Аналогию картуша находим в гоетии, где помимо основного защитного круга, рядом чертится ещё один круг поменьше, внутри треугольника – Магический треугольник Соломона.
Это изображение магического треугольника, с помощью которого Соломон управлял злыми духами. Треугольник должен быть помещен в той стороне света, к которой принадлежит дух. Треугольник должен быть расположен основанием к кругу, а его вершина должна лежать в направлении стороны света, которой соответствует дух. В треугольнике, а точнее в кругу внутри треугольника, аналогично картушу, располагается печать или сигил духа. Магический треугольник Соломона это та область, в которой появляется дух и далее заклинается для выполнения приказаний.
Классический треугольник в гоетии содержит три имени: ANAPHAXETON (Великий Бог всех Небесных Воинств), PRIMEUMATON (Первый и Последний), TETRAGRAMMATON (непроизносимое Имя Бога I-H-V-H). Внутри треугольника в его углах пишутся буквы MI - CHA - EL, имя архангела Михаила. В центр вписывается круг, который закрашивается зеленым, остальная часть остается белой, имена же пишутся красным. Но имена могут быть другими, главное условие, чтобы они, как и имена в кругу должны соответствовать мировоззрению мага и которые имеют для него действительное значение. Многие эффективно используют простой треугольник с кругом внутри, без каких бы то ни было имен. В треугольнике также обычно зажигаются благовония; но после открытия храма и вызова духа маг должен, ни в коем случае не покидать круг и не входить в треугольник.
Вера в защитные свойства ограничивающей черты, просматривается также в распространенном раньше у многих народах ритуале опахивания. Ритуальная пахота сводилась к двум мотивам - это либо первая борозда, открывающая пахоту, либо опахивание – проведение ритуальной границы поселения/страны, ритуально «своей» земли, отделяющей ее от «чужого», опасного мира. Так, белорусский князь Радар, победив змея Краковея, насланного враждебным королем Ляхом, запрягает его в плуг и пропахивает границу с польской землей, о чем отпущенный им змей уведомляет своего повелителя: «Ой, Ляше, Ляше, по Буг наше!». У западного Буга действительно существуют гигантские валы, наподобие Трояновых на Дунае или Змеевых валов Украины.
Пропахивание борозды на змее – это одновременно и демонстрация силы победителя, и обоснование законности границ между государствами, которые противник теперь уже не смеет нарушить. У италиков (этрусков и латинян) также существовал обычай опахивания границ поселения медным плугом, за которым идет царь, «слева направо» (очевидно, по часовой стрелке, по направлению движения солнца, «посолонь») вокруг. При такой пахоте по благую, правую сторону царственного пахаря оказывалась своя земля, по левую, неблагую - чужой, внешний мир. В украинских легендах князь Борис (и его позднейшие сказочные подобия - Никита и Кирилла Кожемяки) опахивает землю, как и князь Радар, на запряженном Змее. При этом Киев остается внутри идущей по часовой стрелке дуги и с левой руки пахаря - в доле, которая символически отдается Змею, оказывается враждебная славянам степь: « - ... Разделим всю землю, весь свет поровну: ты будешь жить в одной половине, а я в другой. - Хорошо, - сказал Кожемяка, - надо межу проложить. Сделал Никита соху в триста пуд, запряг в нее Змея, да и стал от Киева межу пропахивать; Никита провел борозду от Киева до моря...» (Народные русские сказки. М.: Худож. лит., 1976. С. 174.).
Обряд опашки - один из самых красочных обрядов славян, давно привлекавший внимание этнографов. Он выполнялся для защиты селения от мора. Задача состоит в том, чтобы вокруг жилого места, например, деревни, провести плугом борозду с сомкнутыми концами. Таким манером все место окружается волшебным кругом, через которой не возможно переступить вражьей силе.
Обряд совершался с общего согласия жителей и обычно обсуждается и решается на мирской сходке. Заведует церемонией пожилая баба, богатая опытностью во всякий свычках и обычаях. Вообще в деле участвуют только одни женщины, мужчины исключаются совершенно и во все время опахивания должны сидеть по домам, наглухо запершись. Точно так же запирали и всех домашних животных. Ровно в полночь, баба, заправила обряда, выходила в одной рубашке за околицу и с диким воплем стучала в сковороду. Это призывной сигнал. По нему все взрослые женщины деревни, девушки и замужние выбегали из дворов, вооруженные всевозможными хозяйственными снастями - ухватками, кочергами, косами, серпами метлами или просто дубинками. В ту же минуту повсюду затворяли ворота, запирали наглухо скотину в хлевах, привязывали собак, и сами остающиеся дома мужики запирались в избах. Между тем, все женское население собиралось на околице. Приволакивали плуг или соху, которыми совершалось опахивание.
В целом ритуал опахивания у южных и западных славян был очень схож с восточнославянским, отмечается одна резко отличительная черта инославянских вариантов обряда – яркое отражение в них близнечного культа, состоящее в том, что опахивание осуществляется на волах-близнецах или двумя братьями-близнецами (В предании о проведении борозды при основании Рима тоже действуют братья-близнецы Ромул и Рем); если таковых в селе нет, то впрягают двух ровесников-тезок с одинаковым цветом волос, причем на восточнославянской территории эта особенность отражалась, лишь в окраинных районах, примыкающих к западнославянской зоне: на Волыни, в западной части Белоруссии – Гродненской губернии, Западном Полесье, в плуг впрягали волов, повсюду же в других местах плуг волокли сами же бабы. Обряд начинался с того, что заправила произносит, сняв с себя рубаху, грозное проклятие смерти. Затем бабы подтаскивают соху, надевают на заправилу хомут и впрягают ее в соху. Другие помогали ей, и таким образом совершалось троекратное обхождение сохою всей деревни. Вся толпа женщин, сопровождающая соху, во все горло кричит, пляшет, кривляется, размахивает по воздуху теми снастями, какие кто захватил, хлопает кнутами.
Существовали и местные особенности обряда опахивания. Носили, например, иконы Богоматери, св. Власия, покровителя скота (если опахивание ведется против падежа скота), св. Флора и Лавра (покровители лошадей). Тут видно стремление устроить из опахивания что-то вроде христианского молитвенного обряда; но с этим стремлением самым странным образом не вяжется раздеванье догола, неистовый рев и пляс и вообще языческая обстановка обряда. Например, Д. К. Зеленин семантику обряда объяснял стремлением отпугнуть моровую болезнь, «Коровью смерть». Такими отпугивающими средствами он считал шум, создаваемый участниками обряда; угрозы в адрес болезни; наготу женщин; орудия, связанные с очагом; железо (из которого, в частности, сделан сошник); магический круг; «стремление создать для такого привычного процесса, как пахота, самые необычные условия». Очистительное значение обряда он видел в закапывании живьем черного животного, «поглотившего смерть».
Но можно предположить, что участницы обряда опахивания, раздеваясь донага и распуская волосы, не просто стремились отпугнуть своим внешним видом Коровью смерть, но уподоблялись ей. Подобным образом действовала и сербская женщина в ритуале отгона градовой тучи. Она также раздевается донага и распускает волосы. Правда, там уже иной комплекс. В Курской губернии в соху для обряда впрягали бабу - неродиху, то есть бесплодную. Правит сохою девица, решившая не выходить замуж (В мотивах бесплодности просматривается или изначально мужской характер этого ритуала или это отголосок близнечного культа – так как согласно поверью, близнецы бесплодны); а сзади сохи идут вдовы и сыплют, как бы сеют, во вспаханную борозду песок. «Когда песок взойдет, тогда и смерть к нам зайдет», - поют при этом участницы обряда. Подобные формулы, ставящие нечистую силу и насылаемые ею бедствия в зависимость от явлений положительно-невозможных, очень обыкновенны в народных заговорах и клятвах. Но возможно смысл ритуала здесь глубже чем кажется на первый взгляд.
Возможно «Коровью смерть» здесь не отпугивают, не отгоняют, а делают невозможным ее приход. Совершают это странное действо не для того, чтобы показать, что нарушен привычный порядок вещей (показать алогизм происходящего), а с магической целью. Песчинки уподобляются семенам. Но, в отличие от семян, в них нет жизненной силы, они мертвы, они никогда не оживут, не возродятся. Так и не должна иметь силу и всходы Коровья смерть в этом месте. Она не просто не перейдет распаханную полосу, но эта грань еще усиливается засевом песка. Возможно, пытаясь перейти через мертвую пахоту, смерть сама умрет. Или опять же мы имеем дело с принципом уподобления: здесь все мертво так же, как и в том мире, откуда ты пришла, – поэтому здесь тебе нечего делать; или: здесь ты ничем не поживишься; или: здесь все тебе равны. В Воронежской губернии для обряда избирали пять девушек заведомо безупречного поведения, трех вдов самого дородного телосложения и одну беременную бабу. Девиц запрягали в соху, правят вдовы, а беременная баба идет впереди с образом. Все поют обрядовую песню: «Выйди вон из села, мы идем, девять девок, три вдовы с ладаном, со свечами, с Божьей матерью!».
Также распространенной частью ритуала являлось то что, все живое, попадающее на пути процессии, нещадно придается смерти, будь то зверь, птица, человек. Если попалось животное, то это, очевидно, оборотень; болезнь превратилась в зверя, птицу, чтобы спастись от преследователей, или с такою же целью приняла вид своего деревенского мужика. Поэтому-то мужики во время опахивания сидели дома.
Подобная нелюбовь к мужчинам наблюдается, например, при вызывании дождя, к которому прибегали в некоторых частях Индии: нагие женщины ночью волокут плуг по полю, в то время как мужчины стараются держаться от этой процессии подальше — их присутствие могло якобы разрушить чары. Многие народы считали, что, распахивая землю или изображая пахоту, женщины способны вызывать дождь. Так, у пшавов и хевсуров на Кавказе исполнялся во время засухи ритуал под названием «вспашка дождя». Девушки впрягались в плуг и тащили его в реку до тех пор, пока вода не дойдет им до пояса.
Так же поступали в подобных обстоятельствах армянские девушки и женщины. Старшая женщина или супруга священника надевала на себя рясу, а другие женщины, переодетые мужчинами, тащили под ее руководством плуг по воде против течения. Если засуха долго длилась в Грузии, достигших брачного возраста девушек запрягали парами в бычьи упряжки, священник брал в руки вожжи, и они пробирались через реки, лужи и топи, молясь, визжа, плача и смеясь. В одной местности в Трансильвании, во время засухи, несколько девушек раздевались догола, затем под предводительством женщины старшего возраста, также нагой, выкрадывали борону и тащили ее через все поле к ручью. Достигнув ручья, они пускали борону вплавь, садились на нее и в течение часа поддерживали в каждом ее углу по огоньку. После этого, оставив борону в воде, они возвращались домой. Однотипный способ вызывания дождя на севере Житомирщины описали в «Заметках по славянскому язычеству» Н. И. и С. М. Толстые: обряд вспахивания высохшей части реки или болота – села Лопатичи, Шатрищи и Васьковичи Овручского района; вспахивание дороги поперек деревянной сохой – д. Красятичи Киевской округи. В с. Лопатичи четыре бабы, запряженные в плуг, пахали речку, где высохло, и сеяли на этом месте мак. Толстые отмечают, что: «эти обряды выполняют почти исключительно бабы или девки».
В другой статье Н. И. Толстой приводит «географию» этого способа вызывания дождя: Кавказ (армяне и восточные грузины); центральная Белоруссия; западная Брянщина; некоторые зоны Полесья (Черниговщина, северная Житомирщина, Ровенщина, Тернопольщина; северо-запад Белоруссии; Словения – Штирия и Пекмурье). Информации о том, что, вызывая дождь, нужно пропахать реку (правда, невысохшую), записывали и в Прииртышье от потомков переселенцев из Белоруссии. Ритуалы вызывания дождя Толстой объяснял оппозицией «вода – огонь» и представлением о нарушении равновесия между ними. Он выделял ритуальные действия, специфические для вызывания дождя, как правило, не имеющие повторения в других ритуальных комплексах, и не специфические действия, встречающиеся в составе других обрядов и имеющие более общий смысл, имеющие охранительную, заклинательную или жертвенную функцию и «объединяющие этот обряд с ритуалами, совершаемыми при эпидемиях, эпизоотиях и иных стихийных невзгодах. К последним он и отнес вспахивание реки или дороги.
Не углубляясь сейчас во все семантические значения ритуалов вызывания дождя (помня о синонимичных рядах в составе практически любого обрядового комплекса), хочется отметить, что применение пахоты (а в некоторых случаях и опахивания села) с целью вызвать дождь – это не просто привлечение «не специфического» обряда к этой ситуации. Скорей всего, оно обусловлено… эротической символикой проведения борозды. Любовное соединение (проведение борозды) влечет за собой изливание плодотворного семени (дождя). Отсюда пахота – один из способов вызывания дождя. В этом случае даже не важно, что пахать – дорогу, реку или прокладывать борозду вокруг села. Важно эту борозду провести – река, а тем более высохшая река – уже поздний атрибут.