впрочемъ, и не один баксы, а с обнаженной черною грудью своею, c худощавым, смуглымъ, судорожно истерзанным лицомъ и черными косыми очами,- съ длинною черной, лоснящеюся косою, в лохмотьяхъ с ногъ до головы, былъ гаже и отвратительнее всего, что можно только постичь пятью чувствами. Глядя на него, обдавало васъ мурашками, как въ обществе безумного, прокаенного, который напоминаетъ наружностью своею человека, но, въ сущности, есть тварь безсмысленная. Cближение это, для вского мыслящего человека, тягостно, унизительно и больно. Баксы нашъ былъ и жалокъ и смъшонъ, коли хотите, но болъе всего неизященъ и отвратителен. Он начал проделку свою тем, что велел отыскать в ауле и привести к себе больного, этот бедняк поплатился за все; баксы мучил и терзал его неотступно; ему шаману, нужно было выгнать из хворого шайтана, чтобы с ним вдвоем потолковать об известном деле. Можно себе вообразить, что выйдет доброе дело изъ обоюдного совещания беснующегося, воплощеннаго бъса с шайтаномъ, с чортомъ.
Вся проделка баксы состоитъ в томъ, что онъ садится, посреди кибитки, на земъ, засучиваетъ рукава и начинает медленно и спокойно петь, подыгрывая на кобзе и покачиваясь съ боку на бокъ. Мало по-малу он входит в восторгъ, реветъ громче и безтолковее; толстыя короткия струны и смычокъ дико вторятъ неистовому напеву беснующего,- а наконец, вышедь из себя, вскочивъ, кривляясь и ломаясь ужаснымъ образомъ, объявляеть баксы, что бъсь въ него влъзь; тогда вопрошають его, о чем нужно, и онъ, кусая себя зубами, при чемъ присутствующие вскакивают и кричатъ:минымъ кулымъ, моя рука, чтобы видите, онъ самъ себя не изувечил царапаясь ногтями, заколачивая, довольно грубымъ обманом, ножъ или топоръ себе в в брюхо, и прочее, и прочее- оканчиваетъ, наконец, проделку тем же, какъ и началъ: провожает чорта на кобзъ и, выпроводить его, опять делается человеком.
Итак. баксы кричал и пъль, и метлася, и падаль, и стегаль сам себя плетью, приподнималь больного зубами за пояс и ронялъ его на землю; ломался, пелъ, потом снова успокоился, уселся, начал скрипеть смычком по гудку, который состоялъ из корытца или долбушки, вилообразной подставки и трехъ, свитых из конских волосъ, струнъ- начал, сидя покачиваться туда и сюда, косить и подкатывать бельма свои, вскочилъ снова, ревелъ туромъ и ржаль жеребцомъ, а наконецъ, поставилъ хвораго на четвереньки, грудью над глиняной плошкой, которая горела семью яркими огнями: и началъ, заглушая криком свои стоны больного, бить его по спине нагайкой.. не знаю, чем бы все это кончилось, если бы он не свалился со стропил, или с круга кибитки, куда полез, шайтанъ его знает зачем, и не упал бы среди своего бешенства и изступления...
Обратная ссылка: https://mooncatmagic.com/etnograficheskie-materialy/21/kyrgizskie-shamany-otryvok-iz-povestey-kazaka-luganskogo-1989-god/5820/
