Много обрядов разных да деланий известно ныне черным колдунам, да что с того - не выходит ничего с тех обрядов. И наибольший вопрос среди колдовского люда - как так, что исполнение дословное, до буквы, ничего не приносит. За что ухватиться, подсказать не может никто, лишь все больше древнего ищут, надеясь в писаной речи найти силу. А кто и перебором традиций взять хочет, считая что от количества почетов сила придет. Так а в чем же дело тут, отчего бес не желает сегодня колдунам силу давать, и почему не выходит через букву стяжать ее?

Измельчало чёрное колдовство ныне. И как ни горько сие признавать, не признать того нельзя. Колдун еще вековой давности, грозен и велик, что в народном почитании, что в делах и помыслах. Колдун дней наших, не ставится простым людом ни во что. До того доходит, что за работу его, назначают цену хлебом, или же кроватной возней. Чёрного делателя прошлого боялись, страшась не выказать почтения, уважали его мудрость книжную и житейскую, стойкость его
противничества попам и их господу.

Нынешнего колдуна не боится никто, церковь насмешничает, а люди, видать, жалеют, из той жалости соглашаясь на подачки. Но то люди, что спросу с них, мечущихся меж небом, с которого господь - упырь карой грозит, и землею, из под которой пышет адовым огнем. А что же - бес? Его молчаливый упрек красноречен.

Сильным колдуном зовут того, что может навести приворот. Среднесильным того, кто через девять, на десятый раз деланием хоть бы малости добьется. За слабосильного и говорить охоты нет.
Так может бес ослаб? Но ведь того нету. Простой мирянин церковь безнаказанно хулит и высмеивает, богомольцы сами признают, что попы грешат, даже не скрывшись с глаз прихода. Содомия и винолюбие так же сочетаются ныне с попом да иноком, как крест и ряса. За неприкрытым разгулом, утеряли попы и всякую силу. Ни отмолить ничего, ни прозреть уже не могут упырьки, кроме разве что, редких старцев.

Так, не ослаб бес - силен, как никогда. Что ж немощен стал колдун?
Потому слаб стал, что слаб духом. Силен чёрный делатель может стать духом бесовским, что разжигает огонь нутряной, огонь стастей и желаний, присущих человеку. Тем и отличен колдун от простого человека, который терпит всё с ним происходящее, обиду прощает, плохое забывает, господь же терпеть велен. А хорошее случись - слава богу, что отдышку дал, не заморил насмерть, как сынка своего. А колдуна обидит кто - не должен забывать. Какой там, сразу же испортит, да посильнее, чтоб неповадно было. И неважно, словом ли обида была сказана или же делом сделана. В итоге знают все, колдун в оборотку стократ воздаст.

Нынче же колдун вроде и чёрный, делания на кладбище да перекрестке творит, а задень его, так порчу ему убедит творит лено. А главное же, боязно! Шутка ли, колдуну - боязно! Причины разные найдутся, и якобы, не велено многие делания творить одним днем, мол, бесов тревожить нельзя, или на кладбище ходить многажды. Луна не та на небе - выждать нужно, а там и забудется, и забот новых пребудет. Или же усталость сморит после батрачества на хозяина мирского, от которого по вечеру без сил выйдешь, какое тут кладбище - до кровати бы добраться. Пальчик резать - больно, курочку или свинью, жалко. Что с колдуна такого выйдет, коль можно ему по щеке бить, а он и будет иную подставлять, а сам
перед собой хорошиться - завтра, все завтра, когда та луна взойдет, тогда воздам!

Или же вот - не делают, мол, нету на откупы да свечи денег, как появятся, так и сделаю. Да не посильней делание, а слабое, где затрат меньше. Разве будет думать так человек гордый, а тем паче - чёрный делатель, в котором гордость за свое ремесло имеется? Прежде всего, в сердце тот воскликнет хоть на обидчика - чёрт побрал бы тебя, падаль! И вот даже и придет такой колдун, вконец замордован обидчиком, на перекресток. Отбубнит молитовку к бесу, да в указанном порядке свечи зажгет да потушит, оставит водки дешевой, и сделано дело. Потом усомняется, как же так, мол, сделал в точности по бумажке, да обряд что говорят, сильный выбрал.
Откуп оставил - что тому бесу еще надо? А со стороны бесовой на то действо поглядеть, да станет грустно. 

Бес против самого господа пошел и стоит против него по сей день неуклонно, с лютой ненавистью взирая на упырево царствование, на слуг его земных. Безусыпно он дела творит, чтобы приблизить окончательное торжество царства Диавольского, и верен ему твердно до сих пор. Этому деланию и подряжается чёрный колдун, за то и дается ему сила, которой берет он на земле, чего захочет, и живет барски. Так было всегда, и так быть должно. А что бес видит - как заморенный человек, с оглядкою и сомнением внутри, пытается чужим словом к нему обратиться. Не от сердца, а от чужих слов ему несет - не в дар, а на выброс, той же водки. И ладно еще, с безденежья, так по скупости. Один раз такой колдун скажет бесу - помоги, и то, в заучку, а про себя сто раз помянет и бога, и что не выйдет ничего. А нутро людское для беса открыто, что книга для ученого. 

И как такому делателю силу дать, как просьбу его исполнить - коль нету ни просьбы, ни веры и почтения к тому, кого просишь? Силу дашь, не удержит ведь. Озлобится бес да заломит этого горемыку, не терпит воин князей Диавольских убогого люда. Вот и будет такой колдун потом рассказывать, мол, не по силе себе делание выбрал, что бес потом ломал меня. А то и в церквь побежит.

Как же быть с теми, кто деланиями своими берет, чего хотел? Получается, есть же сила у них, коль делания творят те же, что и колдуны неудачные. Не без того, есть.

Или наследная сила досталась по крови, или же передана была знающим человеком не из рода. Но даже и такие колдуны себя страшаться, и того, что во снах приходит, и плодов рук своих, а паче - того, что после слов в сердцах сказанных, происходит. Такие часто не ведают, что делать им с этой силой, как и через что употребить ее. А она в крови играет, клокочет да выхода ищет, сжигать начинает колдуна. А тот со страху не знает, что и делать, куда бежать - и бежит
иной раз в ту же церковь, отмаливаться. Сколько наследников свое приданное отмаливать пробовали, да по монастырям сгинуло, по скорбным домам - не сосчитать.

И выходит по всему, что сегодняшний колдун, словно овца дома израилева - такой же малограмотный невежа, такой же забитый льстец, боящийся и распрямится над своим страхом, над своим незнанием. Страх тот идет и от других делателей, что готовы будут отступника заклеймить - и то люди, что беса чтят, беса, который богу
посмел воспротивиться! И от страха того идет слепая вера - вера в обряд сам, в его букву, за которой теряется сам дух, дух огненный, бес. 

И коль уж удостоились колдуны такой мерой, то помыслим и далее. Над стадом всегда есть пастырь, в церкви над рабами божьими стоит поп, что и учит терпеть их да на коленях ползать, грязные доски целуя и спасибо говоря за творимые над ними напасти. А над колдунами сегодня кто встал? Во множестве учителя стоят, которые и обряды разные по силе выдают, и в колдуны посвящают, и селят в человека бесов. Но каков поп - таков и приход. Чему такие наставники учат, коль итогом среди делателей страх такой? Перед бесами страх, которых надобно замаливать, словно упыря с доски или бумажки, перед мертвыми страх, когда на кладбище чуть ли в
доспехе идут, боятся что то тронуть?

У рабов божьих страху учат, чтоб по сторонам не глядели и о жизни земной думать не смели. Так значит, и учителя эти, книг начитавшись, словно фарисеи, учат буковка в буковку говорить - иначе быть беде, коль не так скажешь, или не так шагнешь. Над обрядами древними смеются - мол, просты они, а потому и фальшивы, а чем больше делание, тем больше и обряд быть обязан, тем больше там заучивать. И кто заучит больше, тот и велик. Так и среди богомольцев сейчас -
и вот, мертва их вера, хоть и силен обряд, споры по каждому слову идут, а слово то бессильно.

Бес и рад бы такому учителю сказать, как надо делать да говорить, беса на то его князь поставил, дабы людей наставлять чёрным ходам да деланиям - а учитель тот слеп к бесу да глух. К такому будет явление - испугается, да начнет молиться упырю, или же закроется от голосов и видений. Поскольку не верит сам, до последнего не верит во все речи писаные, что заучил, да в сотне бумажек у себя держит, дорожит ими и торгует. И каждый из них будет до конца своего дрожать натянутой струной - потому что знает, перед кем в ответе. Иным, и есть таковые на виду и слуху у людей, как многосильные делатели, писаных речей назубок знающих во множестве, бесы являются и злословят, но сил не дают - и жрет страх таких. Ведают, что по смерти сделают с ними за то, что идут, по сути, упыревым ходом - держа колдунов в невежестве и страхе, отодвигая их от бесов и откровений, что они дают людям.

Потому лишь в памяти и остаются колдуны давних лет - что бесу в поклон не шли, и не были готовы душу заложить за мужика или девицу. Напротив - войсками бесов командовали. Оборачивались в бесов сами, в зверей, в деревья, другими людьми предстать могли. По их обрядам и учились другие, да только после, само почтение к мастерам, перешло на их записи и обряды, а после - и на любой обряд вообще, на речи писаные, за которыми и сам бес остался невидим, и смысл всех чёрных деланий. Потому и изгаляется нынче колдовской люд, ища беса где угодно, но не там, где он есть. К примеру, в хуле церковной утвари, что была лишь одним из многих свидетельств верности чёрному делу, но никак не основой его. 

Бес есть в ненависти к врагу, что на пути стал, и нет его в страхе перед обидчиком или страхе что от боженьки за то достанется - а водится тот страх сейчас у многих, кто кодуном себя зовет. Есть он в жажде богатства и стремлении, коль надо, у другого силой колдовской забрать его, да только богатство ныне многим видится лишь шубой да парой золотых бренчалок, или новой машиной. В борьбе с убогостью
внутри есть бес, в желании распрямиться перед крестом да плюнуть в рожу упырю, не пряча глаз, по холуйской привычке ожидая в награду удара плетью.

И в той борьбе, модные обряды раскрещивания, одни не помогут. Через эту борьбу, через отрицание себя прежнего, и становится колдун достоин того, чтобы его слышал и с ним говорил бес, которому не нужно в коленки падать, не упырь он. Всему этому сегодняшние учителя - фарисеи, учить не смеют, поскольку и сами рабы, ищут себе
милого упыря везде - в писаных речах обрядов, в бесах, лишь бы по привычке в колени кинуться, да причитать - не достоин я, слаб, не мне с бесами толки вести. И откуда тут сила?

Ходами же Диавольскими, найти можно себе иной доли, не смиренной, где надо кланяться, пусть не упырю, но взаместо него, бесу. А самому, пройдя учение, служить верно одному из великих князей Диавольских. И на веку еще земном, заслужить деланиями своими и верностью Ходам, право стать бесом или загробником, а потом и выше подняться в рангах отрядников Диавольских, хоть и десятником, или сотником, или тысячником стать. Тут уж что шуба, что машина, что побрякушки золотые - все приложится, и будет только вступным даром от беса, а вовсе не вышнею мечтой. И такую долю ныне, назовут крамольной, запретной только те, кто до сих пор пластается перед крестом.

Николай Чёрт, колдун


Обратная ссылка: https://mooncatmagic.com/stanovlenie-praktika/129/o-nemoshchi-segodnyashnikh-chernykh-koldunov/6746/