Порча на гнездо паукаИз рассказа Бондарчук Е. П.:
«В нашем городишке не было возможности выучиться на нужную профессию, и я уехала в другой город. Поступила учиться, устроилась в общежитие. Но там я прожила всего два месяца, так как жить там фактически было невозможно. Уже на второй день у меня украли все мои лучшие вещи, естественно, что никто ничего не нашел. В комнате жили пять человек, и та еда, которую я покупала, съедалась непонятно кем и когда. Не было никакого порядка, в комнате постоянно находились посторонние люди, то есть те, кто приходил к девушкам из нашей комнаты. Дым от сигарет стоял в воздухе столбом, хохот, музыка или ссоры. Все это меня нервировало и мешало готовить домашние задания. По ночам тоже не было никакого покоя. Под окнами свистели парни моим и соседским девушкам.
В общем, когда приехала мама с продуктами и увидела, как я живу, то мы решили, что если я действительно хочу получить образование, то необходимо найти частное жилье или квартиру. Квартиру мы не смогли снять даже за высокую оплату, а вот комнату в частном доме нам удалось найти. Правда, добираться до нее нужно было целый час на электричке, но я была рада и этому, только бы избавиться от постылого общежития.
Комната в частном секторе была недорогая, чистенькая, и хозяйка была опрятная и спокойная бабуся. Вечером она предлагала мне чай, видимо, ей было скучно одной в ее в общем-то не маленьком, в два этажа, доме. За чаем я вежливо отвечала ей на вопросы, и вскоре она узнала, что я единственная дочь обеспеченных родителей.
Отец мой работал управляющим, а мама директором школы. Чтобы угодить заботливой хозяйке, я несколько раз делала генеральную уборку в доме, и надо сказать, делала ее с удовольствием. Мне нравилось мыть деревянные полы, смахивать пыль со старинных комодов, протирать огромные золоченые и серебряные иконы, возле которых всегда горели лампадки из синего и красного стекла. Видно было, что бабушка Дарья — человек истинно верующий, так как я ее часто заставала стоявшей на коленях перед иконами. Икон у нее было так много, что одна стена дома напоминала ковер, сотканный из красивейших икон в серебре и золоте.
Дома меня хотя и баловали, но я с детства понимала, что шуметь нельзя, когда мама проверяет тетради учеников и готовится к завтрашним урокам (она тогда еще была учителем). Обычно в такое время я тихо сидела и играла с куклами или листала книжки с картинками. Это уважение к чужому труду и к тишине с раннего детства осталось в моем характере, поэтому я и старалась не производить шума тогда, когда бабушка Дарья молилась. Все это было ею замечено и по-своему оценено. Постепенно она сильно привязалась ко мне, как к единственному близкому человеку. Шло время, я училась и жила у Дарьи уже три года, и так уж сложилось, что за вечерним чаем я рассказывала ей то, что произошло за день. Вот так она и узнала, что в моей душе родилась первая любовь. Конечно, я не все ей говорила, ведь есть вещи, о которых не скажешь никому. Я не сказала ей, что иногда мой любимый брал ключи от квартиры своего друга и что у меня будет ребенок. Не рассказала я ей и о своем горе, о том, что, узнав о моей беременности, Виктор стал меня избегать. Но мой страдальческий вид не укрылся от внимательных глаз моей хозяйки. Пытаясь в очередной раз вызнать у меня, какова причина моего переживания, и поняв, что я не хочу говорить на эту тему, баба Даша сказала:
— Конечно, кто я тебе такая, не мать ведь родная, чтобы рассказывать мне о своих тайнах, но я же не слепая и вижу, как ты изводишься. Глянь на себя, одни кости и синяки под глазами. Ты бы мне рассказала, я бы, может, чем и помогла, а то ревешь по ночам, думаешь, я не слышу и не вижу. У меня ведь, Лена, кроме тебя, никого нет — всех я пережила. Я к тебе сердцем прикипела. Вот посмотри, я ведь и завещание на тебя написала. Нынче дома-то дорогие, когда нужно будет, продашь мой дом, вот и выручит тебя мое завещание.
Я взяла в руки копию завещания, увидела свою фамилию и имя и расплакалась, больше уже не скрывая своего девичьего горя. Все, что меня мучило, все выплеснула, причитая, как обыкновенная баба.
— Как мне теперь быть с беременностью? Ведь стыдно сказать родителям. Поехала за дипломом, а привезу вместо диплома ребенка. Маму подведу, каково ей будет — директор школы, а у самой в доме Бог знает что творится: дочь ребенка нагуляла!
Выслушав меня, Дарья неожиданно сказала:
— Все ясно... не плачь. Завтра он к тебе придет и замуж позовет. Но только у меня одно условие: жить будете у меня. Не бросай меня, деточка, я к тебе так привыкла. Обещай мне это, моя ягодиночка, и он завтра же придет к тебе.
Я уставилась на бабу Дашу: не тронулась ли от старости — мелькнуло у меня в голове. Ведь только что я ей сказала, что Виктор меня бросил и что через неделю у него свадьба с Берестовой Галей, что он видеть меня не может и даже по щеке последний раз меня ударил, когда я за него цеплялась, не отпускала от себя, умоляя начать все сначала ради ребенка, который у меня скоро будет!
Но баба Дарья уже несла Библию и твердила:
— Клянись, детка, что, пока я не умру, ты не бросишь меня одну помирать, а за это я верну тебе твоего Витьку. Будет у тебя муж и у дитя отец, оставлю я тебе дом, и деньги в Сбербанке, и ценности, которые у меня есть. Всего год подожди, не бросай, я ведь знаю, сколько проживу. Мне ведь на веку 79 лет отмерено. Правда, могла бы я себе вымолить еще пожить годков двадцать, да не хочу коптить небо и святых тревожить своими просьбами, за себя не хочу. Ведь всю жизнь только за чужих просила. Я ведь, детка моя, ведунья, по-нынешнему знахарка, и поэтому все ведаю и много чего могу. Восемь лет я отказываю людям в их просьбах, чтобы подготовить свою душу, да и отдохнуть от той каторжной работы, которую я всю жизнь имела. А тебе помогу. Клянись, детка, на Библии, и он завтра же позовет тебя замуж!
Не могу сказать теперь: то ли убедил меня уверенный тон бабы Дарьи, который вселял в меня желанную надежду, которую я уже совсем потеряла, но я, как за последнюю соломинку, схватилась за старинную Библию обеими руками и стала ее целовать и говорить, что если только Виктор женится на мне, то я бабу Дарью до последнего часа жизни не оставлю!
Потом она умыла меня собственной рукой и вытерла своим подолом. Не знаю, что именно произошло в этот момент, но я стала подобна сомнамбуле. Я двигалась будто во сне, слышала, понимала, видела, но была в чьей-то невидимой воле и власти, было ощущение, что я смотрю на себя откуда-то со стороны: вот я иду вслед за Дарьей вверх по лестнице в комнату, в которой много свечей и икон, вот мне расплетают волосы и они щекочут по голой спине. Я все это чувствую, но мне не стыдно своей наготы, наступило состояние полного покоя и умиротворения.
Тяжелая ладонь на моем затылке подтолкнула меня к зеркалу. Я слышу и разбираю забористые, складные, а иногда и нескладные слова, которые быстрым полушепотом говорит баба Даша. Некоторые слова я помню до сих пор: "Встретьте его ходячего аз и стоячего, душу его вынимайте, кровь из него выливайте, в спину толкайте, все к рабе Божьей Елене провожайте".
Конечно это не точно. Полностью я не вспомню, что приговаривала Дарья за моей спиной. Помню только, что тогда сомлела я так, что не смогла выйти из этой комнаты — не было сил спуститься вниз к себе, и баба Дарья уложила меня там на маленьком старомодном диване.
Утром я была свежа и полна сил, позавтракав, я пошла в институт. Еще подходя к знакомому зданию, я увидела Виктора. Он крутил головой, выискивая меня глазами. Поравнявшись с ним, я остановилась, а Виктор схватил меня за руку и стал говорить, что он понял, что любит только меня и если я его не прощу, то для него все будет кончено, так как он не представляет своей жизни без меня. Он уговорил меня не ходить в этот день в институт, и мы уже к вечеру подали заявление в загс. Я уговорила его, что мы будем жить у бабы Дарьи.
С этого дня наступила новая эра в моей жизни. Я была счастлива. Единственное, что мешало моему счастью,— это тошнота из-за моей беременности.
После регистрации прошел месяц, и моя свекровь (к ней мы заходили примерно два раза в неделю) стала уговаривать нас перейти к ним в квартиру. Доводы ее были разумны: скоро будет ребенок, в квартире всегда горячая вода, не нужно бегать в туалет на улицу, а это значит, что будет меньше вероятности застудить на морозе грудь. Опять же ребенку нужна постоянная температура, а ночью дом остужается, ну и тому подобное. В ответ на ее слова мне нечего было возразить, и выглядел бы мой отказ как явное нежелание жить вместе со свекровью, а это, согласитесь, обидно для нее и для моего мужа. Меня уговаривали все: свекровь, свекр, муж, а я упорно отказывалась. Не могла же я сказать им, что поклялась на Библии жить с чужой для меня женщиной. Этого бы, наверное, никто не понял!
Однажды, придя из института, я застала у себя в доме свекровь. Она сидела на кухне с бабой Дарьей. С ее слов я поняла, что она приехала за моими вещами и за вещами Виктора на грузовике. И действительно, возле дома на улице стояла машина. Баба Дарья позвала меня в комнату и стала яростно шептать, что я должна помнить свою клятву, данную на Библии. Сказала, что из-за меня она нарушила свое обещание Богу девять лет молиться о прощении своих грехов, что она стала клятвоотступницей перед Господом, потому что пожалела меня, а теперь я должна сдержать свое слово.
Меня раздражало то, что говорила Дарья. Муж был при мне, я замужем. Почему я должна ссориться со свекровью из-за какой-то клятвы? Ведь сама-то Дарья тоже слово не сдержала, правда, из-за меня, но не сдержала ведь!
Я сказала бабе Дарье слова, которые, наверное, все-таки не должна была говорить. Я видела, как она схватилась рукой за сердце после моих слов, но я не хотела сдаваться, я уже решила покинуть ее дом. Все, что я ей говорила, было сказано ледяным тоном. Слова я выбирала побольней, чтобы уже раз и навсегда порвать наши с ней отношения:
— С чего ты взяла, старая ведьма, что я должна тебя караулить в этом паучьем гнезде? Меня тошнит от вони в этом поганом доме. Я должна каждый день ездить сюда в электричке, чтобы тебе, королева гребаная, доставлять удовольствие не быть одной. Была бы добрая, то не сидела бы теперь одна. Не рассчитывай на меня, я не собираюсь тебя караулить, ждать, пока ты загнешься. Ты, может, еще десять лет проживешь, а я здесь с ребенком должна жопу на морозе морозить?
Примерно так, а вернее намного резче, я сказала бабе Дарье. Она меня не перебивала, слушала с каким-то ужасом на лице, как будто увидела что-то страшное. Потом она подняла ладони, понесла их к лицу и закрыла себе глаза:
— Боже, душу бессмертную опоганила ради этой неблагодарной.
Сказав это, она враз переменилась. Из мягкой, улыбчивой старушки она перевоплотилась в какую- то твердокаменную. Даже голос ее изменился:
— Ну смотри, я ведь не только жалеть умею, но и наказать могу. Как ты со мной, так и я с тобой!
Сказав так, она повернулась и ушла. Я стала собирать вещи, зашла моя свекровь и стала помогать. Мы сели в машину, никто не вышел нас проводить. Нагруженный грузовик ехал не очень быстро. Мы со свекровкой сидели в кабине. Она достала узелок и стала его развязывать.
— Дарья дала на дорожку,— сказала она.— Давай посмотрим, что там. Обиделась она, наверное, не вышла к нам. Ну ничего, купите с Витей торт, съездите к ней, поговорите, она и помягчает.
Говоря так, свекровь развязывала концы узла на платке, который Дарья дала нам на дорогу. Меня постепенно охватывала смутная тревога. Я не сводила глаз с пальцев свекрови, наблюдая, как она развязывает узелок. Наконец платок развязался, и мы обе вскрикнули. В платке были гнездо и огромный лохматый паук. Ни с того ни с сего машину тряхнуло и закрутило по дороге. Очнулась я в больнице через месяц. Я узнала, что мою свекровь уже похоронили. Ребенка я потеряла. Водитель остался жив. Выписавшись из больницы, я поехала на квартиру к Виктору. За все время он меня ни разу не навестил в больнице. Я находила ему оправдание в том, что он похоронил мать, потерял ребенка и все это не дает ему выйти из депрессии. Возможно, он даже заболел, думала я. Но когда я приехала, то дверь мне открыла Берестова Галя, та, с которой он тогда собирался пожениться, да мы с бабой Дарьей этому помешали.
Вы можете не поверить, но это правда. Я совершенно не имела представления, как попала снова к Дарье. Не помню, как ехала в электричке, не помню, сколько времени стояла возле ворот дома, но все-таки решилась и вошла. Замка на двери не было. На столе лежала записка:
"Я знаю, что ты придешь. Оставляю тебе наследство, все, что обещала. Я всегда держу свое слово. Только раз в жизни не сдержала, да и то из-за тебя, потому что пожалела тебя больше, чем свою бессмертную душу. Ухожу в монастырь. Господь милостлив, и я надеюсь, что за последние месяцы своей жизни замолю свой тяжелый грех. А ты живи и знай, что я в сердцах сделала тебе «на паучье гнездо». Будешь ты бегать по комнатам взад и вперед, как паук по своей сети бегает. В каждой комнате ты будешь находить мое отражение. Оно будет напоминать тебе ту, которая ради тебя не сдержала данное Богу слово. Порча эта будет действовать 25 лет. Ты состаришься здесь, не выходя из дома, а если и выйдешь, то ненадолго. Паук всегда возвращается в свое гнездо и бесконечно бегает по паутине. Жалко, что я не увижу этого и то, как ты потом умрешь в одиночестве в этом паучьем гнезде. Но утешает меня мысль, что ни один мастер не захочет тебе помочь, потому что дорого это может ему стоить. Разве только коронованную найдешь, но таких, как я, очень мало. Прощай и вечно помни мой урок. Дарья в миру".
Прочитав эту записку, я стала перечитывать Дарьино завещание. Потом мне вдруг показалось, что наверху в комнате кто-то есть. То, что дверь была не закрыта, меня не удивило. Дарья всегда говорила, что если она не захочет, то никто в ее дом не войдет. Теперь же, когда я в доме была одна, мне стало жутко и я крикнула:
— Кто там?
И сама не знаю, зачем стала подниматься в верхнюю комнату. Поднявшись, я поняла, что в доме никого нет. Краем глаза я заметила двигающуюся тень, я обернулась и обомлела: мимо меня прошли две Дарьи. Затем я услышала, как меня окликнули из соседней комнаты, пошла туда, но и там было пусто. Неожиданно от стены с иконами поднялись с колен две Дарьи и прошли мимо меня. Это продолжалось не менее часа.
Я бегала по комнатам вверх и вниз и везде натыкалась на ее двойников. Почему я не ушла? Я подходила к двери, но выйти не могла — меня тут же звали из какой-нибудь комнаты, я спешила на зов и вновь видела проходивших мимо меня молчаливых двойников Дарьи!
Только лишь тогда, когда у меня совершенно не оставалось еды, я могла выйти за покупкой продуктов. Как будто кто-то знал о моих нуждах. Тогда я, взяв деньги из сундука, шла в магазин и, купив продукты, чуть ли не бегом возвращалась назад. Я действительно стала подобна пауку. Бегала по этажам до изнеможения, затем падала и засыпала. Исключением были только дни больших церковных праздников. Это я поняла в день Пасхи. Я лежала спокойно, меня никто не тревожил. То, что это день Пасхи, я узнала, придя в магазин за хлебом. Там продавали выпеченные куличи и яички, да и по разговорам было ясно. И в день Троицы я также отдыхала, мысли были четкими, ясными, как когда-то.
"Что, если я поеду в церковь сейчас же, пока меня отпустили чары Дарьи? Может, вымолю себе там помощь Бога", — впервые подумала я.
В церкви я стояла у иконы Спасителя, когда ко мне подошла женщина и сказала:
— Господь мне указал на тебя. Ты услышана. Пока ты не должна возвращаться домой, иначе сеть из паутины не отпустит тебя еще много лет. Три дня Троицы буду по тебе читать, а ты поживи при храме. Я договорюсь об этом с настоятелем церкви. Будешь убирать, молиться, но только не выходи три дня, и тогда прекратится твоя мука.
Три дня я жила при церкви и в последний день в толпе молящихся увидела двух совершенно одинаковых женщин. Видела я их тогда в последний раз.
Я вернулась к родителям, у меня все хорошо. Познакомилась с хорошим человеком и вышла замуж. Родилась дочь, и я ее назвала Наташей, в честь той, которая помогла мне выпутаться из паучьей сети.
Мой рассказ искренен и верен. Единственно, что я поменяла в своем рассказе, — это фамилии и имена».
Обратная ссылка: https://mooncatmagic.com/misticheskaya-proza/220/porcha-na-gnezdo-pauka/1848/ 
