Тем не менее такая «христианизованная», рисующая лесных духов исключительно вредными точка зрения далеко не всегда характерна для крестьянских поверий. Образ лешего многопланов, неоднозначен и складывался на протяжении столетий. Он впитал в себя и черты стихийного духа (олицетворяющего не столько ветер, сколько шумящий под ветром лес), и черты божества — зверя, птицы, растения, «хозяина» определенной территории и обитающих на ней зверей, одновременно и предка-покровителя живущих среди лесных просторов людей. Леший — существо могущественное, вездесущее, обладающее властью не только над лесом, но и над многими важнейшими сторонами человеческого бытия. Не случайно образ лешего, по мнению некоторых исследователей, соотносим и с образом Волоса (Велеса) и с образами святого Георгия, святого Николая, властвующих и над растительностью, водой, плодородием, и над зверями, и над судьбой человека.
Само же привычное нам название лесного владетеля — леший — упоминается в историко-литературных памятниках лишь начиная с XVII в.
Наиболее ярко в русских поверьях XIX–XX вв. проявились представления о лешем-стихии, лешем-судьбе и представления о лешем — «хозяине» зверей, покровителе пастухов и охотников.
Леший — стихийный дух — производит ветер, вихрь, бури. В Вологодской губернии действиям лешего приписывали вихрь, прошедший узкой полосой, а в Архангельской губернии череду вырванных с корнем деревьев считали следом свадьбы лешего с лешухой; «при вихре говорят — „Леший идет“» (Арх.). «А как ветер, вихорь, дак это уж самый леший. Вот здесь позапрошлый год, такой был ураган, крыши сняло, а град с маленькое яичко был. А где он шел, этот вихрь-от дак столько лесу навалило, вы и не поверите. Все сосны вповалочку леший-то выворотил» (Арх.) <Черепанова, 1996>.
Леший-вихрь — это нередко и воплощение судьбы человека. Леший «подхватывает вихрем» и уносит с собой проклятых (см. ВИХРЬ, ПРОКЛЯТЫЕ), ср. леший чудит над человеком, а иногда уносит людей, так что человек пропадает без вести (Вятск.).
Порой он уносит (под видом кучера на тройке, всадника) и припозднившихся путников, особенно пьяниц, мгновенно пролетая с ними огромные расстояния (например, от северной деревни до Казани, оттуда до Москвы и обратно). Если леший хочет просто «пошутить», то возвращает унесенных: в рассказе, записанном на Вологодчине, замороченный лесным духом крестьянин в конце концов оказывается на вершине дерева с шишкой в руке.
В повествованиях XIX–XX вв. леший не только уносит, носит, но и «водит», сбивает с пути людей.
Жители Забайкалья рассказывали, что «леший чаще всего встречает путников в образе знакомых, „заводит“ в лес, в болото или в пустые дома, где оставляет. Нередко путник вместо лошади, которую иногда предлагает ему леший, видит себя очутившимся на ветви дерева» (согласно поверьям Костромской губернии и некоторых других, леший, напротив, любит садиться к проезжающим в сани, «отчего лошадь покрывается пеной»).
Леший пугает шумом, хохотом, свистом, может даже защекотать или загрызть. Лешие защекочивают попадающихся им людей (Нижегор.); многие «боятся в ночное или позднее время идти или ехать лесом, представляя себе, что леший может сбить с дороги, завести в овраг или воду, а лошадь угнать» (Нижегор.).
Лешие живут в темных лесах, человек, попавший в такой лес, непременно начинает «блудить» (Новг.).
«В лесу живет лесовик. Если ты что-нибудь плохое лесу сделаешь, ну, сломаешь елочку, то он тебя заведет в болото. Даже если в лесу и болота нет. И ночевать в лесу будешь. В болоте всю ночь проходишь, провалишься. А утром окажется, что ты около дома и никакого болота нет» (Лен.).
Достаточно часто леший «водит» не в наказание за какую-нибудь оплошность, неправильное поведение в лесу, а без причины, «просто так» (см. Блуд, Водило), ср.: леший часто водит людей, делая это с целью потешиться над человеком (Забайк.). «Когда случится заблудиться в лесу и долго проплутать в нем, то говорят: „Лесовой подшутил“ или „леший обошел“. Иногда он заводит, тоже ради шутки, лошадей в лес, так что проищешь их целую неделю» (Орл.) <Трунов, 1869>.
Леший «уводит» людей в лесную глухомань различными способами: принимая облик манящего за собой человека (нередко знакомого, родственника); аукаясь, перекликаясь с путниками; уводя по своей незримой тропе; затягивая в чащу магической силой. «А меня в лес потянуло. А Гаврила услыхал, что не ладно рыцю и свел меня к избушке»; «Меня все заманиват, меня все затягиват» (Карел.).
«Иногда леший принимает облик дерева, у которого мох либо короткие сучья растут на южной стороне, тогда как им полагается быть на северной» (Карел.). Впрочем, иногда леший просто сопутствует человеку, идет рядом (по левой стороне обочины — Новг.), разговаривая с ним, насвистывая, напевая. «Когда леший спутается по следу и потеряет человека, — рассказывали на Урале, — то ходит по лесу и дурным голосом нараспев кричит: „Шел! Шел! И нашел! Да опять потерял!“»
Представления о «вождении» людей лесным нечистым находим в житиях святых. Яркое отражение они нашли в легенде XVII в. «Чудо преподобного Никодима Кожезерского о некоем отроце пастыре како его избави от лесного демона» (пастух Григорий «уведен» кем-то, «напоминающим человека», в сером одеянии, с колокольчиком в руке, но спасен молитвами преподобного).
Избавиться от морочащего людей лесного духа можно было посредством молитвы или, напротив, матерной брани; вовремя оградив себя крестом; рассмешив лешего; вспомнив и повторив последние сказанные им слова (Мурм., Олон.); крикнув «овечья морда, овечья шерсть!»; перетряхнув, перевернув одежду на левую сторону (раздевшись донага и благословясь — Волог.), вывернув наизнанку рукавицы, тулуп и шапку (Волог.); переобувшись; надев крест на спину, стряхнув одежду и заворотив полы за пояс (Орл.). Если заплутавший ехал на лошади, то дугу перепрягали «назад кольцом» (Орл.). «Если же он ехал на двух подводах, то следует распрячь, а затем запрячь лошадей следующим образом: с задней подводы взять дугу на переднюю, а с передней — на заднюю, и обе дуги должны быть кольцами назад. При этом все равно как при переодевании, читают мысленно молитвы: „Да Воскреснет Бог…“, „Отче наш“, произнося вместе с тем слова заговора: „Избавь, моя молитва, от того, на кого я думаю: на шута (черта. — М. В.), пусть шут погибнет, на всех врагов, пусть все враги погибнут. Как подкова разгибается, пусть так все враги, шуты разорвутся“» (Тульск.) <Криничная, 1993>.
По поверьям, леший страшится также соли и огня, очищенной от коры липовой палочки (лутошки) или рябиновой палочки, которую не может перешагнуть. Напугать или убить лешего можно было, выстрелив в него медной пуговицей (медью — Волог.); хлебными крошками.
Пропавших пытались «отвести» с помощью молебнов, нередко обращались к колдунам, относили лесному духу дары. В Архангельской губернии, надеясь возвратить уведенных, лешему предназначали зерно, серебро, кусок шелка. Все это бросали, стоя спиной, «через себя», чтобы, не дай Бог, не увидеть лешего, приходящего за ними «бурей и облаком».
Полагая, что пропавшая скотина попала «на тропу лешего», хозяева брали икону и обходили с нею вокруг поскотины или служили молебны (Волог.)
Чтобы воротить попавшего «на худой след» живым — делали крест из палочек (не прикасаясь к ним руками — губами) и клали на перекрестке дорог (Новг.).
Исполняли обряд «отведывания» или «отворачивания». «Для этого на перекрестке дорог кладется „относ“: им может служить хлеб с солью, горшок с кашей, блины или пироги, а то и кусок сала, причем вся эта снедь заворачивается в чистую тряпочку и перевязывается красной ниточкой. При исполнении обряда „отведывания“ полагается кланяться на все четыре стороны, не крестясь, и произносить: „Честной леса, просим тебя: нашу хлеб-соль прими, а нашего родного возврати“» (Смол.). Диалог знахаря и лешего является одним из мотивов мифологических рассказов: «Вся волость пошла искать Ульяху. Наконец, стали колдовать. Слова дали. Рыцит колдун на заре: „Нет ли девки у тебя?“ — „Есть, да не получишь“. На другу зарю опять сзади слова дават: „Кака у тебя девка? Вот такая?“ — говорит колдун (рисует ее наружность) — „Есть“. Колдун говорит: „Чтоб была представлена и не досажена“. — „Иди домой!“ — сказал леший девке. Девка и пошла той дорогой, какой леший указал» (Карел.) <Криничная, 1993> (иногда уводимого лесным духом ребенка просто-напросто успевают догнать — Волог., Карел.).
Порою «лешему достаточно „показать“ сокрытого им человека, чтобы родные сразу же его нашли, причем в том месте, в котором они до сих пор искали. Делает это хозяин обычно по просьбе знахаря» (Карел. и др.).
Отпуская попавших к нему людей, леший ведет себя по-разному: возвращает их даже с удовольствием и назиданиями тем, кто послал их «к лешему» (ругаясь. — М.В.); гневается за то, что его тревожат, ср.: сетование в севернорусской быличке: «Наваливают (посылают детей к лешему. — М. В.), а потом забирают!» Нередко он не желает отдавать уведенного «добром», терзает его, даже калечит (следствием пребывания у лешего может стать душевная болезнь). Иногда, впрочем, он указывает заблудившимся дорогу домой (Волог., Карел.).
В многочисленных рассказах крестьян уведенный пытается спастись и сам (что, правда, удается редко). Иногда для того, чтобы высвободиться из-под власти лешего, необходимо лишь перекреститься, сотворив молитву; но рука уведенного «не поднимается».
Опасаясь быть «уведенными» лесным хозяином, крестьяне старались соблюдать определенные правила: избегали произносить проклятья, особенно «Веди, леший!»; входили в лес, благословясь, иногда — испросив разрешения у лесовика; старались не шуметь, не оставаться в лесу в сумерки, не ходить туда в праздники и т. п. (см. ВОДИЛО).
Однако, несмотря на все известные предосторожности, и «след лешего», и «недобрая минута», в которую могло «увести», оставались невидимыми и невычислимыми. Лес всегда таил в себе много непредсказуемых опасностей и случайностей, облик которых принимали лесные духи.
Кознями лешего крестьяне объясняли непонятные, трагические происшествия: в тех случаях, когда человек без видимой причины долго блуждал или исчезал в лесу, говорили, что его «обошел» лесовик; леший «закрыл» дорогу заблудившемуся; что он попал «на дорогу лешего», которая и увела его прочь от человеческих путей, сгубила. «В лесах лешие кладут свои тропы: кто вступит на тропу лешего — заболеет или заблудится» (Яросл.); болезни, происходящие от перехода через след «большого» (лешего), — одни из самых тяжелых болезней (Костр., Тульск.); «худой след» (лесового, свадьбы лесового) «не видно спроста» — «как человек ступил тут, да еще изругался, добру не бывать» (Арх., Вятск.) (кое-где полагали, однако, что «заплутавшего человека зверь не тронет, потому что его охраняет леший, которому захотелось пошутить» (Арх.) <Ефименко, 1877>.
Представления об опасных «тропах лешего» сохранялись на Русском Севере вплоть до последней четверти XX в. (Мурм., Волог., Карел.), ср.: «Лешачий переход там, как к деревне идешь, озерко там, так говорят, лешачий переход, что-нибудь случается. Есь еще места в лесе, называют их окаянный крюк. В уме, и все ходишь, ходишь, а опять в то же место придешь, да не один раз, а раза три иль четыре. Когда человек заблудился, да через дорогу переходит, тут-то — окаянный дух» (Арх.) <Черепанова, 1996>.
Проклятых (случайно или намеренно посланных к «лешему») и заблудившихся, не сумевших найти дорогу домой или не «отведенных», не спасенных родными лесной хозяин забирает себе «в присягу».
Пока их участь не определена окончательно, они кружат с лешим (с лешим-вихрем) — он «водит» их за собой, носит на себе и т. п. В рассказе Владимирских крестьян попавший к лешему мальчик как бы «упрятан» в напоминающее дерево одеяние лесного хозяина: «Собрались ребята по грибы в лес; мальчишка пристал к матери, чтобы она дала ему кузовок или лукошко. Баба была за делом, но не вытерпела и обругала его: „Чтоб тебя леший взял“, — сказала она ему, кидая кузовок. Побежал мальчик в лес и пропал. Спохватилась баба, что сама виновата, пошла отчитывать к попу, стала подавать милостыню. На третий день пошла в клетку, глядит, там висит чужой армяк, мохнатый, словно мохом оброс, цветом темный, как дубовый, а под армяком-то сидит ее сынишка, бледный, голодный, ноги поцарапаны. От него мать насилу добилась, где он пропадал: встретил он в лесу старика в этом армяке, тот запахнул его в армяк и стали они около корявого дуба, другие ребята мимо шли и их не видали. Ночью бродили по лесу, искали ягоды, коренья, их ели, а когда день — старик становился под деревом, закрывал его армяком и их никто не видел. Хотела было баба выбросить армяк, а ей не посоветовали: „Не трогай до трех дней, а то снова уведет мальчишку“. Через трои суток армяк пропал — приходил, значит, леший, а мальчишку не тронул».
Те, кто (на время или насовсем) остаются у лешего, могут, по поверьям, поселиться в его избе (большом доме в лесу) (см. ПРОКЛЯТЫЕ).
Отсюда лесной хозяин посылает их добывать еду (неблагословленную), раздувать пожары. Пожар, огонь также находятся в ведении лешего-стихийного духа. В повествовании из Вологодской губернии во время сильного лесного пожара крестьянин вдруг замечает лешего, старательно раздувающего огонь.
На Владимирщине полагали, что в распоряжении лешего находится и горячка-огневица: упрашивая «укрыть от огневицы», ему относят в лес оброк <Попов, 1903>. Впрочем, это поверье может находиться и в связи с распространенными представлениями о том, что лесные духи способны насылать (вызывать) болезни (Новг., Олон., Яросл., Костр., Тульск., Нижегор.), ср.: лешие (из свадебного поезда) могут окатить попавшегося им на дороге водой своей бани, вызывающей болезнь, от которой нет спасения (Вятск.).
Кроме проклятых и потерявшихся в лесу людей, в подчинении у лесного духа находятся также самоубийцы (см. ПОКОЙНИКИ, ВИХРЬ) и похищенные лешим (т. е. неведомо как погибшие) дети. Таким образом, лес, издревле почитавшийся обителью мертвых (которых иногда хоронили в лесной чаще), и в поверьях XIX–XX вв. остается местом пребывания умерших неестественной смертью. Все эти покойники, по мнению крестьян, могут сами стать лесными духами, лешими; представления о властном над людьми лешем-стихии объединены здесь с представлениями о лешем — старшем покойнике, «лесном патриархе», предке, от которого могут зависеть и жизнь, и смерть человека. В Олонецкой губернии «уводящих» детей лесовиков называли «лесные старики», «лесные отцы».
Среди русских крестьян XIX―XX вв. популярны рассказы о том, как лесной хозяин не просто забирает к себе проклятую девушку, но и заботливо растит ее, выдавая затем замуж и возвращая людям. Возможно, что в подобных повествованиях отразились воспоминания о некогда бытовавшем обычае временной изоляции подростков, подготавливаемых к переходу в иную возрастную группу и вступлению в брак (см. Лесная девка). Так или иначе, но лесовик и в этих рассказах выступает как умудренный особыми знаниями «хозяин» и леса, и человеческой судьбы.
Не случайно поэтому, что леший, по поверьям крестьян многих районов России, ведает будущее, наделен даром пророчества. «Мужик Кузьмин рассказывал мне и божился», — сообщает П. С. Ефименко из Архангельской губернии, — что выходит каждый год в лес на Святки, «а он [леший] выйдет и спрашивает: „Что тебе надо?“ А Кузьмин начинает расспрашивать: „Каков год? Каков хлеб? Будет ли солдатчина? Будет ли в море рыба?“ Леший говорит — будет или нет; так до трех раз. За третьим разом леший захохочет и, сказавши: „Ах, дурак, все одно слово помнит!“ (то есть все спрашивает об одном) — уйдет в лес» <Ефименко, 1864>. В Верхнем Поволжье, гадая на перекрестке, кричали: «Черт-леший, ау, покажи мне судьбу!» В Карелии (Каргопольский уезд), желая узнать свою судьбу или судьбу близких, отправлялись в лес (на перекресток, росстань, распутье), взяв с собой предназначенный для лешего «относ» (обычно в виде каравая хлеба с солью). «Придя в лес, выкликали: „Эй, большой брат, выходи хлеба-соли покушать!“ <…> Узнав от лешего будущее, знахарь приносит вести в деревню: „Олешка с Падуна спрашивал ходил у лесного, а тот сказал, что он (Сашка) не приде (с фронта) домой“ — „Ну, я так и знал. Что Олешка сказал, дак уж правильне“» <Криничная, 1993>.
Чаще всего лесной дух помогает в святочных гаданиях. Однако обращаться к нему, не соблюдая определенных правил, опасно. В севернорусской быличке леший едва не губит «не очертившегося» как полагается человека: «…пошел тоже в Святки гадать на шкуре на оленьей. На росстаня. И от он говорит, я очертил… А бычья-то шкура, хвост-то длинный такой (у маленькой постели (у шкуры. — М. В.) дак небольшой, а тут у шкуры хвост-то большой, длинный такой, у быка дак). И от он начинает (очерчивать шкуру. — М.В.) от хвоста: „Не ходи черт за черту!“ <…> А хвоста-то самого и не очертил. И опять так: „Не ходи черт за черту. Не ходи черт за черту!“ Ну, и сидит ждет. На постеле. Вдруг, говорит, Дьяволина-то идет — то-о-ока такой мужчина! Как обычно лешего-то говорили, что в сером кафтане, правая пола подтыкнута. Ну вот, он подошел и говорит: „А это у тебя что?“ (хвост-то не очерченный!). Взял за хвост и попер. Только одна курева по снегу! Я сразу, говорит, испугался, захватился за края шкуры-то. И сижу. А потом вспомнил, что мне надо очуркатца. <…> И вот как это он очуркался: сидит на постели. И узнал место: „Шесть километров меня упер! На мху на каком сижу!“» (Мурм.) (сходный сюжет записан в Карелии).
В другой быличке гадающий неосмотрительно оглядывается назад (делать этого нельзя): «Ворожил-ворожил, да назад себя обернулся, а лесной ему пришел да пальцем в лоб щелкнул. Он, говорят, пал назад себя да едва отлежался…» (Карел.)
В Новгородской губернии считали, что если в четверг Пасхальной недели сесть в лесу на старую березу и громко три раза крикнуть: «Царь лесовой, всем зверям батько, явись сюда!» — то леший явится и скажет будущее.
Крестьяне верили, что леший может научить ворожить побывавших у него людей (см. Лесная девка), ср.: «У нас, бывало, парня носил он, лесной бутто, долго, и он ворожить научился» (Арх.). «Глаза у девок (вернувшихся из леса. — М.В.) вострые, как не наши, не людские, как невидимки. Потом наладили» (Карел.).
В Олонецкой губернии полагали, что лесовик «и вся его стихийная братия» являются человеку исключительно перед бедой, «только тогда, когда людям предстоит что-либо чрезвычайное, когда, по словам народа, какая ни на есть беда случится над крестьянином» <Рыбников, 1910>. По рассказам крестьян других районов России, нередко погибают и случайно встретившиеся с лесным хозяином люди.
Из Ярославской губернии в середине прошлого века сообщали, что «лешим называют здесь какую-то ночную птицу», которая «всю ночь кричит разными голосами, и весьма страшно — признак, что будет большой пожар, или кто-нибудь потонет в реке, или случится какое-нибудь другое несчастье в том селении, близ которого происходит крик» <Архангельский, 1854>.
Однако это лишь одна из граней образа многоликого лесного духа. Предсказать действия лешего-судьбы, договориться с ним действительно трудно, но в целом он не столько грозен, сколько «причудлив» и даже «любит тех, кто пожелает ему добра» (Новг.); за дружелюбное отношение платит добром (Забайк.); любит подурачить (Влад.), подшутить над человеком, иногда постращать (Орл.). Народ лешего боится, но порой подсмеивается над ним (Волог.).
Леший, невидимое и видимое бытие которого (как и сам лес) издревле сопутствовало жизни крестьян, наделен в поверьях многими человеческими чертами, даже слабостями. Он похож на людей, участвует в жизни крестьянской общины. С ним можно познакомиться, расположить его к себе.
Лесные хозяева под предводительством своего атамана любят забавляться, подвешиваясь на деревьях (Тульск.); они не прочь выпить и посещают «царевы кабаки» (Самар., Олон.). В Архангельской губернии рассказывали, что лешие «не прочь гульнуть», и показывали места, где «из веков в век был кабак, да не наш, а кабак для неприятной силы, для леших». Лесовики играют в карты на крыс и зайцев, «равно как мы на деньги» (Самар.). В 1852 году, по рассказам крестьян, сибирские лешие проиграли русским и гнали проигрыш (лесных зверей) через Тобольск на Уральские горы.
У леших есть солдатчина, они воюют между собой и с водяными: «Лешие ведут частые войны с лешими же, живущими не в нашем царстве, а потому и у них бывает солдатчина. Главный атаман свою резиденцию имеет в Сибири. Он по ветру дает знать, какие лешие и из каких мест требуются к нему на службу: те тотчас оборачиваются лицом к Сибири и без всяких предварительных приготовлений идут в стан к атаману-лешему по сту верст в час. На походе они не делают ни роздыхов, ни дневок. Лешие не имеют ни пушек, ни ружей и на сражениях совсем не употребляют пороха, но ломят друг друга столетними деревьями, стопудовыми камнями, которыми нарочно запасаются для сражений, и которые, будучи брошены рукою лешего, летят в десять раз скорее пули на пятьдесят верст. Наши лешие больше воюют с французом-лешим, которого владения как раз подходят к Сибири. Впрочем, за русских леших опасаться нечего: они всегда побеждают. У тех нет, вишь, ни лесу, ни камней таких, какие водятся у нас, на православной Руси» (Вятск.) <Осокин, 1856>. «Когда у людей заведется усобица, ведут между собой войну и лешие: сходятся целые войска их и зверей из воюющих царств и бьются между собою нещадно до тех пор, пока не прекратится человеческая война» (Олон.) <Рыбников, 1910>.
Образ «лешего-воителя» встречаем и в севернорусских быличках XX в.: «Вот мы мужиков на войну провожали, и леший провожал, дак плакал и все кричал: „Я помогу вам, помогу, помогу!“ У нас дедушка говорил, леший за Русь идет, хто на Русь нападе, все леший за Русь встане. Он все силы кладе, а помогать — он в войну пули откидывал» (Арх.) <Черепанова, 1996>.
Лесные хозяева нередко появляются и в деревнях. «В одной деревне были Святки, а там есь лешева тропа рядом с деревней. Один раз там было гостьбище, все веселятся, пляшут. А в одну избу, там беседа была, зашел леший. Его и не заметили. Он зашел, голову на воронец положил и хохочет. Сам весь еловый, и руки, и голова. Тут его и заметили. Испугались все, а он и пропал» (Арх.) <Черепанова, 1996>.
Лешие пытаются соблазнить девушек, женщин. В Вологодской губернии записан рассказ о крестьянке, неосторожно пожелавшей видеть на месте пьяного мужа лешего. После этого лесной хозяин начинает каждый вечер ходить к ней через трубу. Измученная женщина избавляется от лесовика лишь с помощью святого угодника: «Дело дошло худо, баба похудала, на себя не похожа, а лешой не отступается. Есть ведь на свете всякие люди: кто-то посоветовал бабе пить траву, а на ночь класть на себя икону Дмитрия Ростовского. Так она и стала делать. Однажды лешой прилетает к избе, а войти-то ему нельзя, потому Угодник-то не пускает. Дак он назло такой ветер напустил, что крышу с дома сорвало, и с тех пор больше не бывал» (детей у крестьянки с этих пор не было).
Лешие подменяют своими и похищают оставленных без присмотра крестьянских детей, но, по повествованию из Мурманской области, лесной хозяин в благодарность за уважительное отношение возвращает матери забытого на сенокосе младенца и становится ее «кумом», помогает пасти коров (этот сюжет был, по-видимому, популярен на Русском Севере и записан здесь в нескольких вариантах).
В рассказе из Вятской губернии леший изводит крестьянина, настойчиво посещая его дом. В материалах из Новгородской губернии лесной дух крадет в деревне гвозди на постройку своей избы, дразнит и пугает крестьянок, появляясь на деревенской ограде. По поверьям, лесовик любит музыку и может попросить человека обучить его игре на гармони.
Появляющийся в деревне леший не только проказит, вредит или дразнится, но порою и следит за соблюдением важнейших правил поведения (см. Лесная девка) — наказывает за работу в праздники (Мурм., Новг.); посылает своих «подручных-проклятых, уведенных» похищать еду (утварь), приготовленную или оставленную нерадивыми хозяевами без благословения, ср.: необходимо «благословить посуду и с молитвой оставить, и чтобы была закрыта с молитвой. А то леший утащит и будет пользоваться» (Мурм.).
Иногда лесной хозяин даже участвует в полевых работах. В Вятской губернии записан рассказ, напоминающий известную сказку о крестьянине и медведе: леший помогает поселянину вспахать поле (таскает на себе плуг) — в награду за «вершки» урожая (т. е. за ботву выращенной репы). В беломорской быличке (Онежский район) леший по ночам молотит в овине крестьянский хлеб, но уличен и пойман. По совету знахарки старик хозяин «в двенадцатом часу ночи приходит в гумно, садится к избушке и крестик держит. Сидит он, вдруг в двенадцать часов ночи поднялся великий шум. великий ветер… Ну, вот когды пришел (леший. — М.В.), моментально он начал таскать обелье, за раз по целой трети на охапку». Наложив на шею незваного гостя крестик, старик ловит лешего, заставляет его вернуть похищенное. Потом он работает на старика — заготавливает ему дрова. Будучи приглашен на свадьбу, леший чудит там и в конце концов уговаривает отпустить его с миром.
Есть рассказы и о лешем, нанимающем человека к себе на службу (например, шить сапоги) (Вятск.).
В некоторых повествованиях (приближающихся по своему характеру к сказкам) лесной хозяин — простофиля, которого на удивление легко обмануть, обморочить, сыграть с ним шутку, нередко жестокую: «Одинова старик жал на поле хлеб; а в лесу, неподалеку от него, торчал да лежал лесной дух, и смотрел все на старика, как тот жнет. Потом подошел к старику и спрашивает: „Как тебе, старик, не жарко жать-то?“ — „То и не жарко, что у меня, видишь, голова-то стрижена“. — „Остриги-ко, ино, у меня!“ — „Давай остригем, садись на сноп!“ — Лесной сел на сноп; старик взял серп и давай захватывать совсем и рвать у лешова волосы, так и рвет, так и рвет, совсем с кожей, а лесной ревет-ревет благим матом, да и говорит старику: „Ты, старик, стригал-жо до меня кого-нибудь?“ — „Стригал“. — „Дак живы-те оне были-жо?“ — „Были“. Не легко, верно, стриженье досталось лешому» (Перм.).
Лесовик ценит доброе отношение. Когда проходящий по лесу человек снимает с дерева подвешенного на нем лешего, то лесной хозяин в благодарность помогает ему разбогатеть (Волог.). В Вятской губернии бытует сюжет о портном, попавшем в солдаты и сбежавшем со службы; герой видит в лесу водяных, дерущихся с лешими: «Оне делили корову, которую баба утром проганивала в полё и говорила: „Лесной бы тебя унес!“ — говорит: „Черти бы порвали!“ — Лешой говорит: „Мне сулена корова“. — А черти говорят: „Нам“. И подняли драчу. Черти бросают из озера камнями, а лешой вырывает из корень деревья и бросает им в озеро. Так как леший был один, а чертей много, они его чуть не убили; он даже лёжал.
Этот мужик подходит ближе. Лешой и говорит: „Мужичек, скажи мне: Бог помочь!“ — „Бог помочь!“ — „Милости просим, мужичек!“ — Тогда все черти ускакали в воду и не стали бросать каменьям (оне боятца Бога-то, а лешоʼёт не боитца, ему нужно, сысторопь чтобы сказали: „Бог помочь!“) — Тогда леший соскочил, вырывал огромные деревья, зарывал все озеро, что черти тут все и погибли» (в благодарность лесной советует мужику не бояться солдатчины и велит через три года прийти к нему в Москву за «чистой отставкой»; а затем, приняв облик генерала, отправляет в отставку и относит его домой «на крошках»).
Записавший эту бывальщину Д. К. Зеленин отмечал, что рассказчик, несмотря на свою талантливость и интеллигентность, «верил в леших и другую разную чертовщину». Сказку «Леший и черти» он «считал былью, действительным происшествием, которое пережил его прадед» <Зеленин, 1915>.
Лесной хозяин может и пригласить, повести к себе в гости; иногда он «шутит» со своими гостями, но иногда обходится с ними «по чести». В один из праздников мужик, пожелавший «погостить у лешова», встречает на дороге старичка, который приводит его в дом-особняк: «Пришли, смотрит мужик — на столе всего-то понаставлено: и пива, и вина, и пирогов-то всяких. Посадили мужика за стол, угощают. Мужик выпил рюмку, а сам думает: „К лешему, к лешему я попал, наверное, — надо выбираться“. И говорит хозяину: „Спасибо, дедушко, на угощении, всем доволен, только ты уж, пожалуйста, проводи меня на дорогу: надо домой идти, боюсь, не заблудиться бы“. — „Ладно, пойдем“. Идут они тихонечко, и мужик все думает: „Эх! Заведет меня леший куда-нибудь, а делать нечего, пошел, дак иди“. Вдруг старик и говорит: „Теперь, дядя, не заблудишься“. И не стало старика. Мужик смотрит, а он у самого своего дома стоит на крыльце».
Лесной дух вездесущ, разнолик, но наиболее важной для крестьян остается его роль «хозяина леса и зверей», от которого особенно зависит удача охотников, благополучие пастухов.
Лесной хозяин следит за поведением людей в своих владениях; он не переносит шума, хищнического сбора грибов и ягод, ночной работы в лесу, да и вообще «не любит, когда часто поминают его из пустого или ругаются им» (Вятск.).
Леший охраняет лес от ворующих его (Тульск.); раскатывает поленницы нарубленных в лесу дров (Новг.) (в вологодской быличке современной записи лесной хозяин, напротив, помогает женщине нарубить дров, но затем пугает ураганом) <Черепанова, 1996>.
Останавливаясь в лесу на ночлег, нужно просить разрешения у лесного хозяина (Олон.). Человек, собирающийся переночевать в лесной избушке, также непременно должен обратиться к ее «хозяевам» с почтительными словами, ср.: «Большачок и большушка, благословите ночевать и постоять раба Божия [имя]!» или «Пусти, лесной хозяин, укрыться до утра от темной ночки!» (Олон.). «Если придется ночевать в лесу, надо проситься у лесового хозяина, а то ночь не пройдет тебе даром. Шишко (леший. — М.В.) выгонит с ночлега. А угодишь ему, будешь благополучен» (Олон.) <Барсов, 1874>.
Вплоть до недавнего времени (приезжая в тонскую избу) также могли проситься «на постой» и рыбаки Мурманской области (при этом за печкой оставляли хлеб, пироги, шанежки — «хозяину с хозяюшкой») (см. ЗАПЕЧНИК). В представлениях о «хозяине» лесной (промысловой) избы объединяются поверья, связанные с домовыми и лесными духами; обычно такой «хозяин» («хозяйка») невидим, а лишь «подразумевается».
Кроме того, ночуя в лесной избе, необходимо топить печь благословясь (бросив соли в очаг — Костр.). В порог втыкали топор со словами: «Крещеный человек входи, а некрещеный не входи» (Карел.). Некоторые старались перекрестить с молитвой двери, окна, дымоход и даже «всякую щелочку» (Мурм.). Если не сделать всего этого, в избу могут «налезть» нечистые духи (лесовые, покойники и т. п.).
Откупиться от лесовика, смягчить его гнев можно подношениями, оставляемыми на пне, на лесном перекрестке. Крестьяне многих районов России считали, что в подарок лешему нужно обязательно положить яйцо. Если олонецкий крестьянин знал, что захворал в лесу, он должен был взять яйцо в левую руку и, встав на перекрестке, произнести: «Кто этому месту житель, кто настоятель, кто содержавец, тот дар возьмите, а меня простите во всех грехах и всех винах, сделайте здраву и здорову, чтобы никакое место не шумело, не болело» (яйцо оставляли на перекрестке) (Олон.).
Подчиненными лесовику, лесному царю считались звери и птицы, особенно медведи, волки: «Медведь у лешего любимый зверь. Леший, всегдашний охотник до вина, никогда почти не выпьет ни одного ведра, не попотчевав зауряд и медведя. Леший никого, кроме медведя, не берет в услужение себе. Подкутивший леший любит соснуть часок-другой, и медведь в это время ходит около него дозором. <…> Леший угощает медведя вином, а медведь лешего — медом» (Вятск.) <Осокин, 1856>.
Традиционно леший представляется окруженным животными, «погоняющими» их. «Костер горит, тута леший лежит. Коло него и лисиц, и куниц да костерок дров» (Сев.). «Что леший гонит зверей — и теперь в то веруют. Так, если является много рыщущих волков — значит, волк идет на войну, а леший потешается» (Арх.) <Ефименко, 1877>.
По поверьям Смоленщины, волки находятся под властью честного леса или лесного царя (иногда в облике белого волка) и святого Егория. Сходные представления обнаруживаются и в поверьях других районов России, ср.: «Костер разложен, а кругом волки сидят и с ними сам Егорий Храбрый» (Самар.). Чтобы расположить к себе лесных обитателей, владетелей, в лесу могли оставить специально предназначенную им на съедение овечку.
Согласно общераспространенным представлениям, леший, «хозяин» зверей, обладает способностью и губить домашнюю скотину, напускать на нее медведей, волков и охранять стадо по договору с крестьянами. Леший, лешачиха могут и похитить, увести скот и, при правильном к ним обращении, помочь его отыскать.
Обычно когда стадо первый раз по весне выходило в поле, то его поручали невидимому надзору святого Егория, но при этом пастух нередко заключал (или «подновлял») договор с лесным хозяином, лешим. Хороший пастух, по понятиям крестьян, должен был знать условия заключения и соблюдения такого соглашения (включавшего относ, жертву лесному духу). Знающиеся с нечистыми духами пастухи во многих районах России почитались колдунами. На Терском берегу Белого моря местные жители еще недавно вспоминали о пастухах-поморах, «сильных» колдунах, которые сумели «закрыть» их скот, сделать его невидимым для зверей.
На севере России верили, что леший, заключивший договор с пастухом, охраняет стадо в течение лета. За это он получает молоко. «Для того чтобы скрепить этот договор, пастух произносит заговор и бросает в лес замок, запертый на ключ; леший поднимает замок и отпирает или запирает его, в зависимости от желания пастуха. При этом считается, что скот ходит только тогда, когда замок отперт…» <Зеленин, 1991>.
«Стада крестьянские пасутся „в лисях“, но они ограждены от жадного до них лесовика отпуском. Пастух получает отпуск от ворожника. По получении отпуска в лесу делаются так называемые „воротца“ и сквозь них прогоняется все стадо. Иной раз в силу отпуска первая корова идет в жертву лесовику, отчего в скором времени и исчезает. Главная цель отпуска — „чтобы звирь не крянул животину“. Отпуск держится в строгой тайне; получивший его пастух принимает на себя нечто вроде послушания: или он не должен есть ягод, или не должен брать ничего прямо из рук другого человека, или не смеет лазить сквозь изгороду, в щель, а должен непременно через нее перепрыгивать» (Олон.) <Хрущов, 1869>.
Помогая пастуху, лесной хозяин может наделить его магическими предметами. В рассказе из Олонецкой губернии мальчик-пастух плохо справляется со стадом. Появляясь под видом старика, лесовик забирает у мальчугана крест и пояс, что-то делает с ними и возвращает обратно: крест велит не носить, а пояс — связывать или распускать (в зависимости от того, когда нужно собрать или выпустить коров). Благодаря помощи лешего мальчик становится хорошим пастухом.
Сходный сюжет развивает современная вологодская быличка: «Девяти лет наняли в Белозерске скотину пасти. <…> На третий день одного послали. Он и давай реветь. Вдруг старичок. „Что плачешь?“ — „Вот батька нанял в пастухи, а коровы ушли“. — „А будешь пасти?“ — три раза спрашивает. — „Буду“. Взял поясок — раньше у пастухов пояски были — что-то сказал и отдал. „Завтра утром приведешь, в лес не ходи. Утром распусти, вечером затяни, на ночь снимай“. Не вытерпел, затянул, коровы в мыле прибежали. Много денег тогда заработал, скотина в сохранности была. На следующий год нанялся в ту же деревню. Затянул поясок — ничего. Только на один год был дан» <Черепанова, 1996>.
По другим рассказам, лесовик наделяет пастухов помощниками, которые, согласно договору пастуха с лесным хозяином, все лето незримо пасут за него скот. В повествовании из Новгородской губернии это делает «кривой вражонок». По рассказу, записанному на Новгородчине, «леший-пастух» избирается из числа нечистых на Ильин день, 2 августа. «Леший — помощник пастуха — похваляется: „А у меня столько трудов вышло. Я всю вселенну обежал!“» (Арх.) <Померанцева, 1975>.
Пасти скот может и лешачиха. Если человек, заключившим с лесными духами договор, нарушает хотя бы одно из его условий (например, не пытаться увидеть пастухов-лесовиков), то невидимые помощники исчезают, а разгневавшись, напускают на стадо зверей или уводят коров. «Пастухи, кто и с чертом ворожат, кто и с Богом, кто как сумеет» (Новг.).
Потерявшихся, «уведенных» животных также возвращали с помощью жертв, относов лесным духам. На Пинеге при пропаже коров увязывали в платок пшеничную шаньгу и горшочек каши и в полночь оставляли на лесной росстани (на перекрестке). Считалось, что если горшочек исчезнет, то лесовики возвратят коров. «Чтобы вернуть коров, угнанных лешим, раньше суеверные люди через головы скота бросали хлеб, тем самым стараясь войти „дедушке в милость“» (Новг.) <Померанцева, 1975>. В Олонецкой губернии лесовику предназначали краюшку хлеба, щепотку чая, кусочки сахара.
Нередко при отыскании скота обращались к колдунам, которые, в свою очередь, сносились с лесными духами. В повествовании, записанном на Печоре, колдун, знающийся с лешим, «за бутылку» отыскивает пропавших животных: выпьет и идет глухим лесом, «без всякого следа»; свистнет — и появляется потерявшаяся лошадь.
Завести добрые отношения с лесным хозяином старались и охотники, также подносившие ему дары, чаще всего — блины, «христовские» (пасхальные) яички.
Дружный с охотником лесовик мог выгнать зверя под выстрел охотника, направить его руку, сделать метким стрелком. Жители Забайкалья рассказывали, что леший ночью может принести охотнику белок; но если белок не успеют ободрать до рассвета, они оживут и убегут (за свои услуги леший требует оплаты водкой) <Логиновский, 1903>.
Порою леший сам начинает помогать тому, кто соблюдает все правила поведения в пределах леса или сумел расположить его к себе: «…Раз заночевал у нас человек в лесу. Сидит у костра да шаньгу ест. И вдруг слышит и треск, и гром — идет кто-то. Посмотрел это он, а лесовик идет, а перед ним как стадо и волки, и медведи, и лисы бегут. Так и лоси, и зайцы, и всякое зверье лесное. Как же он испугался — и Боже мой, — а тот к ему подходит: „Что, — говорит, — человек, шаньги дай кусоцек“. Дал он ему шаньги половину. Тот давай ломать, да зверям давать, так и шаньга у него не уменьшается. И волки сыты, и медведи сыты, и зайцы сыты» (с этих пор, по велению лешего, звери не трогают добросердечного крестьянина) (Арх.).
В рассказе из Архангельской области охотник жалеет, не убивает «медведицу с медвежатами, волчицу с волчатами, зайчиху с зайчатами»: «И пошел дальше, да и заблудился. Блуждал, блуждал, до болота дошел. Совсем деться некуда. Тут вдруг леший пришел. „Ты, — говорит, — мое стадо пожалел, а я, — говорит, — тебя пожалею“. Взял его на спину и понес. Несет, несет, аж в зубах свистит. Стали уж деревни. „Ну, — леший говорит, — свой дом узнай“. Тот и уцепился за трубу. Да и проснулся на печке, за горшок с кашей держится».
Лесной хозяин доброжелателен и нейтрален по отношению к тем, кто помнит о нем и старается почтить; разгневавшись, леший выгоняет охотников с солонцов (В. Сиб.), заводит в лесные чащобы (Олон.), «выбрасывает» из лесных избушек (Мурм., Арх., Олон.).
Нередко лесовик, как и другие духи, «озорничает бессмысленно и зло», вредит без видимых причин или губит охотящихся в пределах его владений. В северных районах России популярен сюжет о ненасытном лешем-людоеде, поедающем охотников, которые останавливаются на ночлег в лесной избушке (он съедает сначала ужин охотников, а затем собак и самих охотников).
В рассказе, записанном на Пинеге, охотник случайно ранит лешего-зверя. Он догадывается о том, что нанес рану не обычному животному, и принимает меры предосторожности: одевает в кафтан и шапку березовый чурбан, укладывая его на свое место. Ночью появляется лесовик с огромной дубиной и с размаху бьет по пню, считая, что разделался с обидчиком. Подобные сюжеты в различных вариантах популярны среди крестьян и охотников-промысловиков, особенно севера России. В них отразились представления о необходимости искупительных жертв «хозяину зверей» за наносимый его владениям урон. И хотя в рассказе, записанном на Вологодчине, тяжбу охотника и лешего разбирает даже «суд леших», образ неумолимого лешего-людоеда сходен, скорее, с образом лешего — стихийного духа, вольного и необузданного обитателя лесов, поступки которого не всегда предсказуемы, объяснимы.
По некоторым поверьям, человек мог заключить и особый договор с лесным хозяином, отрекшись от Бога и близких (в частности, сняв крест, «заделав св. Дары в березу» и выстрелив в них через левое плечо) (Тульск.). Решившийся на это становился «сильным» колдуном. Крестьяне Архангельской губернии верили, что если в ночь перед Ивановым днем идти в лес, срубить осину вершиной на восток и, стоя на пне (глядя меж ног на восток), произнести: «Дядя леший, покажись не серым волком, не черным вороном, не елью жаровою: покажись таким, каков я!» — то появится леший в образе мужика. В обмен на душу человека он заключит с ним договор, обязуясь помогать, запретив, однако, об этом рассказывать. На Вологодчине полагали, что вызвать лешего (надеясь заручиться его помощью) можно, если прийти ночью в лес, снять шапку, поклониться лесу и сказать: «Лесной князь, выдь сюда, помоги моей беде, сам удружу». Некоторые из жителей этой же губернии рассказывали, что у лешего (с помощью растения адамова голова) иногда удается раздобыть шапку-невидимку.
Жители Сургутского края считали, что увидеть лешего (если он пугает в дороге лошадей) можно, посмотрев вперед «сквозь дугу, меж ушей лошади, и тогда леший примет свой настоящий вид: страшного, огромного, выше леса человека в белом одеянии» (от молитвы леший удалится «с шумом»). Однако попытки увидеть лешего (как и других нечистых духов) повсеместно считались делом небезопасным: «А то женщина одна также, было, вздумала посмотреть на него, на красавчика эдакого писаного; знаете — баба, так все нужно узнать, везде спрашивают; ведь прелюбопытный народ эти бабы! Только, батюшка мой, как взглянула, так тут же и умерла, и не взвизгнула. Не знаю, каков ей показался» (Костр.) <Андроников, 1856>.
Жители некоторых губерний утверждали, что крещеные люди вообще не могут видеть леших (Орл.). По мнению других крестьян, лешие «сравнялись» с людьми и даже люди теперь «все лешаки». «Теперь лешаков нет, все ушли, все сравнялись люди; раньше медведей боялись, теперь людей» (Мурм., запись 1982 г.), ср. свидетельство конца XIX в.: «Если спросить мужичка нашей местности, отчего нынче леший мало предсказывает, он ответит: „Вишь, нынче народ-то стал хитрия беса. Он того не выдумает, что выдумает народ“» (Новг.).
Образ лешего в поверьях так же разнообразен, как лес, окружавший крестьянина с рождения до смерти. Многоликий лесной хозяин, вызывающий к себе двойственное отношение, в поверьях большинства районов России все же не представляется злокозненным существом, противным Богу и людям. Как и лес, он неизбежный и необходимый участник бытия крестьян; леший небезопасен, но в чем-то и привычен.
Благодаря вере в «живой» лес, лесных духов таинственные лесные пространства оказываются приближенными к человеку; наполняющие леса растения, звери, птицы становятся его родственниками, соседями, союзниками.
Власова Марина. Энциклопедия русских суеверий
