Е.А. Мельникова
Книга и чтение в устных свидетельствах крестьян Северо-Запада России:
к вопросу о принципах различения "черной книги" и Библии.

В данной работе проанализированы свидетельства крестьян, записанные в конце XX века на Северо-Западе России, относящиеся к различным жанрам прозаического фольклора. Рассказывая быличку, описывая колдуна, обряд гадания или приметы последних времен, крестьяне нередко упоминают книги. Во всех случаях эти упоминания носят спонтанный характер.

Список наименований книг, встречающихся в фольклорных источниках: Библия, Евангелие, Псалтырь, "черная книга" - наиболее частотные названия. Случаи упоминаний Проклённой книжки, книги Лакурь, Святцев, Брюсовой книги - скорее единичны. Одно из самых популярных наименований - просто "книга", характеризуемая эпитетом - "божественная", "колдовская", "волшебная".

Рассмотрим контексты, в которых они встречаются.

1. При описании колдуна рассказчик сообщает об особенной книге. Как правило, называется "черная книга", но могут встретиться и другие варианты: Брюсова книга, "книжка". Особенностью таких описаний является отсутствие каких-либо пояснений способа использования книги владельцем. Рассказчик лишь указывает на сам факт владения "черной книгой", что рассматривается им как неопровержимое свидетельство того, что владелец - колдун.

Рассказывая о своей соседке, пожилая дама, перебивая собирателя, сообщает: "У нее глаз был дурной, и она умела колдовать, у нее была черная книжка. - Соб: Как ее звали?
- Баба Клава, баба Клава. Черная книжка с черным крестом, она умела так вот людям делать зло".

По воспоминаниям Е.Н. Разумовской, в нескольких деревнях Куньинского р-на Псковской обл. "рассказывали о таинственной Брюсовой книге, хранящейся у местных колдунов". Наличие какой-то особенной книги описывается как улика, поскольку считается доказательством того, что человек "знается с нечистой силой". Женщина, рассказывавшая о "черной книжке с черным крестом", в конце беседы говорит: "Ну, она вот черну книжку имела, знавши была с нечистой силой, видимо, ей надо так было делать". Сообщение о книге в подобных текстах несет ту же информацию, что и рассказ о чертях, или "спорченной" свадьбе - указывает на то, что человек считается колдуном:

Парень рассказывал мне про свово друга. Спрашивал, верю ли я. Я говорю: "Не знаю". - "А я верю", - говорит.- У них в деревне была бабка, могла что угодно сделать, вычитать, черная магия. Могла свадьбу спортить. Едет свадьба у самого леса, вдруг вместо лошадей - волки, и в лес побежали".

2. Книга описывается как источник текста. В этой позиции встречаются такие наименования как "Свяццы", "Библия", "Евангелие", "Лакурь", "Псалтырь", "книжка". Книги называются источниками самых разнообразных сведений: о том, где найти потерявшегося ребенка или корову, когда праздновать именины, как следует себя вести, и о том, что произойдет в будущем.

Один из наиболее распространенных способов использования книги - гадание. Он позволяет получить сведения любого рода. Развернутых описаний гаданий по книге мне встретилось не так уж много. Обычно единственные действия, которые необходимо совершить гадающему - это раскрыть книгу над головой, после чего прочитать первое попавшееся на глаза место. Такой способ гадания, широко известный в XIX веке , встречается и в конце XX-го:

Дядю забрали на войну. Тетка тосковала, беду предчувствовала. Посоветовали ей сходить к старушке в Кочуново. Пошла тетка. Та бабка-то раскрыла Евангелие над головой и сказала ей, что надо подавать милостыню, но только так, чтобы никто не знал... Дядя вернулся с войны. Помогла ему теткина милостыня .

Мой дед Петров Илья Иванович, старовер, стало их <деревню, где жили> заливать, мой дедушка взял большую старинную книгу, три раза повернул на голове, да и открыл, если будет хорошая жизнь, пойдем на горку, а нет, так не пойдем. Открыл, смотрит - 'золотая гора'. Ох, ма. И первый дом, где мы живем, сделал"

Обряд гадания часто описывается еще проще: книгу нужно открыть наугад и читать в любом месте:

<О местной "знахарке">: [Скажет], открой книгу. Библию вот откроешь… там вот на этой странице она начинает читать. Вот там если хорошее написано - значит, к хорошему. Видишь, если что-то такое написано, вот… по Библии - значит тебя ждет нехорошее что-то, неприятность какая-то разная .

В тех случаях, когда рассказчик сообщает о местном "знахаре", описание самого "обряда" гадания, как правило, опускается. На то, что действия "знахаря" воспринимаются именно как гадание, указывает только используемый глагол: "А потом у нас тут дедка был золотой в Долбеево, так он по книжке гадал. Скажет: "Не ходите никуда в лес. Ваша скотина придет вот на такой-то день".

Другой тип реперезнтации чтения, который условно можно назвать вычитыванием, предполагает отождествление некоторого текста с содержанием книги. Его редуцированный вариант - ссылка на книгу: "Домовой-то... Не, он невидимый, ты его не видишь. Это - Бог, говорят, всё вот, он всё вокруг нас, а мы ничего не видим. Так это по Писанию по церковному" .

Хотя число печатных изданий, известных современным сельским жителям, велико, они ссылаются, прежде всего, на "Библию", "Писание". Только в разговоре о конце света ссылка на книгу - непременный риторический ход собеседника. Тот же прием может использоваться и для доказательства истинности / ложности существующей нормы поведения, и для того, чтобы придать больший вес собственным словам.


Обратная ссылка: https://mooncatmagic.com/knigi-i-statbi/128/k-voprosu-o-printsipakh-razlicheniya-chernoy-knigi-i-biblii/1843/

Трудно сказать, применялось ли священниками "отчитывание" над "заломами", сделанными колдунами, и обращались ли крестьяне с подобными просьбами. Скорее всего, рассказ является рефлексией на целый ряд практикуемых священником действий, среди которых "отчитывание" бесноватых, чтение канона над больными и Псалтыри над покойными.

Представление о священнике, изгоняющем бесов, сохранило актуальность и в конце XX века. В Холмском районе Новгородской области была записана быличка "о приходящем покойнике": вдова, которую посещает умерший муж, обращается за помощью к священнику; на ее просьбу он отвечает: "Надо в Проклённую книгу почитать!". Сама рассказчица поясняет: "Проклённая книга снимает проклятие. Читается не всякому, а худому, хранится в церкви" .

С другой стороны, экзорцизм священника нашел отражение в мотиве "отчитывания" в церкви, хорошо известном в сказочном фольклоре. Здесь уже в фокусе оказывается не священник, изгоняющий бесов, а книга, с помощью которой это может сделать герой сказки. Яркий пример - сказка "Николай Чудотворец и Иван купеческий сын". Николай Чудотворец дает Ивану купеческому сыну книжку, с помощью которой тот должен вылечить королевну: ""На, говорит, тебе книжку, я тебе дам и цитай мою. Што оне делать будут, а ты им отвиту не давай - всё цитай!" Вот, што дедушко велел, он и послушал, и пошел к ночи в церковь. Ево и заперли. Вот в самую полночь и сделалось, там шум, вереск (sic), набралась полная церква. Вот оне и кричат: "Ой! Севодни ись нечево - нынче их съедим". А он всё цитаёт. Сю книжку прочитал - последнее слово. "Аллилуйя, аллилуйя аллилуйя, слава тебе Боже!" Оне все и скрылись" .

На мой взгляд, вера в возможность изгнания бесов с помощью книги, обусловила реализацию в фольклоре северо-западных крестьян не только сказочного мотива "отчитывания" царевны, но и быличек о "начитывании" чертей по книге. В таком случае становится более понятным, почему появление чертей связывается с чтением книги "неопытным человеком". Функция этого нарратива заключается в том, чтобы поддержать социальный статус специалиста. Однако умение колдуна, по аналогии с быличками об отчитывании священником, описывается здесь как способность избавляться от чертей, а не вызывать их.


"Отношение к священникам, предлагавшим лечебные средства и услуги, в крестьянской культуре зачастую строилось на тех же представлениях и требованиях, которые были характерны для отношения к традиционным специалистам". Изоморфизм быличек об "отчитывании" священником и "начитывании" чертей по книге колдуна обусловлен, по всей видимости, той же долей единства в представлениях о "знахаре" и "лечащем священнике". Можно высказать предположение и о некоторой взаимозависимости двух сюжетов: ареал бытования нарратива о "начитывании" чертей не выходит за границы региона распространения кликушества и практик экзорцизма.

В материалах XIX века есть любопытные описания обычая ставить женщину, заспавшую ребенка, на ночь в церковь; священник при этом должен был очерчитить мелом вокруг нее круг.. Описания подобных "стояний", несмотря на то, что в них и не фигурирует чтение книги, во-многом аналогичны сказочному "отчитыванию": Женщину, заспавшую ребенка, ставят в церкви на три ночи на покояние. Около ее четртят на полу круг, из которого она не должна выйти, пока не придет поп. Дьявол, не смотря на то, устраивает по верованию крестьян иногда страшные шутки. Так был случай, что в первую ночь стояния женщины, он поджег церковь, на вторую ночь опрокинул церковь (она была деревянная) и прогрыз стену, а на тертью ночь поставил церковь кверху дном .

Былички о чтении "дилетантом" книги колдуна известны в исландских и норвежских вариантах, зафиксированы на Северо-Западе России, в Тверской и Самарской губерниях, но не обнаружены на Украине и в Белоруссии. Кликушество, по мнению некоторых исследователей конца XIX века, также не встречалось за пределами Русского Севера, Северо-Запада, центрального Поволжья и Сибири.

"Студент вызывает шторм, читая книгу магии, принадлежащую его учителю. Когда учитель возвращается и читает главу книги той же длины, шторм прекращается"..."Эксперт, обладавший книгой, хранил ее хорошо спрятанной, и однажды, когда он недолго отсутствовал, он попросил своего слугу принести ее, или дал ее на время кому-то еще. Неопытный человек случайно завладел книгой и заглянув в нее случайно вызвал дьявола и должен был дать ему задание: высушить озеро, сплести вервку из песка (сена), собрать крупицы песка, зерна, пороха, и т.д., высыпанные из сосуда, построить мост, расплести все узлы на рыболовной сети, или носить воду в решете. Настоящий владелец книги возвращается, т.к. ему сообщают о случившемся, или он сам чувствует, что что-то произошло, и изгоняет дьявола".
Сказка "Чернокнижник" в сборнике Е.А. Чудинского ("Чернокнижник и черти"). Здесь реализуется тот же сюжет об использовании книги "дилетантом" ("Стоял солдат на квартире. Занимался чернокнижием и книжки такие имел. Отлучился он раз из дома и приходит к нему в это время товарищ. Видит, что земляка дома нету, нашел его книжки и давай читать от скуки" (Чудинский 1864)).

О практике "отчитывания" ничего не сообщает и А.Ф. Хойнацкий, посвятивший специальную работу описанию народных практик использования Евангелия, Псалтыри и других богослужебных книг на Юго-Западе России (Хойнацкий 1878).

Но вернемся к тому, какую роль в этих текстах играют книжные мотивы. В рассказах о "начитывании" чертей и об "отчитывании" священником ничего не сообщается о содержании читаемой книги. Оно попросту не актуально для рассказчиков. В обоих случаях чтение понимается как перформатив, то есть книга читается ради самого акта прочитывания, а не ради получения информации. Исследуя абракадабру, К.А. Богданов подчеркивал, что "будучи перформативом по существу, заговорный текст осуществляет соответствующее ему действие сам по себе - самим фактом своей формальной актуализации (актом произнесения или иного "опредмечивания" - переписывания, проглатывания написанного или выпивания "смытого" текста и т.д.). В нашем случае ситуация обратная: не текст актуализируется за счет произнесения, переписывания и т.д., а заклинательное действие находит актуализацию в образе конкретной книги, читаемой колдуном или священником.

Как перформативное действие может быть понят рассказчиком и ритуал гадания:

Инф: И от её водили. Она ночавала две ночи в лесу. Потом от вышла… А мы отчитывали - от, ейна сестра и я. На Ивангели открывали. И открывали так, что она прибудить. Ну, Ивангелие открывали, читали. И мне от так вышла… такая заглавия. Что она скинеть свой груз (что у ей были брусницы) - прийдёть в свой дом. Придёть, и будет множество народу, и будит её оплакивать. И правда. Пришла, народ её встречал. От так на Ивангели сказалось.

Соб: Это просто открывают наугад Евангелие и читают?

Инф: Да, читають… И от её уже отгоняють недобриков, понимаешь? Как Ивангелие читають. От етых самых, которыи завели её .

Перформативное чтение и чтение с целью получить информацию из книги - два основных типа репрезентаций книги в фольклоре современных северо-западных крестьян. В быличках о "начитывании" чертей фигурируют "черная книга", "книга черная магия", "книжка". Священник, по рассказам крестьян, отчитывает по "книжке", "Проклённой книге". "Евангелие" или "Библия" в этом контексте не встречаются, за исключением последнего из приведенных текстов. На мой взгляд, появление в нем мотива "отчитывания" вызвано тем, что рассказчица соединяет два типа нарративов - описание гадания и "отчитки" - каждый из которых имеет в этом районе самостоятельное бытование.

Перформативное чтение ассоциируется для крестьян этого региона, прежде всего, с "черной", "колдовской" книгой, чтение как способ получения информации - с Библией. Поэтому на вопрос собирателя о том, по какой книге гадал местный "дедко", информантка сообщает, что его книжка "колдовская". И сделать такой вывод, ее заставил, по всей видимости, слух о том, что у него "водились черти" (в данном случае - "шишики"):

Инф: Вот дедка-то этот и знал от худого следа, в Долбеево. У него была книжка, к нему, было, приходят люди, спрашивают: "Дедушка, у нас коровушка потеряласи". А он эту книжку открывает и скажет, что вот на такой-то день она придет - вы ее не ищите.

Соб: Что это была за книжка?

Инф: Колдовская. У него, говорят, в Долбеево и шишики были .

Выбор названия книги, которое делает рассказчик, сообщая ту или иную историю, зависит от того, какое значение он придает чтению. Понимая его как действие перформативное, "заклинательное", он скорее назовет "черную" книгу, "колдовскую". Сообщая то или иное содержание текста, выберет Библию, или книгу "божественную". Называя книгу, о которой идет речь, информант не вспоминает как выглядела эта книга, или какое она имела заглавие. Он знает, с какой книгой может быть произведено описываемое действие. Одна из пожилых дам д. Устрека Мошенского района, рассказывая о своей знакомой, предсказывавшей близость конца света, заметила:

"Вот как начнет говорить, что сбывается, вот откуда ты берешь? Она говорит, что… И не сказала кто дал, и не сказала какую я читаю книги. Я думаю, может, она Библию читала" .

"Божественные" книги, в свою очередь, представляются как книги, в которых описываются нормы поведения в сообществе.

Однако возможность говорить о Библии как об одной из многих других книг не лишает актуальности представление об ее исключительности, реализуемое в различных по топике высказываниях. Так, неоднакратно в рассказах появлялся мотив невозможности приобретения Библии:

Инф: А теперь ведь есь. Вы купите Библию, почитайте. Новая, есь новая… как… Библия? Или Новый завет? Старый завет?

Соб: А где их можно купить?

Инф: Не знаю. Где-нибудь в магазинах, наверное, в книжных-то. Спросите, узнаете. У нас-то здесь не купите. Если вы учитесь в Петербурге, дак там уже знаете .

Именно Библия оказывается книгой, по которой можно гадать, предсказывать, лечить. Один из таких случаев — быличка, записанная в Холмском районе Новгородской области, в которой рассказывается о поисках пропавшей в лесу девочки:

Инф: И от её водили. Она ночавала две ночи в лесу. Потом от вышла… А мы отчитывали — от, ейна сестра и я. На Ивангели открывали. И открывали так, что она прибудить. Ну, Ивангелие открывали, читали. И мне от так вышла… такая заглавия. Что она скинеть свой груз (что у ей были брусницы) — прийдёть в свой дом. Придёть, и будет множество народу, и будит её оплакивать. И правда. Пришла, народ её встречал. От так на Ивангели сказалось.

Соб: Это просто открывают наугад Евангелие и читают?

Инф: Да, читають… И от её уже отгоняють недобриков, понимаешь? Как Ивангелие читають. От етых самых, которыи завели её.

В этой быличке соеденились два сюжета: один связан с практикой гадания по Евангелию, известной в большей степени по данным конца XIX в., но встречающейся и в настоящее время ; второй — с практикой отчитывания по Евангелию. Показательно, что в Холмском районе дважды были записаны былички, в которых священник использует т.наз. "Проклённую" или "Проклятую" книжку. В обоих случаях священник помогает избавитьсся от приходящих покойников. В одной быличке батюшка по просьбе вдовы "записывает" в нее приходящего к ней покойного мужа , а в другом должен "в Проклённую книгу почитать" . Во втором интервью информант поясняет: "Проклённая книга снимает проклятие. Читается не всякому, а худому, хранится в церкви". Для того, чтобы понять связь между Евангелием, которое читают "от недобриков" и Проклённой книгой, которую читает священник, необходимо проанализировать описания практики чтения Библии в устных рассказах.

Сам вопрос о том, читают ли Библию современные крестьяне, решить практически невозможно. С одной стороны, нам известно, что Библия встречается в деревнях Новгородской области редко. С другой, мы знаем, что всё-таки встречается, и, что важно, сами крестьяне иногда говорят о том, что читают Библию, или читали раньше. Я вовсе не хочу утверждать, что чтение Библии в современной "православной" деревне не встречается. Однако вопрос о чтении Библии может быть перенесен в другую плоскость и поставлен следующим образом: что, с точки зрения крестьян, считается "чтением Библии", какие практики чтения рассматриваются как норма, а какие, как отклонение от нее.

В подавляющем большинстве случаев крестьяне, рассказывая о Библии, называют человека, ее читавшего. Важно, что рассказ о содержании Библии, как правило, предполагает переключение с терминологии чтения  на терминологию устного обсуждения. Показателен пример из интервью, записанного в Хвойнинском районе: рассказ о том, как люди будут спасаться на семисаженном дереве, подкрепляется ссылкой на Библию, далее следует вопрос собирателя "А у вас Библия есть?", и ответ "Ну… слышали так уж" . Информантка из Мошенского района высказалась так: "Я видывала Библию, только мне вот уже не рассказывают" . То есть информация о содержании Библии черпается не из самой книги, а из устной традиции, что для этого сообщества является нормой.

Чтения, как технического навыка и технической же практики, оказывается недостаточно для того, чтобы получить информацию из Библии:

Откуда я знаю, я не изучала ее. Я видовала ее и читала. Мамы у кого-то была дана Библия. Пусть я здесь почитала, потом работала, да дети было, да некогда. А теперь я забыла всё .

Библию необходимо "изучать", а не читать. В этой связи любопытно высказывание женщины, живущей в Батецком районе: "Ну Библию читать тоже – ведь кто понимает… понимал. Разбирался. Там же по главам. А кто не разбирался – дак что там? Читай подряд – что там? Там ничего не поймешь. Там надо разбираться".

Знание информации, содержащейся в Библии, соотносится с представлением об "особом знании" знахарей, или тем знанием, которое приписывается владельцу письменного "заговора", даже если он "знахарем" не является. В Мошенском районе, где сущетсвует устойчивый запрет на передачу письменного "стишка", пока еще хозяин сам им пользуется, записано аналогичное высказывание и в отношении Библии:

Соб: А не говорили, што вот нужно как-то особое знание иметь, штобы Библию прочитать?

Инф: Дак если ты знаешь эти буквы, дак почему, возьми, да читай. Только где ты ее возьмешь … дак разве дадут, да не дадут.

Обладание подобным "знанием", равно как и чтение Библии, делегируется "особенным" людям.

Инф: У нас <на слуху> только старик был в Заболотье. Всё говорили, что вот Библия была.

Соб: И читал он ее или что?

Инф: У его всё прочитано. Он всё на свете знал. Придешь в болото за ягодам, он ходит. Он, было, и скажет, что "Погодите! Доживёте — будете на горы кататься на богах!"

Соб: Что это значит?

Инф: Что вот дожили, что икон выкидывают, церкви закрыли. Ну. Он это всё знал. А мы не верили .

Несколько рассказов об одном и том же человеке, читавшем Библию, были записаны в Каргопольском районе Архангельской области:

Инф:Были книжки у нас. Вот в деревне той, дак был такой Мананайка назывался, а у него была книжка божественна; так говорили, по книжке рассказывали, чцто такое время будет, будут железные кони, будет проводами всё опутано, в книжке той было писано, книжка там сейцас у кого... говорит: люди будут жить хорошо, жить хорошо, ходить хорошо, но будут неверные, будут изменять жена мужу, пойдёт отец на сына, сын на отца, будут вечцно, как сейчцас называют, пьяные, вот такими, говорит. А под конец света будет всемирна война. Люди умные, да будет всемирна война и окончится свет белой от хорошого ума [тех] людей... Что в поле будут огненные железные кони ходить, летать железные птицы. Откуда знали за много веков?

Соб: А как называлась эта книга?

Инф: Библия. Так вот в Библии всё это сказано .

В другом рассказе фигурирует уже не Библия, а книга "Лакурь", по которой Мананайка гадал:

Праздник был, дак после праздника носили, и он ходил к Мананайке... [Как его звали?] Мананайка,— я не знаю, так, прозвище ему было, наверное...— погадай мне это: кто у меня будет жена — холостой парень,— а он говорит, открыл Лакурь да и говорит: "У тебя будет жена - баба Ега, костяная нога". Лакурь, книга такая, гадальная там. Ну богомольные, всякие книжки у нево были. Вот всё говорил, что при послед времени будет земля вся пятками омерена. А вот меряли мерами — вот жали мы, дак сотками меряли. Такой мерой деревянной, а теперь уж меры все бросили... ничем не мерют. Вот он и говорил - вот так, всё будет проводами опутано... под каждым окном будет война, вот, может, люди будут и хорошо жить, но песен неохота будет петь, вода в реке высохнет. Будут все брат на брата, сват на свата, сын на отца, отец на сына. Под каждым-то окном война будет. Война будет, так хоть не под каждым окном. А теперь под каждым и есть. Пьянствуют все, скандалят кругом.

Человек, читающий Библию и рассказывающий о том, что в ней написано, никогда не называется собственно "знахарем" или "колдуном", равно как нет и свидетельств тому, чтобы к таким людям обращались за помощью в лечении или решении других проблем. "Знание" такого человека не связано с умением "сделать", как обычно говорят о "знании" колдуна. Его функция в сообществе определяется тем, что он умеет говорить о будущем, в каком-то смысле, пророчествовать. Воспоминания о рассказах таких людей предлагают именно эту картину:

Инф: Он говорил, что время придет, что Бога выкинете из дома. А мы всё глупые были, дак смеялись.

Соб: А что он еще рассказывал?

Инф: Что как умный кто, а мы глупые были робятишечки, ха-ха-ха, дедко что говорит, ха-ха-ха, все и пошли. Он всё расскажет, был. Он говорил, что и война будет сильная, как драться петух красный с белым, который обидит. А обидит красный петух. Говорил, что будет время, что женщины будут под одним все одеялом спать, с кем попало. И вот верно дошод.

Соб: А что это значит?

Инф: А то и значит. Что теперь хорошего значит. Ты с моим мужиком пошла, я с твоим. Вот то-то и значит, дедко говорил. Это всё и действительно, вот и Библия. Правильно и вышед .

Инф:В Устреке у одного деда была Библия. Он мне давал читать, так я говорю: да некогда, дед, мне читать-то! Дак так поговорит — он нам вот этот дом обшивал. Мы перевозили, я из дома свой перевезла. Он нам обшивал и жил у меня. Дак так: говорил про эту Библию. <…>

Соб: А он что говорил?

Инф: Да он такого ничего особого. Как вот воевали да. Как войны будут сейчас. И наши будут, и наших будут убивать, и тех будут убивать. Жись будет плохая. Работ не будет. <…> Ну а работы действительно нет. Колхозы нарушаццы. Они и нарушились. Вот у него это… Ну он конечно, всё-то не расскажет. Если бы читал, дак узнал бы чего .

И здесь уже уместна аналогия другого рода — а именно, крестьянское визионерство и пророчество. В "православной" крестьянской общине пророчество облекалось в различные формы, предполагавшие в той или иной мере эсхатологическое прорицание, или предсказание будущего.

В данном случае я ссылаюсь на выводы А.А. Панченко, сопоставившего материалы о традиционных формах "кликушества" и практиках пророчеств XVI—XVIII вв. В своей работе он отмечает, что "хотя крестьянское визионерство, по всей вероятности, не имело прямой связи с одержимостью кликотой, его физиологические характеристики сопоставимы с симптомами кликушеского припадка. Визионеры "трясутся и убиваются", их "тружает", "Божья сила" ударяет их об землю и т. п.".

Поскольку, с одной стороны, мы знаем о существовании в народном представлении связи между Библией и эсхатологической информацией, а, с другой, нам известно, что эсхатологические предсказания, нередко обликаются в форму пророчества, близкого к традиционному визионерству и кликушеству, можно допустить, что и сама практика чтения Библии и рассказывания о ней осмысляется в крестьянском сообществе как практика пророчества . В этом аспекте представления о "черной книге" и Библии полностью расходятся. Рассказ о чтении "черной книги" никогда не оформляется подобным образом.

По всей видимости, социальная роль чтеца Библии формируется под влиянием представлений о формах пророчества, и, соответсвенно, человек, берущий на себя эту роль, ставит себя в положение местного "пророка", т.е. человека, знающего будущее. Большинство оговорок, сделанных крестьянами для того, чтобы показать, что хотя они и видели Библию, но не читали ее, или читали, но не изучали и т.д. демонстрируют отказ от соответствующей роли чтеца-пророка.

Естественно, с другой стороны, что те информанты, которые в различных контекстах ссылаются на Библию, или даже подчеркивают тот факт, что читают ее, не выполняют и не претендуют на эту роль. Акцент на самостоятельном чтении Библии показывает стремление человека представить себя как просвещенного, современного и начитанного, что корреспондирует с другими нормами, сложившимися в отношении к светской книжности.

По данным J.Brooks’а, исследовавшего социальные аспекты распространения чтения и грамотности в России периода 1861–1917 гг., на рубеже веков происходит значительное повышение роли светской литературы в деревне. Во-первых, уже после реформы 1861 г. в деревнях зачитывают "Освободительную Прокламацию 19 февраля", крестьянам приходится подписывать целый ряд письменных документов с бывшими хозяевами и государством (Brooks 1985: 5). Во-вторых, после реформы образования 1864 г. начинается постепенное внедрение в школах светских учебников, в результате чего к началу XX века Псалтирь теряет свою исключительную роль в начальном обучении. В-третьих, в начале XX в. регулярной практикой в деревне становится чтение газет, а с началом войны интерес к газетам в крестьянской среде значительно возрастает.

J. Brooks отмечает, что с распространением светской литературы, на нее было частично перенесено отношение к религиозной книге. Однако очевидно, что в это же время имело место и обратное влияние. Сам J. Brooks обращает внимание на тот факт, что "как только светское чтение стало доминировать, книга потеряла часть своей загадочности для крестьян". К началу XX в. в российской деревне формируется социальные стимулы к получению светского образования.

Прекращение проповеднической деятельности и религиозной печати в советское время, наряду с ростом в деревне популярности городского образа жизни обусловили сложение системы ценностей, в рамках которой престижным считалось чтение светской литературы. Активное распространение средств массовой информации и светских книг позволила крестьянам познакомиться с риторикой и понятийным аппаратом, используемыми для светского обсуждения светской литературы.

Такое знакомство не только сделало возможным использование в общении этой риторики и понятийного аппарата, но обусловило и новое осмысление некоторых существовавших и раньше понятий. На примере Библии это явление можно проследить на разных уровнях.

В нескольких интервью Библия оценивается как интересная книга:

Соб: А любой ее может прочитать, кто захочет?

Инф: Наверно, любой, <потому> что у соседки вот есть. Не знаю. Она говорит, интересно