Въ 1814г. крестьянинъ дер.Мурашевой Сергей Алимовъ заболелъ, но скоро вы здоровелъ отъ настоя травы, которую дал ему пить извощикъ; при этомъ извощикъ объяснилъ Алимову, что болезнь у него была отъ порчи. После того, Алимовъ увиделъ, что у него въ шапке, подъ сукномъ, прикреплена бумажка и соломенка. Подозревая въ этомъ свою жену Арину, онъ сталъ спрашивать ее объ этомъ и она созналась, что бумажку и соломенку приклеила ему ради порчи, по просьбе ея, Анна Матвеева. Продолжая допросы, Алимовъ узналъ, что, съ целью же порчи, у нея находится два узелка съ волшебною солью, изъ которыхъ одинъ приготовленъ для него, а другой для всего семейства. Обо всем этомъ Алимовъ заявилъ сельскому старшине. Но при производстве следствия, жена показала, что ни какимъ колдовствомъ и порчею никогда не занималась, а если говорила мужу про соль, то это она сделала не стерпя жестокихъ истязаний мужа, который привязавъ её къ печному брусу, стегалъ прутьями и донрашивалъ, не она ли его испортила. Анна Матвеева отозвалась, что она порчей и колдовствомъ не занимается и никакой бумажки и соломенки въ шапке Алимова не приклеивала. По свидетельству уезднаго лекаря узелковъ, никакого вреднаго яда в той соли не оказалось и судъ не приговорилъ Арину Алимову къ какому-либо наказанию.
Колдовство посредствомъ крови месячных очищений было въ ходу въ Германии ещё въ прошломъ. Вотъ что рассказываетъ Крейтерманъ въ своемъ „Любопытномъ и волш ебномъ лечебнике"( 1726г) : „Колдуны и колдуньи употребляютъ какъ чародейственныя и дьявольския средства для внушения любви: слова, знаки, нашептывания, восковыя изображения ; иногда они зарываютъ подъ дверью или порогомъ кусочекъ платья или что-нибудь другое, принадлежащее лицу, н а которое гадаютъ. Любодейки и т. п. сволочь пользуются для этой цели своимъ месячнымъ очищениемъ, семенемъ мужчины, детскимъ последомъ, молокомъ, потомъ, уриной, слюной, волосами, пуповиной, мозгомъ головастика.“ Отваръ подобныхъ ингредиентовъ или напитокъ, приготовленный изъ собственной кипяченой крови, изъ яичекъ зайца, изъ печени голубя, должны были возбудить любовь въ человеке, пившемъ его.
Наговоры на соль, съ целью приворожить къ себе, известны давно ; одинъ изъ любопытныхъ процессовъ по этому предмету можно найти у г.Забелина въ сочинении : „Домашний бытъ русскихъ царицъ въ XVI и XVII в.“ Составъ, который приготовляла Дарья Карганова, называется присушкою. Для большей силы, надъ нею, обыкновенно, знахари и колдуны произносятъ следующий заговоръ:
«Встану я (имя) и пойду изъ дверей въ двери, изъ дверей в вороты, въ чистое поле. Навстречу мне огонь и полымя и буенъ ветеръ. Встану и поклонюсь имъ низешенько и скажу такъ: «Гой еси Огонь и Полымя! Не палите земныхъ травъ, и буенъ ветеръ, не раздувай Полымя, а сослужи службу верную, великую — выньте из меня (имя) тоску тоскучую и сухоту плакучую, понесите ее черезъ борА — не потеряйте, черезъ пороги — не уроните, черезъ моря и реки — не утопите, а вложите ее въ раба Божиего (имя), въ белую грудь, в ретивое сердце и в легкия, и в печень, чтобы он обо мне рабе Божией (имя) тосковалъ и горевалъ денну, ночну полуночну пору, въ сладкихъ яствахъ бы не заедалъ, въ меду, пиве и вине не запивалъ. Будьте вы, слова мои, крепки и лепки от ныне и до веку. Заключаю крепкимъ замкомъ, и ключ въ воду».
Заговоръ произносится надъ виномъ, водою, хлебомъ, солью, надъ всемъ, что можно дать привораживаемому.Иногда над оставленными нав песке следами.
Заговоръ, имеющий целью, чтобы кто-нибудь разлюбилъ кого, называется отсушкою или отворотом. Онъ произносится надъ теми же предметами:
«Пойду я въ поле на травы зелены, на цветы лазоревы. Навстречу мне бежитъ духъ-вихорь из чистаго поля, со своею негодною силою, съ моря на море, чрезъ леса дремучи, чрезъ горы высокия, чрезъ долы широкие; и как он бьетъ травы и цветы ломаетъ и бросаетъ, так бы № билъ, ломалъ № и бросалъ, и на очи не принималъ, и до себя вплоть не допускалъ, и казался бы тотъ человекъ пуще змея лютаго, и жгло и палило бы его огнемъ, громомъ и молнией. Тому слову моему нетъ края и конца, ни переговору и недоговору»
Иногда колдовство севершается посредствомъ одного дуновенья и призывами злых духовъ. Въ 1826 г. крестьянская жена дер. Крутихиной, Марфа Нечунаева была въ гостяхъ у крестьянина Савелия Ощепкова. Вечеромъ пришелъ къ Ощепкову, также въ гости, крестьянинъ Аристархъ Пришвицынъ. Онъ былъ пьянъ и увидевъ находящихся здесь женщинъ, началъ с ними любезничать— кланяться въ ноги, целовать ихъ. Марфа не хотела целоваться, но Пришвицынъ поцеловалъ ее насильно и при этомъ дунулъ на нее. Съ этого времени, она почувствовала „величайшую грусть, как будто-бы что нибудь потеряла".
Такое состояние продолжалось 10 недель.Мужъ Марфы просилъ крестьянина Ивана Бутакова полечить жену, но тотъ не смогъ помочь.
После того, Марфа „пришла въ безумие и стала говорить, что внутри ея молодецъ запасенъ и закрепленъ, и того молодца Бутакову не выжить, а засадилъ его Пришвицынъ, но просьбе девки Авдотьи Чернавиной ". При этомъ больная рвала на себе волосы и платье и билась такъ сильно, что её не было возможности удержать. Заявивъ обо всемъ этомъ волостному правлению, мужъ Марфы добавилъ, что въ порче жены своей онъ подозревает крестьянина Пришвицына, который находится въ любовной связи съ Авдотьей Чернавнной, а эта последняя сердита на его жену за то, что отецъ Чернавиной бралъ у отца его жены 10 руб.въ займы на срокъ, и, когда прошелъ этотъ срокъ, то не далъ отсрочки.
Волостное правление распорядилось освидетельствовать Марфу. Только, придя въ волость, где собралась сходка, Марфа почувствовала дурноту, стала, какъ безумная, кричать, ругаться, рвать на себе волосы и говорить „злодей Пришвицынъ и Дунька—здесь; они посадили въ меня молодца безъ жизни. Волостное правление обо всемъ этомъ донесло земскому суду. Началось следствие, но оно, конечно, окончилось ни чемъ.
Въ 1820 г. Кузнецкий городничий донесъ Томскому Губернатору, что „ мещанка Авдотья Персиковам отъ сильной рвоты изрыгнула изъ гортани съ кровью лягушку, величиною среднюю, цветомъ желто-серую, полосатую; Авдотья Персикова объявила, что она въ животе болью и частою рвотою была одержима съ Фоминой недели, но отчего тварь зародилась у ней в животе- она не знаетъ. Но полагаетъ сомнение на невестку свою, Авдотью же Персикову, у которой она на Фоминой неделе была въ доме и она, Авдотья, ее потчивала щами с каким то сором, сказывая, что в них нечаянно попала изъ трубы сажа.
У упомянутой ея невестки Авдотьи в доме того часу сделанъ былъ обыскъ, но ничего вредногои сомнительнаго найдено не было. А "изрыгнутая лягушка хотя въ воду была посажена, но чрезъ три часа изгибла “.
На такое донесение губернаторъ отозвался городничему, что „ происшествие сие есть совершенно противоестественное, и должно быть известно высшему начальству с препровождением и самой лягушки, а потому ему предписывалось донести, „сохранена ли оная лягушка или истреблена, буде же она если сохраняется, то, для предупреждения отъ гнилости, необходимо положить ее, въ стеклянную банку, спиртомъ наполненную, и держать в ъ холодномъ месте “.
Городничий донесъ, что лягушка, высушенная, безъ повреждения, хранится в правлении, а само следствие отослано въ городской магистратъ для решения. Дело рассматривалось потом в суде, но такъ какъ обвиняемая ни в чёмъ не созналась, она осталась свободна от всякаго наказания.
Въ 1829 году крестьяне д. Мурашиной Петр Гудошниковъ, Варфоломей Абрамовъ и Алексей Кулагин, явясь на сходку, объявили, что у перваго жена Анна Сергеевна, у второго дочь Марфа и у последняго Жена Дарья „ въ недавнее время оказались испорченными, посажены въ нихъ нечистые духии они кричат разными голосами, причемъ выговариваютъ, что посажены въ них нечистыя духи оной же деревни крестьянина Гаврилы Алимова дочерью, девицею Катериной, а ее научила оной порче мать ея родная Марья Дмитриева“.
По выслушанию такого заявления общество в числе 50 человекъ, отозвалось, что оно „персонально" слышало отъ помянутыхъ выше больныхъ выкликанье на Марью ; „а какъ объ оной Марье и прежде сего въ таковыхъ же порчахъ многихъ людей полагалось сомнительство, токмо до ясности сего не дойдено", то общество составило объ этомъ приговоръ, ходотайствуя о производстве; следствия о колдовстве Марьи Дмитриевой и дочери ея Кате рины.
При следствии показали:
1) Жена Гудошникова Анна Сергеева, 51 года, что „назадъ тому годовъ около семи, она, въ зимнее время, неизвестно отчего, начала чувствовать тоску, какъ бы что - то потеряла, каковая продолжалась недель семь, вместе съ открывшеюся красною грыжею, а потомъ въ одно время ночью она почувствовала въ животе боль, подошедшую къ сердцу и начавшую теснить также и оное; наконецъ она вышла изъ силъ и что съ нею было— не знаетъ; только на другой день, когда она очувствовалась, домашние сказывали, что она производила крики по собачьи, по кошачьи и другими разными голосами; тоже самое происходить съ ней и по настоящее время всякий разъ, какъ ее кто разсердитъ или она чемъ огорчена; кричала ли она о томъ, кто ее испортилъ, не помнить, а посторонние сказываютъ, что она въ этомъ положении указывала на Катерину Алимову и мать ея ".
2) Жена Кужгина Дарья Алексеева, 40 летъ, что нездоровою она сделалась 1829 г.со Светлой недели; болезнь открылась темъ, что она почувствовала въ животе боль, а потомъ стеснение сердца; это продолжалось съ полгода; наконец она начала впадать в бузумие, падать и кричать разными голосами, ругаться матерно и говорить, что ее испортили Алимовы, посадивъ черта въ утробу.
3) Девка Марфа Абрамова, 16 летъ, что въ конце 1828г. н а Николинъ день была у нея въ гостяхъ соседка Катерина Алимова и просидела до полночи, а потомъ, собираясь уйти домой, просила ей посветить, что Марфа и исполнила; но потомъ, возвращаясь въ избу, только переступила порогъ, какъ почувствовала „лихо ", все члены ея стало тянуть и голова съ шеей поворачиваться во все стороны; она упала и пробыла в ъ безумии до рассвета ; это стало повторяться с ъ ней очень часто при малейшей до- саде, оскорблении, при чемъ она кричитъ разными голосами и выкликаетъ, кто ее испортилъ ;но мать поила ее какими-то травами и она получила отъ этого облегчение. Обвиняемыя въ колдовстве Марья и Катерина Алимовы ни въ чемъ не сознались. Спрошенные при следствии крестьяне, въ число 46 человекъ показали, что у нихъ въ деревне есть еще несколько испорченныхъ женщинъ, которыя кричали, на разные голоса и выкликиваютъ, что ихъ испортили Катерина и Марья Алимовы. Судъ решилъ это дело темъ, что оставилъ обвиняемыхъ свободными, а такъ какъ крестьяне не желаютъ иметь ихъ въ своем обществе, ходатайствовалъ особо о переселении ихъ в другое место.
