1. В Вендсисселе «овсом Локи» (Lokkens havre) называют кукушкин лён (polytrichumcommune) — мох с красноватыми стеблями, прорастающий ранней весной на песчаных почвах[7]. Другое (тоже народное) название этого растения, встречающееся на Гулланде, — «pukhavre, päukhagre» (т.е., «овес тролля»)[8].

2. В «Videnskabernes selskabs ordbog» («Словаре Научного общества») «Lokes eller; Lokkeshavre» («овес Локи или Локке») упоминается как название овсюга (avena fatua) — растения, которое в норвежских местностях известно как «flyvehavre» («flughavre», «vildhavre» и т.п.). Другие мифологические названия этого растения — «trollhavre» («овес тролля») (Восточная Норвегия) и «Liot-agär» («злой овес» или «овес злыдней») (Даларна, Швеция)[9].

Считалось, что овсюг — этот дикий и бесполезный, в отличие от посевного овса, злак, — сеют в насмешку над человеком какие-то сверхъестественные существа или все тот же озорной «Локке». Аналогичное поверье имелось и относительно кукушкина льна:

    Название «pukhavre» (овес тролля) отражает недовольство, которое вызывают его раздутые коробочки: ведь от них нет никакого проку[10].

Впрочем, это название может объясняться и еще одной причиной: ведь кукушкин лен появляется в то же время года, когда «Локке сеет свой овес».

Основу и любопытную особенность этих поверий составляет, очевидно, само имя «Локке». Другими, не столь определенными словами наподобие «тролль» или «злыдень» (ljot), оно замещается лишь в отдаленных уголках Швеции и Норвегии, где датский «Локке» попросту неизвестен.

То же самое имя встречается в ютландских названиях еще нескольких растений:

3. В Ти метлицу обыкновенную (agrostis spica venti) называют «травой Локи»  (Lokes græs)[11]. Мятлик луговой (poa) тоже зовется травой Локи или Локкеля. Опять-таки, и то, и другое — бесполезные для человека травы, которые Локке сеет из вредности.

4. На западном побережье Ютландии, в Леме, что близ Рингкёбинга, одуванчик называют «Låkkilæjer»[12], где «-læjer» и «-leger» — составные части названий некоторых цветущих растений. Одуванчик стал ассоциироваться с «Låkki» из-за того, что период бурного роста и цветения у него приходится на первые теплые дни лета, а также, возможно, по причине своих хрупких, эфемерных плодов и ядовитого сока.

Все эти названия свидетельствуют о том, насколько широко было распространено поверье о «Локке-сеятеле» — или, по меньшей мере, о его играх с воздухом в теплые весенние дни. Для современного крестьянина такое название, как «Låkkilæjer», по-видимому, уже лишено смысла: оно возникло в те времена, когда для образования родительного падежа имен собственных еще не использовалось «–s», — то есть несколько столетий тому назад.

К более позднему периоду относится стишок из Западной Ютландии: «æ Låkkemand mæ hans skek låkker æ ban ud te æ vek» («Лаккеман с бородой, уведи ребенка от ограда»). Первоначально в нем фигурировал не «Лаккеман»-Локи, а «длиннобородый Тор», который связывался с мартом месяцем[13]. Однако в некоторых местностях Тора как олицетворение весны заменили на «Лаккемана».

Приблизительно такими путями, очевидно, и развивались народные представления о «Локке», хотя в основе их, как нам представляется, все же лежала ассоциация Локи с мерцающим светом и весенним маревом. Всякая живая традиция имеет тенденцию меняться в зависимости от местных условий, где-то расцветая, а где-то, наоборот, угасая и сходя на нет.

Изменения такого рода отражаются и в многочисленных вариантах самого имени Локи. Когда он сеет овес, на всех территориях к югу от Вендсисселя, в Химмерланде, Саллинге, окрестностях Виборга и вплоть до Хорсенса и Гриндстеда его обычно называют «Lokke» (Låki, Lòk , иногда «Lokken» или «æ Låki»). Некоторые информанты пытаются проявить академическую образованность, называя его «Локи» (Loke), но на практике эта форма имени в народе не употребляется. В Восточном Вендсисселе иногда встречаются варианты «Lokmand», «Lokkemand» или «Blokmand», а в округе Кэр и Химмерланде — «Blokken»; все их можно расценивать как попытки придать хоть какой-то смысл этому давно забытому имени.

В западных областях Лимфьёрда (Ти и западный Ханхерред, Морс и отчасти Саллинг) фигурирует другой вариант. Здесь большинство информантов ничтоже сумняшеся пишут просто «Лука» (Lukas); один из них сообщает, что в западном Ханхередде старики говорят «Sankt Lukas» (святой Лука), но у тех, кто приводит дословные образцы народной речи, упоминаются только «Lukas» (в одном-единственном случае, в Саллинге), «Luk» (в Морсе) и, в остальных случаях, «Lok». В округе Хьерм «коз пасет» уже даже не Лука, а святой Марк (Markus), праздник которого, надо признать, лучше согласуется с вышеописанными поверьями, поскольку приходится на 25 апреля, тогда как святой Лука не имеет никакого отношения к весне. Однако не следует искать в имени Луки какого-то смысла: это всего лишь попытка хоть как-то приблизить старое, забытое имя к привычным понятиям. Окончание родительного падежа, «–s», из выражения «Lokes havresæd» стало воспринимать как часть корня, и «Loke-s» превратился в «Lukas».

В другой группе местностей употреблялась лишь более простая форма «Lokke», зафиксированная Педером Сювом. В Скандии, как и в вышеперечисленных областях Лимфьёрда, говорят «Lukas vallar sina får», хотя эти районы различны по природным условиям и географически отстоят друг от друга достаточно далеко. Тем не менее, по всей Западной Ютландии встречается другой вариант — «æ Lokkemand». В южных областях (Арнст и Мальт) он превратился в «Per Lokkemand» или «Lokke-Per», а в западной части Южной Ютландии — в «Jakob Løj». И «Per Lokkemand», и «Jakob Løj» — местные выражения, обозначающие сон, дрему или лень, и сам этот узус свидетельствует об относительно позднем их происхождении, а основой для них, очевидно, послужил вариант «Lokkemand».

Однако «Lokkemand», в свою очередь, несомненно происходит от «Lokke». Названия сверхъестественных существ, оканчивающиеся на«-mand» (букв. «человек»), — относительно позднее явление (их не встретить даже в народных песнях). Да и название растения «Låkkilæjer» тоже свидетельствует, что в более ранний период в этих местностях употреблялся более простой вариант — «Låkki».

Следует также отметить, что «Lokkemand» — это переходная форма к более неопределенным именам, которым отдают предпочтение в равнинных местностях. К этой категории имен относятся «æ bjærremand» («горный человек, горец»), а иногда и просто «æ mand» («человек»), «æ gammelmand» («старик») и «æ hawmand» («морской человек»); последнее название применяется к западному ветру.

На острове Борнхольм тоже бытует неопределенное имя схожего рода — в составе выражения «kullebondens svin» («свиньи горного крестьянина»). По всей видимости, в какой-то момент сложилось представление о том, что сверхъестественные  существа, которые пасут скот в мерцающем воздухе, обитают в горах или холмах неподалеку от людского жилья.

Так или иначе, имя «Lokke» распространено в различных областях Дании настолько широко, что не приходится сомневаться: оно служило названием марева изначально. Эта гипотеза подтверждается и тем, что другие названия того же природного феномена обнаруживаются лишь в немногих областях и не выказывают признаков сколько-нибудь древнего происхождения. В западных округах Вендсисселя встречается выражение «det iler» или «der er stærk iling» («душно»), в Хаммеруме — «æ warm drywer» («тепло и душно»), в Зеландии — «våren trækker» («засушливая весна») (Скельскёр), «det er våren» (просто «весна») (Сейрё), «vårvinden trækker» («весенний ветер сушит») и «vårvinden blafrer» («весенний ветер дрожит») (Хорнсхерред). Во всех этих выражениях чувствуется нечто современное (между прочим, «ile» может означать и «удушливый зной», и «ветреная погода»), и все они по-своему косвенно свидетельствуют о том, что единственным изначальным названием было именно «Lokke».

В дополнение к этому можно вспомнить о том, что имя «Lokke» присутствует в описаниях схожих явлений — таких, как солнечные лучи, «пьющие воду», и солнечные зайчики на воде и на стене (Lokke Lejemand).

Кроме того, мы располагаем внешним источником, подтверждающим тот факт, что выражение «LokkeLejemand» насчитывает по меньшей мере несколько столетий. В народной балладе «Старик Тор» фигурирует гонец Локен, который в одном из датских списков XVI века назван «liden Locke» («малыш Локи»), а в другом — «Lochy leymandt» (которому в норвежском и шведском вариантах баллады соответствуют «Lokie Lagenson» и «Locke Loye»)[14]. Судя по всему, имя Локи в этой балладе было адаптировано к местным (зеландским) поверьям об озорном существе, играющем в солнечном свете.

Итак, имя «Локке» (Lokke) — по всей Дании — с давних времен носило сверхъестественное создание, связанное с игрой света.

Каким же образом это существо из датского фольклора связано с Локи как персонажем древней мифологической поэзии?

Ранее в подобных случаях всегда предполагалось, что подобные маленькие сверхъестественные существа в древности были богами, но после введения христианства утратили былое значение, а заодно и уменьшились в росте. Однако со временем стало понятно, что такое объяснение работает не всегда.

Так же обстоит дело и с нашим «Локке». Единственное, что объединяет его с асом Локи, — это озорной характер; однако в нем нет коварства и злобы, и со скандинавским пантеоном он никак не связан. Ни к асам, ни к великанам (jatnir) он не имеет никакого отношения; скорее уж, он сродни эльфам, волшебным обитателям холмов. Поверье о том, что он прячет домашний скот за пеленой марева, точь-в-точь подобно тому, которым поделился со мной один старый пастух: потеряв метлу, он решил, что ее украли и спрятали от него «девчонки элле» (датский эквивалент эльфов).

Итак, Локке по природе близок эльфам, или «жителям холмов», и само его существование целиком и полностью зависит от одного-единственного фактора — зыбкого воздуха, переливающегося на свету.

Впрочем, имеются отдельные факты, объяснить которые связью с игрой света и маревом невозможно. Например, Педер Сюв приводит выражение «“Lokke faaer noget at bøde sine buxer med” [будет чем Локке штаны залатать]: когда шерсть (или что-то подобное) запутывается настолько, что уже ни на что не годится». Весьма похожие выражения по сей день встречаются на острове Лолланд[15].

Но мы, как ни забавно, догадываемся, откуда произошло это выражение. В Исландии о запутавшейся пряже говорят, что на нитке появился «loki» («узел, петля») (opt er loki á nálþræðinu), причем некоторые современные исландцы принимают это слово за имя Локи, полагая, что тот самолично запутывает нить. В датском языке для запутавшейся нити имелось схожее название, и следы этого «loki» до сих пор сохраняются в ютлансдком выражении «dæ lyk’er å æ trå’s» («на этой нитке — петля»). Нетрудно представить себе, как на основе подобных фраз родилось поверье о вороватом Локи, или Локке, который запутывает нитки, чтобы сделать их бесполезными для людей и тем самым заполучить в свое распоряжение.

Однако вопрос о том, кто конкретно путает пряжу — тот Локке, которого мы определили как духа марева, или «настоящий» Локи, — остается открытым. Не будем торопиться с ответом, пока не исследуем доступные материалы несколько глубже.

Кроме того, Педер Сюв приводит поговорки «at føre Lokkes breve» («разносить письма Локке»] и «at høre Lokkes eventyr» (наслушаться баек Локке), которые, по всей видимости, означают «врать» и «наслушаться врак» (Ordsprog II, 72). Эти выражения напоминают исландское «Lokalýgi» («чудовищное вранье», «наглая ложь»), и предполагают веру в «Локке» как личность, наделенную даром речи, — в отличие от эфемерного воздушного духа. Вероятно, в прошлом представления о Локке на Датских островах были гораздо более развитыми и отчетливыми.

Наконец, в «Словаре диалектов» Мольбеха приводится выражение «atgå iLokkisarri» («идти по следам Локки» [?]), зафиксированное в округе Сёндерьинг (Рандерс) и описывающее явление линьки у птиц. Возможно, люди представляли себе «Локки» как озорное сверхъестественное существо, которое выдергивает перья у птиц в период линьки, — и не исключено, что это поверье восходит к образу проказливого «Локке», ворующего домашний скот.


2. Локке (Локье) как огонь в очаге (Швеция и Телемаркен, Норвегия)

Совершенное иные представления о Локке обнаруживаются в Швеции и в Телемаркене (Южная Норвегия).

В Телемаркене, когда огонь в очаге сильно искрит, говорят: «Lokje dengje rbon’e sine» («Локье бьет своих детей»).

С другой стороны, в соседней с Телемаркеном южной местности, Сэтерсдалене, схожее выражение — «No dengjer vetti bonni si» («Это дух бьет своих детей») — употребляется, когда в очаге трещат дрова или лопаются печеные яблоки, а когда огонь искрит, говорят иначе: «No syng’e vetti» («Это дух поет»). Здесь, в Сэтерсдалене, словом «vetti» обычно обозначали любое сверхъестественное существо, благожелательное к людям, где бы оно ни обитало — в лесу, в холмах или в огне домашнего очага[16].

Когда в Телемаркене кипятили молоко, пенки бросали в огонь как жертву «Локье».

Дальше к югу (в округах Листер и Мандаль) соблюдается тот же обычай, но уже без упоминания о Локье[17].

В нескольких областях Швеции дети бросают выпавший молочный зуб в огонь со словами: «Locke, ge mig en bentand för en guldtand» («Локке, забери зуб золотой, дай мне зуб костяной»), — или с другими подобными присказками.

При этом форма имени варьируется в широких пределах:

    «locke, locke ran» или «locke, locke» в Смоланде (Cavallius, Wärend I 235);

    «låkka ram» в Смоланде (Rietz, 418);

    «låkke, låkke» в окрестностях Кальмара (Sv. landsth. IX, 1, p. 365);

    «loke» (так!?) в Нерике (Hofberg, Nerikesgamlaminnen, 215);

    «lokk, lokk» или «nokk, nokk», в Шведской Финляндия (Nyland IV 65, с дополнением: «к кому именно так обращаются, нам неизвестно») ;

    «Noke, noke» в Скандии или «Berta, Berta» в Глумслёве, Скандия (Eva Wigström, Folkdigtning II 278; «но, говоря “Берта”, она имеет в виду огонь»).

Однако не приходится сомневаться, что исходная форма для всех перечисленных вариантов — «Локке» (Lokke) и что этим словом обозначается огонь. «Ran» или «ram», которое добавляют к этому имени в Смоланде, по-видимому, представляет собой сокращенную форму прилагательного «ramur» («сильный»): именно к «сильному огню» обращаются с просьбой поскорее вырастить новый зуб.

Обычай принесения зуба в жертву распространен еще шире, чем имя «Локке»: по-видимому, он известен всем германским народам. Встречается он в двух основных формах: зуб либо бросают в огонь, либо зарывают в землю (прячут в мышиную нору, закапывают на кладбище и т.п.). В Германии бытуют обе формы, хотя та, которая связана с огнем, встречается реже (здесь зуб полагается забросить через голову за печь).

В Швеции (включая Скандию) и Норвегии, напротив, почти исключительно практикуется огненная жертва. В Дании сохранились лишь смутные следы этого обычая: в Вендсисселе зуб бросают в дымоход или за печку (Skattegrav. IX 49), причем [в Сорё] — через голову (Skgr. VIII 49), но гораздо чаще — просто под кровать. При этом используется заговор, возникший, возможно, под влиянием немецкого обычая бросать зуб в мышиную нору: «Mus, mus, gif mig en bentand for en guldtand» («Мышка, мышка, возьми зуб золотой, дай мне зуб костяной»)[18].

На крайнем юге Норвегии встречается другой заговор, совершенно уникальный: «Gulmari, Gulmari, gjemegeibentån, så skadufå eiguldtån» («Гульдмари, Гульдмари, дай мне зуб костяной — получишь зуб золотой»)[19]. Таким вот почетным именем здесь называют рыжее пламя, представляя его как существо в золотых одеждах.

Вполне очевидно, что «Локке» в Швеции и «Локье» в Телемаркене — это имена огня в очаге и что огонь этот воспринимается как сверхъестественное существо, заботящееся о благополучии всего дома.

Таким образом, это и не Локи-ас из эддической поэзии, и не озорной дух марева из датского фольклора.

По вопросу о том, откуда в действительности произошло имя «Локи», ученые выдвигали самые разнообразные теории. Но мы здесь сосредоточимся только на том, какое отношение имя «Локке» имеет к огню домашнего очага.

Не вызывает сомнений, что этот «lokki», огонь очага, связан с древнескандинавским словом «loki» («пламя»). Напрашивается предположение, что имя бога Локи, собственно, и происходит непосредственно от слово «logi», однако многие знатоки лингвистики возражают против такой этимологии. С другой стороны, как сообщил мне профессор Вильгельм Томсен, слова «logi» и «lokki» какое-то время могли сосуществовать как две параллельные формы, на которые распалось некое слово, обозначавшее огонь в древнейшем языке. В этом случае «logi» произошло от формы инфинитива «lukë», а «lokki» — от «luknós». Первое слово сохранило свой исконный смысл — «lue» («пламя»), а второе приобрело более конкретное значение — «огонь домашнего очага».

Ввиду этого становится понятнее, почему в Дании именем Локки называют духа мерцающего света. По природной среде обитания и по своему мифологическому характеру он, несомненно, отличается от огня домашнего очага, но с лингвистической точки зрения эти два явления или существа обозначаются одним и тем же словом. Исконная форма «luk» означала не только «пламя», но и «свет» как таковой. Таким образом, имя «Локки» можно перевести как «солнечный человечек»: «солнечный человечек сеет овес», «солнечный человечек пасет своих коз», «солнечный человечек пьет воду», «солнечный человечек играет на стене» и так далее. Словообразование и формирование мифологических представлений здесь следуют одной и той же простейшей модели, которая по-прежнему используется в народе и в наши дни — всякий раз, когда мать показывает своему ребенку «солнечных зайчиков».

Но поскольку само по себе слово «Локки» (да, собственно, и имя «Локи») простому человеку мало о чем говорит, в связи с ним, естественно, могли возникать самые причудливые поверья.