Заговоры от золотника относятся к числу наиболее интересных, давно привлекавших к себе внимание и вместе с тем до сих пор недостаточно изученных. Сложившаяся  ситуация объясняется тем, что народные заговоры от золотника обычно вызывали интерес не столько сами по себе, сколько благодаря связи этих заговоров с греческими заклинаниями и древнеславянскими апокрифическими молитвами от «дъны» (ДЪНА). Под этим словом понималась матка, а также демон-недуг, ее поражавший. Апокрифические молитвы от «дъны» впервые встречаются в древнеславянской книжности XI в.

В Синайском эвхологиуме (глаголическом требнике) содержится молитва «о избавленьи дьне человеку»:

«Г(оспод)и Х(рист)е Б(о)же нашъ, помилоуи человека сего, въпиющааго дъною, еже иматъ ноготъ 130 тъ, не деи емоу пакости,  ни  рукама,  ни  ногама,  ни  всемоу  телеси,  нъ  въ  едином(ъ)  (м)есте  лязи  съвивъши ся».

Упоминания этой болезни и заговоры от нее имеются и в ряде рукописей более позднего времени. Упоминания о «дъне» в южнославянских рукописях также довольно часты: «Od dni, kada bi pri-jela človeka» (среди рецептов из хорв. Приморья, из рукописи XV в.)

Несколько молитв «от дъны», взятые из русского рукописного требника XV–XVI вв., опубликованы И. Я. Порфирьевым в 1891 г. Немало сведений об этом недуге и способах избавления от него содержится в переводных лечебниках и медицинских кодексах преимущественно XVII в., причем термин «дъна» используется в них очень широко, в основном в значении женской болезни или при ее описании.

Особое  внимание  этим  апокрифическим  молитвам  уделено  в  работах  М. И. Соколова 1889 и 1895 гг. Две его большие статьи были посвящены не только самим этим молитвам и параллелям к ним, зафиксированным в лечебниках и поздних  восточнославянских  заговорах,  но  прежде  всего  связям  этих  молитв  с  надписями на греческих и древнеславянских амулетах-змеевиках — византийских и древнерусских круглых подвесках-медальонах (в основном металлических), совмещающих на обеих своих сторонах христианские символы и демонический образ с исходящими от него змеями (тип Медузы Горгоны), литургические воззвания и магические заклятья.

Эти магические заклятья на византийских и древнерусских амулетах  (написанные  всегда  по-гречески)  обращены  к  некому  демону  (болезни), называемому «Yoteрa» ‘матка; болезнь матки’.

Надпись на одном из наиболее древних змеевиков (на так называемой черниговской гривне XI в.) гласит: «[Матица черная, почернелая, как змей, ты вьешься, и, как дракон, свищешь, и, как лев, рычишь, и, как ягненок, спишь (спи)] (цит. по: Соколов 1895, с. 135).

На древнерусских змеевиках соответствующих древнерусских (негреческих) заклятий не зафиксировано, но тот факт, что на отдельных древнерусских змеевиках рядом с изображением демонического змеевидного образа может быть прочитана надпись ДЪНА, позволяет исследователям видеть в этой змеевидной композиции изображение демона болезни, называемого ДЪНА, и приписывать ему те свойства и качества, которые описываются в цитированном выше заклятии (виться, как змей, рычать, как лев).

Отдельные  мотивы  этого  греческого  заклятия, встречаются  и  в  древнерусских  апокрифических  молитвах  от  ДЪНЫ,  частично  повторяются и в других древнерусских апокрифических молитвах, в частности, в молитвах от нежита и в Сисиниевой молитве, а также в той или иной степени — в восточнославянских заговорах более позднего времени. М. И. Соколов обратил внимание и на то, что греческие заклинания, обращенные к μήτρα, т.е. к ‘матке или поразившему ее недугу’, близкие греческим надписям на змеевиках и древнерусским апокрифическим молитвам, содержатся в египетских папирусах III–IV вв. н.э.

В настоящий момент нам известно единственное такое греческое заклинание:

«Против выступления матицы.
Заклинаю тебя, матицу... возвратиться на место и не уклоняться ни в правую часть ребер, ни в левую часть ребер и не кусать в сердце, как собака, — но встань и оставайся на своих местах...» (Соколов 1895).

В целом исследование Соколова охватило большой корпус древнерусских магических и заклинательных текстов, а сделанные им выводы касались сближения «истеры» и «дъны» как болезней и вызывающих их демонов с другими демонами и недугами, прежде всего с такими, как нежит и Гиллу.

Для фольклористики эта тема долгое время оставалась неактуальной. Единственным исключением оказалась появившаяся в 1998 г. статья известного сербского ученого Л. Раденковича «ДЪНА — старое славянское название болезни», в которой была сделана попытка рассмотреть восточно- и южнославянские заговорные тексты от болезни, называемой ДЪНА, в ряду сведений, почерпнутых преимущественно из апокрифических молитв.

Стремясь охватить материал в максимально полном объеме, мы отбирали заговоры, ориентируясь не на ключевое слово древнеславянских апокрифических молитв (ДЪНА), как это сделал Л.  Раденкович, а на их функцию, т.е. учитывали широкий круг восточнославянских заговоров от болезней внутренних органов, прежде всего женских, а также желудка и живота вообще.

В Старославянском словаре для слова «дъна» греческие соответствия исключаются, само слово переводится как «подагра», а в качестве иллюстрации приводится процитирвоанный нами фрагмент Синайского требника XI в. По материалам словаря Срезневского, в древнерусском слово «дъна» имело значения:
1) матка; 2) боль в животе; 3) подагра.

Наблюдения М. И.Соколова, сделанным им на основании изучения апокрифических текстов, греческих надписей на змеевиках, рекомендаций лечебников и других материалов, близки словарю Срезневского.

По Соколову, ДЪНА — это
1) матица, матка, чрево, желудок, т.е. некий внутренний орган;
2) болезнь этих орга-нов или вообще тяжелая внутренняя болезнь, а также
3) демоническое существо, эту болезнь вызывающее.

В восточнославянских заговорах XIX–XX вв., а также в восточнославянских диалектах описанные древнерусским словом ДЪНА органы человеческого тела и их болезни получили несколько групп названий, различающихся своей семантической мотивацией.

— Во-первых, это этимологически связанные со словом ДЪНА термины типа донник, донница, дна, дница, днище («золотник, выйди из этого днища») — ‘матка’, ‘опущение матки’, ‘опухоль в области живота’;

Обратная ссылка: https://mooncatmagic.com/lechenie-zabolevaniy/116/zagovory-ot-zolotnika-i-bolezney-zhivota/1828/

Таким образом, мы можем говорить о трех выявленных схождениях  между  греческими  и  древнерусскими  заклинаниями  от  «истеры»-«дъны», с одной стороны, и восточнославянскими заговорами от золотника/враза — с другой.

Первое — сходство функций этих текстов, предназначенных для лечения болезней матки (а также болезней живота).
Второе — частичное совпадение терминологии этого недуга (ДЪНА ~ донник).
И третье — то, что в обоих случаях для лечения использовались заклинательные тексты.

В других славянских языках термин +dna известен в несколько иных значениях.
Во-первых, термином +dna обычно называют не матку и ее болезни, а болезни типа артрита или подагры, а также самые разные возникающие на теле человека (на руках, ногах, голове) наросты и опухоли, ср. чеш. и пол. dna ‘подагра’, болг. дъна, данъ (кога нещо тврдо се надигне у ръката [когда что-то твердое появляется на руке].

О родственности гризи/грыжи и золотника/враза свидетельствует тот факт, что сербское слово грижа означает желудочную болезнь; вид дизентерии. Имеет смысл обратить также внимание и на некоторые болезни, имеющие у славян другие названия, но сходную симптоматику, — боли в животе и желудке.

Так, у болгар целый корпус заговорных тексов и магических практик называется за пупак, за развит пъп, ср. рус. пуп развязался. Это болезни преимущественно детские, также зачастую связанные либо с диареей, либо с напряжением живота как результатом сильного и долгого плача и в итоге с той же грыжей (ср. также сходство способов лечения этой болезни с лечением грыжи, например, практику ставить на пупок нагретый горшок).

У поляков из-вестен термин macica ‘матка; боль внутренностей; спазм желудка’, а также достаточно редкие заговоры от этого недуга.

Заговоры от золотника/враза встречаются у восточных славян не повсеместно. Они известны в южно- и западнорусских, белорусских и украинских областях, в то время как на большей части России их практически нет. Заговоры не слишком разнообразны.

«Залатник, залатничку... чаго ты схадзиўса, ци ты с хады, ци ты з еды, ци ты  з  матчинаго  пораждзення» — мотив «недугу возбраняется причинять вред телу человека, мучить его»;
«У чересло не ўлягай, у спине не припадаў, пад сердцэ не падлягаў, ў бок не ўпадаў»; — мотивы отсылки недуга в далекие пустынные места, туда, где недуга ждет пир и отдых.

Приведем в качестве примера несколько максимально полных текстов:

«Вразику, мiй братику, прошу тебе раз, Прошу тебе два, прошу тебе й три: Чого ти розгнiвався, Що з мiсця зрушився? Iди собi на мiстечко, Стань у своє крiслечко, Де тебе хрестили, де тебе iменували, Де тебе Божим миром мировали. Годi тобi ходити, годi тобi блудити, Годi тобi бiлую кiсть гризти Червоную кров пити i серце сокрушати. Вже ти находився, вже ти наблудив-ся...  Iшла  Божа  Мати...  Враза  на  мiсце  постановляти...»;

«Шла Матерь Божа золотым мосточком с золотою патерицею до р.Б. и.р. золотник поправлять, на место поставлять. Золотниче, добрый человiче! Стань на месте, на золотом крисле, где тебя мати породила, Божия Матерь остановила. Там тебе стоять и не болети, пороги не заступать, крови не пити, желтой кости не ломить, жил не сушить...» ;

«Золотничку-полковничку, на чём ты усходился — ти на питьи, ти на еде, ни на спанни, ти на гуляньи, ти на важком узмешаньи. Покуль ты ходив, за серце смоктав, под груди ворочав, ворота закладав, бока подпирав, покуль я тебя впрашивала, уговаривала, на местечко установила, сам Исус Христос, сядь на золотое креслечко, а ты, золотник, на своё местечко установися, где мамка породила, где бабка походила, местечко указала и пупок завязала, там тебе питьё и еденье, смачное уживанье, весёлое гулянье. По животу не ходить, живота не пушить, под серце не подворачивать, ворота не заслонять. Прошу тебя,  золотник,  на  место  ступать,  часами,  минутами  из  места  не  состу-пать и етого и.р. не отощать»

 Очень близка к самому древнему славянскому тексту молитва середины XIV в. из южносла-вянского требника из Прилепа, частично опубликованного Л. Ковачевичем:

«Молитва от дноу чловекоу. Владыко, господи, Исоусе Христе помилоуи вьпиештаго сеюдною, яже имать ноготь 150, недеи чловеку семоу пакостити: ни роукама, ни
ногама, ни всемоу телеси его,  н ь  л е з и  с в и в ш и  с е  на свомь мес(те)» (Kovačević 1878) 

В служебнике с требником (по рук. XVII в. Софийской библиотеки No 861) содержится следующая молитва от «дъны» с тем же мотивом:

«Молитва от дьны. Впившуюся дьну яже имат ногот 168 не дей пакости человекоу сему имярекъ ни рукама ни ногама ни всему телеси его. но  лязи  свивъшися на едином месте» (Алмазов 1900).

Так же и в русском рукописном требнике XV-XVI вв. говорится:

«Впишися (?) дне яже иматъ ноготъ 170. не деи пакости рабу Божию имярекъ. ни рукама ни ногама. ни всему телу его, но  лязи  свивши с  елене месте»
(Порфирьев 1891).

Приведем наиболее интересные примеры из восточнославянских заговоров, отчасти подтверждающие представление о змееморфности дъны/золотника/враза/др., а также некоторых смежных недугов. В этой связи заслуживает внимания встречающееся иногда в заговорах от этих болезней имя Михаила Архангела как змееборца.

Напомним, что такова его роль в Апокалипсисе, где Михаил Архангел предстает победителем дракона; в древнеславянской врачевальной молитве ап.Павла от укуса змей (где, в частности, рассказывается сон, в котором к Павлу приходит архангел Михаил и дает ему книгу, которая придаст Павлу и другим страждущим силу не бояться укусов змей), а также в восточнославянских заговорах от укуса змей, где именно этот святой выступает основным противником змей и защитником человека.

В интересующем нас аспекте это имя появляется в одном из олонецких заговоров от грыжи. В нем к Михаилу Архангелу трижды обращаются с просьбой послать своего кобеля, сокола и коня вынуть 29 грыж (затоптать, вырвать, запахать, выкусать и т.д.), а в заключении такая же просьба адресуется и самому святому: «...Сам Михаил Архангел, грозный небесный воевода, подоймись и вынь у р.Б.и.р. все 29 грыж... железом железным в землю воткни, чтобы те злые-лихие грыжи во веки погибли у р.Б.и.р.».

Мотив пригвождения к земле грыжи «железом железным» прямо соотносится с иконо-графическим образом поражения копьем змея/дракона. Образ архангела Михаила примечателен в таких заговорах еще и потому, что изображение этого святого имеется на одном из иконографических вариантов лицевой стороны змеевиков. Тема змеевидности недуга, поражающего внутренние органы человека, представлена и в редком русском заговоре от грыжи, где змеей называют саму грыжу, проникающую в человека и мучающую его:

«Грызь-грызица, красная девица, где ты ходила, где ты гуляла?  — Я ходила, я гуляла по мхам, по  болотам,  грызала  гнилые  колоды.  —  Врешь,  з м е и щ а ,  врешь,  проклятая,  ты не ходила по мхам, по болотам, ты не грызала гнилые колоды.  Ты ходила по молодёнскому телу  и сгрызала молодёнское тело.  Отстань, змея, отстань, проклятая...».

В восточнославянских заговорах присутствуют и косвенные данные, в частности, относительно способности золотника/враза сворачиваться и скручи-ваться:

«Из  кутóчка  у  кутóчок  искачáйса  у  клубóчок,  у  клубóчок  искачáйса  и  до  пýпа прывитáйся»; а также — о его округлой форме (комочек~клубочек) и способности перекатываться/катиться: «залатнiчок, залаценькi клубочак»; «Залатнiчок-панiчок, залаты камочак»  «золото яблочко по животу качалося».

Среди сербских заговоров от болезней неясной симптоматики, но имеющих сходные с восточнославянскими названия (дан, материна), этим болезням приписывается та же змееморфность, что и золотнику/вразу, а также древнерусской «дне» и греческой «истере». Вместе с тем мотив сворачивания/свивания/скручивания может относиться не к матке=золотнику, а просто к пупу (производящему впечатление клубка или узелка) и пуповине (завязываемой после родов).

Так, в лечебнике XVII в. из собр. Ундольского содержится описание лечения и приводится текст заговора, читаемого в случае, «аще у ково дна впадут в лядвеи, сире пуп не восстанет», иначе говоря, если у человека случалось опущение матки вплоть до паховой области (лядвеи — бедра, специально — паховая область), или от напряжения происходило опущение внутренних органов. Чтобы поставить пуп (живот, матку) на место, читали следующий текст, где предписание «свернуться и обворотиться» обращено не к некоему неизвестному недугу(=демону=органу), а к пупу:

«...Помози мне, Господи, сослати пупа сего на свое место. Умолкните а в е р н и с я , пуп, аки шелковъ скобучекъ, от своих всех жил, с в е р н и с я , аки во льняную куделку, и о б в о р о т и с я , какъ масло, в о р о т и с я  семенное в посолон а масляну гомулку, в масляное судно, и такъ  с в е р н и с я , пуп, на свое место, на первое гнездо, и не исход со старог своег места и из гнезда никуды и до смерти у раба божия имярекъ».

Наконец, еще один мотив, относящийся к облику «истеры»/«дъны», — это «волосатость»  демона-недуга,  вычитываемая  как  из  молитв: 

«Молитва  от  дны.  Заклинаю тя Богомъ живымъ червленаа и черная власы и ногты связана от 3 ангелъ...» (рукописный требник XV-XVI вв.), так и из изображений на амулетах-змеевиках (тип Горгоны Медузы — с волосами-змеями вокруг лица). Существует некоторая вероятность того, что этот признак демона болезни перешел и на золотник, ср. в заговорах: «Угараваю залатнiчка с рознымi валаскамi: i з русымi, i з чорнымi, i з белымi" или «Iшоў залатнiк па залатому масту; спускаў свае косы па сырой траве» ; вполне возможно, что этот текст навеян образом другой болезни, а именно колтуна.

До сих пор речь шла о внешнем облике золотника/враза и других его личностных характеристиках. Как их продолжение в заговорах интресующего нас сюжетного типа появляются мотивы, указывающие на поведение/действия золотника/враза. Эти мотивы будем называть функциями демона-недуга, прямо направленными на человека (обычно вредоносные).  Главной особенностью поведения золотника, наносящего вред человеку, является его  подвижность.

Во-первых, это напрямую сформулировано в лечебниках XVII в., где болезненные симптомы связываются не с самой «дной», а со случаями ее движения или смещения:

«Елей из горких мигдалей пользует немочем женским, у коих  д н а  движется», «Аще у жены  дна  двигнется и к грудем подойдется...»,  «Аще  дно  в  ж е н щ и н е  движется от места на место...» и  т.д.;  «Аще  в  ком  дна    х о д и т ...». 

Во-вторых, это свойство — «...подвижность „золотника“, который может гулять, садиться, ходить, ложиться», — прямо вычитывается из восточнославянских заговоров, где к золотнику обращаются с требованием/просьбой «не  ходить»,  а  также  из  фразеологии,  описывающей  желудочно-кишечные  расстройства: рус. костром. золотник ходит, рус. живот разошелся ‘о проблемах с кишечником’.

В самих заговорах мотив «движения» золотника/враза, причиняющего вред и боль человеку, широко представлен рядом глаголов — ворошиться, двигаться, сходить с места, бунтовать, брыкаться, скакать, ходить, взыграться, наблудиться, синонимически описывающих это состояние в форме вопроса, требования или предписания, см. примеры:  «чи ти злякався, чи ти подвигався»; «чого ти сходився, чого збунтовався»; «щоб вiн не бунтував, не брикав, не скакав»; «тобi по животi не ходити»; «вже ти находився, вже ти наблудився»; «Чого ти забувся, з свого мiста звалився?».

«Золотник в каждом человеке, он дает о себе знать, когда человек сорвал живот, или оступился, или прыгнул отколь-то, или приподнял про-тив себя тяжелое. И куда этот золотник пойдет: под сердце — смерть, а в бок пойдет — ногу отобьет... Таким образом, в народной медицине золотник — это особый орган, наделенный собственной волей, по той или иной причине покидающий свое место в человеческом организме и тем самым подвергающий жизнь опасности...». Эта подвижность органа приводит к тому, что «митра»-«истера»-«дъна»-«золотник/враз»  захватывает  своим  передвижением  большую  часть  утробы  человека, причиняя  боль  разным  частям  тела  и  внутренним  органам. 

Уже  в  греческом  заклинании  III-IV  в.  от  «митры»,  сошедшей  со  своего  места,  требовали  [не уклоняться ни в правую часть ребер, ни в левую часть ребер и не кусать в сердце, как собака ...]. Позже, уже в древнерусских текстах, проявилось аналогичное понимание этого недуга как своего рода «многорукого» демона, способного одновременно проникать в разные части и органы человеческого тела и причинять им боль, ср. в апокрифической молитве:

«Дно люта бо еси прелюта. простерта еси по вся оуды человекыа... проклята еси. и треклята еси» (рус. рукописный требник XV–XVI вв.) или же в таком описании «дъны»:

«Дна акы молнииному подобству подобящися скорость имеетъ и въ все входит и горе, и долу, и в жилы, и члены, и в кости. е же та дна акы вода тонка и злачна»  (рус. рукопись XV в.).

В целом такое понимание «механизма действия» этого демона отвечает апокрифическому описанию «дъны», имеющей 130, 150 или 170 ногтей, каждый из которых является источником боли. Этот мотив получил самое широкое развитие в корпусе восточнославянских заговоров от золотника/враза.

Как и в приведенном выше греческом заговоре, мотив этот обрел форму предупреждения/запрета, адресуемого золотнику/вразу: «не делай того-то / тебе не делать того-то». Среди частей тела и органов, на которые распространяется вред, причиняемый золотником/вразом, заговор чаще всего называет грудь, бока, сердце, спину, крестец, что в целом описывает симптоматику разнообразных болезней внутренних органов, ср.:

«не пороти тобi на кишках,  в криж не впадати, спину не рубати, вiкна 17 не заступати»;  «в  крiжi  не  впадати  i  пуд  серце  не  пудвертати»; «до серця не торкати i до спини не вращати»;  «тут  тобi  не  пороти,  не  колоти,  до  спини  не  припадати i пiд груди не пiдпирати»; «у животi не бурчать»; «по жывоти не ходыты, серця мого не сушыты»; «порогiв (порогами называются у женщин некоторые кости) не заступаты, крижа не лупаты, головы не палиты, серця не нудиты».

С этими описаниями сопоставим и польский заговор от болезни матки и спазмов желудка, где действие недуга сравнивается с лучами, расходящимися в разные стороны подобно змеевидным волосам Горгоны Медузы на змеевиках-амулетах: [Матица! Чему сопротивлялась и лучи распустила — красные, зеленые, белые и голубые] .

Изредка вред, причиняемый золотником, распространяется на конечности: «Ты ж колеш у нажыцы, ты ж колеш у ручыцы», что находит  параллель  в  апокрифических  молитвах:  «Молитва  от  дноу  чловекоу... недеи чловеку семоу пакостити: ни роукама, ни ногама, ни всемоу телеси его»; «Молитва от дьны. Впившуюся дьну яже имат ногот 168 н е  д е й  п а к о с т и  ч е л о в е к о у  с е м у  и м я р е к ъ  н и  р у к а м а н и  н о г а м а  ни всему телеси его...» (Служебник с требником, по рук. XVII в.).

Значительная часть восточнославянских заговоров от золотника/враза свидетельствует о том, что реальным объектом их воздействия была именно матка, а недугом, от которого лечились с помощью этих заговоров, — о п у щ е н и е  матки.

Заговоры от золотника находят и другие параллели в заговорах от вывиха, ср. фрагмент заговора от золотника, дословно повторяющий основной мотив заговоров от вывиха «Жила за жилу, кров до кровi, сустав до сустава — все на мiсце постав», «Стань ты на своём месту, Христовом кресту, во своём местечке, в Христовом крестичке, со своим жильём».

Хотя прямых аналогий мотиву установления золотника на место в южно- и западнославянских заговорах мы не находим, тем не менее видится возможным указать на более далекие соответствия и прежде всего на некоторые болгарские заговоры от испуга, который болгары называют ‘перевернутое сердце = испуг’. Cчиталось, что если ребенок плачет, это значит, что он чего-то испугался и [у него сердце сместилось от страха!]. В этом случае вечером мать или бабка, стоя на пороге и держа ребенка за ноги вниз головой, поднимали его вверх, трижды произнося: «Слоанце на боарце, соарце на меасту», чтобы «сердце встало на место», ср. также: «Сърце на място, кокошка на легало, офце на егрище, трева на поле и риба ф море» [Сердце на месте, куры на насесте, овцы в овчарне, трава на поле и рыба в море]; «Изместило се сръце от кучешко апане, от котешко мяучене, от мечешко реване, от въчешко виене, от кравешко мучене, от конско ритане, от потонски тевници, от людски очици, от зли устици, от лоши ръчици. Сънце се измеща, сърце се намеща, сънце се измеща, сърце се намеща, сънце се измести, сърце се намести!» [Сместилось сердце от собачьего укуса, от кошачьего мяуканья, от медвежьего рева, от волчьего воя, от коровьего мычания, от конского лягания, (...?), от глаз людских, от злых язы-ков, от плохих рук. Солнце перемещается, сердце возвращается (на место), солнце перемещается, сердце возвращается, солнце переместилось, сердце возвратилось!].

Примечательно, что и в других славянских языках и верованиях именно сердце, наряду с золотником=маткой — предстает подвижным органом, способным «перемещаться внутри тела и даже выходить за его пределы», ср. такие выражения, как рус. сердце не на месте, сердце в пятки ушло, того и гляди сердце выскочит, сердце отошло, отходчивое сердце (‘о прекращении гнева’).

В интересующем нас аспекте также обращает на себя внимание параллелизм сердце — сердцевина — середина — утроба, где сердце понимается шире, чем кон-кретный орган и скорее является синонимом утробы вообще.

По Далю, «...народ нередко сердцем зовет ложечку, подложечку, подгрудную впадину, повыше желудка, где брюшной мозг, большое сплетенье нервов... Вещественно, сердце принимает иногда значенье: нутро, недро, утроба, средоточие, нутровая средина».

В других славянских языках слово «сердце» также может означать не только собственно «сердце», но и иные внутренние органы, ср. укр. на тщо серце, болг. на гладно сръце, серб. на гладно срце ‘натощак’,  где сръце ‘сердце’ и ‘живот’ (ср. рус. на тощий живот ‘натощак’). В связи с параллелизмом утробы и сердца вызывает интерес встречающееся в русских рукописных заговорах (не в заговорах от золотника!) выражение «материнское сердце».

«Материнское сердце дает образ защищенного пространства; это  словосочетание  обозначает  здесь,  вероятно,  не  только  само  сердце,  сколько  материнскую утробу, в которой субъект заговора желает укрыться от жизненных невзгод... В контексте народной традиции „материнское сердце“ явно указывает на рождающее лоно родной матери... сулит человек желанное укрытие от невзгод, сближаясь тем самым с материнской утробой». И хотя мы не решились бы в образе «материнского сердца» напрямую видеть «рождающее лоно», т.е. matrix, но эта аналогия, конечно же, напрашивается.

Иными словами, золотник/враз призывают встать на «свое», т.е. исходное, место, вернуться туда, где он родился, привлекая его в том числе и рассказами о том, как ему будет хорошо там: «Золотничку-золотничку, Божый чоловичку, идзи на своё место, на золотое крэсло,  дзе  бацько  сотворыў,  а  маци  спорадзила,  а  баба  пупа  завязала.  Там  тобе пиценне, там тобе едзенне, там тобе добрэе угощенне, а тут тобе нема ни пиценья, ни едзеня, ни доброго угощення, ни пуховых подушок, ни белых пирогоў» ; «Золотой донник, сяребреный доннник, стань ты у пупе... тут твоё мясцечко, як соловъю гняздзечко; тут твои домы, твои хоромы, тут твоё красуваньня».

Подобное развитие типового заговорного мотива «уходи, болезнь, туда, где тебе будет хорошо, где тебя ждут пир и отдых» довольно парадоксально. Ведь обычно этот мотив следует в заговорах сразу после отсылки недуга в далекие, пустынные места. Именно для того, чтобы отослать подальше болезнь, ее «завлекают, приманивают» описанием того, как ей там будет хорошо. Однако заговоры от золотника/враза утверждают обратное: попасть в это благословенное место можно, лишь вернувшись в пенаты.

Т. Агапкина