Кабачная кикимора

 ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌В одной дистанции стоял кабак на юру* близ оврага, и овраг-то обсыпался, так что кабак чуть лепился на овраге. В этом селе были большие базары по понедельника и пятницам, и шла в кабаке большая торговля вином, но ни один целовальник не мог долго усидеть в кабаке: постоянно проторговывался и разорялся. То находили у них недочёт в деньгах, а главное дело – большую усушку вина и рассыропку*, так что в откупной конторе все этому дивились, что все целовальники рассказывали, как ровно в двенадцать часов кто-то у них вино цедит; и когда зажигали свечку, то видели карбыша*, который бёг от бочки и скрывался под полом. в нору. Откуп кому ни предлагал сымать кабак, все отказывались. Даже даром предлагал кабак, без всякого залога, но никто не сымал. Предложили одному пьянице и моту, и несколько раз оштрафованному и пойманному на приёме краденных вещей. Он был в крайности, потому что промотался: не имел себе пристанища и ходил из кабака в кабак, а был человек семейный, очень неглупый и отчаянная голова. Он согласился взять кабак, хотя и слышал много страшных рассказов о нём. Кабак стоял заброшен.


В первую ночь, когда он поселился в нём, он приготовил сальную свечку, спичек, положил топор на стойку, выпил полштоф вина и лёг спать. «Ну», говорит, — «теперь хоть сам чёрт приходи — никого не боюсь!» Спустя короткое время, он услыхал, что кто-то вино из разливной бочки цедит. Он быстро зажёг свечку, взял топор, осмотрелся, подошёл к бочке, осмотрел её, видит, что она не повреждена: печати все на ней целы, а кран заметно полуотворен. Постукал он топором в бочку и по звуку определил, что будто вина меньше; сорвал печати, накинул мерник, видит. что трёх с лишком вёдер нет. Он удивился и выругался, как ему хотелось. «Чёрт  что ли отлил! Покорись мне! Ведь я чертей  то не боюсь: до чёртиков-то я десять раз напивался. Не привыкать стать мне вашего брата видеть!»

Тут он услыхал под полом треск: стала поворачиваться половица, и стало из-под пола вырастать странного вида дерево. Всё растёт и растёт, распространяются сучья, ветви и листы, закрывают почти весь кабак и склоняются над его головой! Целовальник, собравши что есть силы, взмахнул топором рубит дерево и говорит: «Ну, так, брат, вот как по-нашему! Я тебе удружу!» В эту минуту топор его как будто во что воткнулся; он не может его сдвинуть и чувствует, что какая-то могучая рука удерживает топор. Целовальник не струсил. «Пусти», говорит, — меня! Я знаю, что ты чёрт . Пусти! Я всё-таки буду рубить!» В это время слышит над своей головой тихий и кроткий голос: ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Послушай, любезный, меня: не руби ты дерево! Это — я». ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Да кто ты?» ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Я тебе скажу. Ты со мной уживёшься, мы будем с тобой друзьями, и ты будешь счастлив» ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Да кто ты? Говори скорей! Пусти топор. я хочу выпить!» ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Ну, брат. поднеси и мне» ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Да как я тебе поднесу, когда я тебя не вижу?»‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Ты меня никогда и не увидишь, только когда с тобой прощаться буду, может покажусь» ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Ну, пусти же топор!»‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

Целовальник почувствовал, что кто-то топор пустил; зашёл за стойку, взял штоф вина и хотел из него наливать, — голос ему и говорит: ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Послушай, любезный, ты много теперь не пей. Для нас довольно и полуштофа. Вон возьми вон этот, у которого донышко-то проверчено, в том, брат, вино-то хорошее, ещё не испорчено». ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Да как ты это узнал? я принимал: все полштофы были целы….»‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «А ты ходил отпускать вино-то мужику-то, тебе нарочно дистаночный его и подменил, чтобы узнать наперёд, будешь ли ты здесь мошенничать». ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

Целовальник взял этот полштоф, посмотрел перед свечкой на его дно и увидал, что действительно на дней проверчена дыра (чтобы можно отлить и впустить туда, а после воском залепить). ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Ну, чёртова образина, теперь я верю, тебе что ты чёрт» ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «А ты не ругайся! Мы с тобой будем друзьями. Ты угости лучше».‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

Целовальник налил два стакана, взял свой и выпил, сам скосился и смотрит на другой, и видит: стакан поднялся сам собой и так в воздух испрокинулся, как будто кто его пил, и так сухо. что капли не осталось, только кто-то крякнул. ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Ну, брат, спасибо за угощение!»‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Спасибо-то спасибо, а ты мне расскажи кто ты» ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Я, брат, тебе расскажу. слушай! Я — сын богатых родителей, сын купеческий и проклятый ещё в утробе матери, и вот теперь скитаюсь по свету около тридцати лет и не нахожу себе пристанища. Отец меня проклял ни с того ни с сего, а мать поклялась своей утробой в нечестивом деле (они душу человеческую сгубили: отравили своего родного брата, чтобы воспользоваться его богатством). так вот я кто такой! Теперь дальше слушай. Ты каждый день в двенадцать часов дня и ночи ставь в чело за заслонку по стакану вина и пресную, на меду лепёшку. Этим я буду кормиться, а ты себе торгуй. Не бойся ни поверенных, ни подсыльных: я тебе буду о них говорить; за десять вёрст ты будешь знать кто едет, и кого подослали, чтобы тебя поймать за разлив вина; а теперь ложись и спи! Только, брат, образов не заводи и молебнов не служи, и как я отсюда уйду через год, так и ты выходи, а то худо будет тебе. Слышал?» ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Слышал». ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Так и поступай!» ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

Целовальник выпил ещё вина и лёг. Посмотрел на дерево: оно стало меньше, всё ниже и ниже, скрылось под полом, и половица опять легла на своё место. как ни в чём не бывало. Целовальник затушил свечу и заснул. ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

На другой день был базар. Он поутру встал рано и увидал, что у него открылась хорошая торговля, ион, полупьяный, целый день хорошо торговал, ни в чём не обсчитался; к вечеру проверил выручку и смекнул, что торговля шла на удивленье, а что говорил ему проклятый, он всё это исполнил, и с этого дня стал целовальник торговать так хорошо, что все его товарищи стали ему завидовать. Он никогда не попадался ни под какой штраф, несмотря на то, что постоянно продавал вино рассыропленное, и заблаговременно знал, кто из дистаночных или поверенных придёт к нему его ревизовать. Удивлялись его аккуратности, его ловкости, его честности и больше всего тому, что целовальник хотя пил вино, но пьян не напивался. Прошёл год. Наступила полночь. Целовальник по обыкновению спал на стойке и проснулся. Слышит вдруг голос: ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Ну, прощай, брат! Я ухожу. Ты завтра же откажись от кабака и прекрати торговлю!» ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Ну что ж, покажись мне!» ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Возьми ведро воды и смотри в него!» ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

Целовальник взял ведро воды, а в другую руку свечку, и стал на воду смотреть. Он увидал в ведре своё лицо и с левого плеча – другое лицо – красивого человека, средних лет, чернобрового, черноглазого, а в щеках как будто розовые листочки вырезаны. ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Видишь ли?»‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Вижу. Какой ты красавец!» ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

В это время кто-то вздохнул и раздался голос: ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

— «Не родись ни хорош, ни пригож, а родись счастлив». ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

Всё пропало. В печной трубе раздался страшный вопль и плач. Целовальник всё-таки не послушался и на другой день торговал по случаю базарного дня, и хотел ещё зашибить копейку, несмотря на то, что в течение года нажил мошенничеством и приёмом краденых вещей до двух с лишком тысяч. В этот же день дистаночным был оштрафован на двести пятьдесят рублей, сдал должность и навечно отказался от торговли вином; перестал пить, купил себе постоялый двор и сделался набожным человеком. 

© ‌‌‌‌ ‌‌Садовников Д. Сказки и предания Самарского края — СПб.: Типография Министерства внутренних дел, 1884

 ‌‌ ‌‌‌*Кикимора  — в славянской мифологии беспокойный домашний дух исключительно женского пола, жена или сестра домового. ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌
Черти  — в славянском фольклоре злые духи‌‌‌‌. ‌‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌

 ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌ ‌‌‌‌ ‌‌‌‌‌ ‌‌‌‌