Русские русалки



Русалка литературная

В русской литературе первой половины XIX века часто встречается сюжет о русалке — речной или морской женщине, часто с рыбьим или драконьим хвостом, которая соблазняет земного мужчину или мстит неверному возлюбленному, утягивая его в воду. Это есть и у Пушкина, и у Лермонтова, и у Ореста Сомова, и у многих других. Этот мотив является литературным романтическим штампом, почерпнутым отчасти из западноевропейской литературы, отчасти из западноевропейской мифологии. Он пришел вместе с романтизмом и связанным с ним комплексом идей, в том числе — интересом к национальным корням и народной традиции как квинтэссенции, как бы сейчас сказали, национальной идентичности. Прежде всего, это веяние приходит с Жуковским, который в 1820-е годы очень много переводил немецких романтиков. Он вбрасывает эти сюжеты в русскую литературу, и все тут же начинают интенсивно их использовать. Даже Гоголь, хорошо знавший народную традицию, был увлечен западноевропейским романтизмом и заимствовал западные сюжеты — это встречается и в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», и в «Миргороде». Например, сюжет «Страшной мести» взят из новеллы Людвига Тика «Пьетро из Абано».

    Образ русалки — литературный и романтический штамп, почерпнутый из западноевропейской литературы и мифологии

Между тем в славянской народной традиции тоже есть женские персонажи, которые называются русалками, и женские персонажи, связанные с водой и способные затянуть человека в воду. Чем они отличаются от русалок и морских царевен Лермонтова, Пушкина и Жуковского?




Мелюзина. Рисунок Джузеппе Челлини. 1886 год
© Иллюстрация к сборнику Габриэле д'Аннуцио «Isaotta Guttadàuro ed altre poesie»


Женщины с ногами, но без лиц

Русалка — один из центральных образов украинской и белорусской мифологических традиций. Это очень известный, хорошо сформированный персонаж, о котором существовало (и до сих пор существует) огромное количество текстов с очень разветвленной системой мифологических мотивов.

Прежде всего, это никакие не морские полудевы-полурыбы, а обычные женщины с ногами, без всяких хвостов. Они выглядят как девушки и женщины с распущенными светлыми волосами в белых одеждах. Очень часто у них не видно лиц, потому что они — покойницы. Причем не любые покойницы, а неправильно умершие и из-за этого не имеющие упокоения на том свете.

Представление о людях, умерших неправильной или нечистой смертью, — одно из самых древних в восточнославянской мифологии, оно восходит еще к индоевропейскому пласту. Сюда относятся чаще всего самоубийцы, те, кто умер без покаяния, занимавшиеся при жизни колдовством и знавшиеся с нечистой силой, а также люди, умершие до брака, — потому что с точки зрения народной традиции неправильной является всякая смерть человека, который не изжил своего положенного века и не выполнил заложенную для него жизненную программу, особенно если он умер, не вступив в брак и не оставив потомства (в первую очередь это касается девушек, умерших в период между обручением и венчанием). Кроме того, в украинской и белорусской традиции часто русалками становятся девушки, которые умерли на Троицкую неделю.

На Троицкую неделю приходится пик солнечной активности и цветения растений, и в соответствии с очень древними представлениями это связывается с возвращением душ умерших на землю. Вероятно, слово «русалка» восходит к древнегреческим «розалиям», или «русалиям», — празднику, который отмечался в античном мире в начале мая, когда расцветали розы. В этот период устраивались поминальные обряды и на могилы умерших возлагали розы и розовые венки. В восточнославянской традиции на Троицкую неделю, когда начинает колоситься рожь, на землю приходят русалки, поэтому по-украински эта неделя называется «Русальний тиждень» (Русальная неделя).

Вернувшись, русалки бегают по ржи, качаются на ветвях деревьев, танцуют, устраивают хороводы. Чаще всего появляются гурьбой. В этот период они очень опасны для людей: нападают, пугают, щекочут до смерти, вообще причиняют очень много неудобств. Кроме того, они могут приходить в свои дома, и там для них оставляют пищу и какую-то одежду, особенно люди, у которых кто-то из родни умер неправильной смертью и имел шанс стать русалкой.

После окончания Троицкой недели, в первый день Петровского поста или в воскресенье перед ним, русалки должны уйти назад, в иной мир. Для того чтобы это наверняка произошло, существовал особый обряд, который назывался «проводы русалки», или «изгнание русалки». Для него в последний день Троицкой недели делали соломенное чучело и с пением специальных песен всем селом выносили за границы села, в поле или в лес, а там ритуально уничтожали: топили в реке, сжигали или разрывали на кусочки и разбрасывали по полю. Второй вариант этого обряда — когда какую-нибудь девушку наряжали русалкой (одевали в светлые одежды, закрывали лицо), под руки, с пением специальных обрядовых песен, выводили за пределы села и оставляли. Эта девушка, посидев какое-то время где-нибудь в поле или под кустом, тихонько возвращалась к себе домой и продолжала жить своей обычной жизнью.

    Русалки почти не занимаются соблазнением мужчин

Мы видим, что семантически эти восточноевропейские русалки связаны с вегетацией растений, но не с водоемами. В текстах может говориться о том, что они выходят из воды, но это один из многочисленных вариантов — точно так же они могут приходить с кладбища или просто с того света. Кроме того, в народной традиции чрезвычайно слабо проявляется любовная сюжетная линия, которую так любят эксплуатировать писатели и поэты-романтики: русалки почти не занимаются соблазнением мужчин. Редкие тексты, в которых русалка все-таки соблазняет земного мужчину, как подозревает целый ряд фольклористов, спровоцированы именно книжностью, знанием литературных текстов, а не собственно народной традицией.
Шутовка с гребнем

В северорусской традиции есть другой женский персонаж. Он довольно редко называется русалкой — скорее шутовкой, чертовкой, какой-нибудь водяной бабой. Этот персонаж лишен четко выраженной сезонности, всегда появляется в одиночку и связан именно с водным пространством — с какой-нибудь рекой или озером. Очень часто говорят, что эти шутовки происходят из утопившихся девушек и женщин. Фактически этот персонаж проявляет себя только в одном сюжете: шутовка сидит на берегу, на каком-нибудь прибрежном камне или на мостках, где стирают белье, и расчесывает свои длинные волосы большим костяным, каким-то необычным гребнем. При приближении человека она бухается в воду и скрывается в ней. На берегу остается ее гребень. И если человек заберет этот гребень с собой, она потом будет ходить к нему под окна, просить, нудить, чтобы он ей его отдал, и не оставит его в покое, пока он не положит гребень на место. В некоторых случаях она может причинять вред, в том числе затягивать человека в воду, — но это никак не связано с гендерными признаками, затянуть могут и мужчину, и женщину. Сексуальная составляющая, которая так сильна в романтической литературе, здесь никак не эксплицируется.

    При приближении человека она бухается в воду и скрывается в ней

И украинские и белорусские русалки, и русские шутовки — это вполне нормальные, даже красивые женщины. Но если в европейской романтической традиции их красота всячески подчеркивается, то у славянских русалок это не слишком актуально. Кроме выдающейся внешности западноевропейские русалки часто обладают прекрасными голосами и поют красивые песни, заманивая к себе земных мужчин. Славянские русалки ничего особенного не поют и вообще по большей части молчат. То есть славянские русалки похожи на обычных девушек и женщин, ничем особенно от них не отличаясь ни по облику, ни по поведению.



Русалки. Картина Ивана Крамского. 1871 год

Некрасивая русалка

Но в восточнославянской традиции есть еще один женский образ, который тоже может называться русалкой. Это безобразная русалка — косматая, некрасивая, старая, горбатая, одетая в какое-то рванье, с длинными отвисшими грудями, которые она может перекидывать через плечи. Она часто нападает на детей — убивает их, пугает, вообще им вредит и совершает над ними какое-то насилие. Иногда говорится, что у нее железные груди, и детей в Полесье, например, часто ими пугали: не ходи в жито, а то тебя русалка железной цыцькой затолчет. Как полагают исследователи, этот образ является заимствованием из тюркских представлений о женском демонологическом существе, которое называется «албасты», или «албаста», и которое специализируется на причинении вреда детям и роженицам. В тюркских традициях оно иногда нападает на взрослых мужчин, щекочет их и может даже выступать в качестве мифологической любовницы, заманивая их к себе и сожительствуя с ними.

    Некрасивая, старая, горбатая, одетая в какое-то рванье, с длинными отвисшими грудями, которые она может перекидывать через плечи

Но в восточнославянских рефлексах на эту тему оно проявляет себя исключительно как страшная баба с длинными отвисшими грудями, которая может причинить вред детям.

Получается, что у восточных славян прототипа литературной романтической русалки мы не находим.

Русалочья болезнь

У южных славян тоже есть некие русалкоподобные существа, но они в некоторых своих проявлениях сближаются с украинскими и белорусскими русалками: это множественные и сезонные существа, появляющиеся на Троицкой неделе. Они появляются на земле во время цветения такого растения, которое по-болгарски называется «росен», и проявляют себя чаще всего в том, что поют и танцуют на полянах, где растет это растение, и оставляют на траве круги. Человек, ступивший на то место, где танцевали русалки, или нарушавший запреты на работу, предписанные для троицкого периода, заболевает «русальской болезнью», которая проявляется в некоторой слабости, в неадекватном сознании — человек находится, что называется, не в себе. Для того чтобы излечить его от этой болезни, односельчане должны танцевать вокруг него специальный танец хоро — типа нашего хоровода, только все время убыстряющийся, с высокими подскоками. Участники этого хоровода носили название «русалии».


Хвост, красивый голос и зачаровывание мужчин

Что касается западных славян, то у них как раз есть представления о полуженщинах-полурыбах. У поляков они называются сиренами: на старом гербе Варшавы изображена такая сирена — девушка с рыбьим хвостом; ее же изображение есть на Рыночной площади Старого города. Но в тех польских фольклорных и этнографических материалах XIX–XX веков, с которыми я знакома, этот персонаж известен плохо, в крестьянской традиции он не популярен.

На польскую и чешскую мифологии во многих узловых моментах сильно повлияла западноевропейская, особенно германская, традиция.

Полуженщины-полурыбы или женщины с драконьими хвостами, иногда женщины с двумя драконьими или рыбьими хвостами, тоже встречаются в разных мифологиях на севере Европы — кельтской, балтийской, германской. У всех есть набор общих черт: они красивые, очень часто поют красивые песни, впечатления от их голоса специально отмечаются в рассказах. Проявляют себя они чаще всего, вступая в любовные отношения с земными мужчинами. Называться могут по-разному — никса, ундина, Лорелея или Мелюзина. Все они имеют ряд общих черт с древнегреческими сиренами.Скорее всего, этот сюжет, так же как и сюжеты о карликах, проник в польскую традицию с Запада — возможно, это произошло где-то в Средние века.

То же самое произошло и в некоторых восточнославянских ареалах: эта сюжетная линия из книжности проникла в народную традицию России, Белоруссии и Украины, и там возник отдельный, совершенно самостоятельный сюжет о фараонках, или мелюзинах. В начале XX века русский этнограф и фольклорист Дмитрий Константинович Зеленин одним из первых выдвинул предположение о том, что образ полуженщины-полурыбы в восточнославянской мифологии был позаимствован. Он проник в устную традицию из библейского сюжета о воинах фараона, которые погибли в Красном море, преследуя еврейский народ, когда тот уходил из‑под египетского рабства. Волны моря расступились и пропустили евреев, а воины фараона потонули. Из них и возникли полулюди-полурыбы, живущие в море.