Новости: 🔔 Добавлено множество новых, интересных и бесплатных мастер классов 🔔

  • 29 Марта 2024, 02:29:00


Автор Тема: Языческие воззрения славян на природу  (Прочитано 657 раз)

Eliz

  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 3509
  • Репутация: 1290
  • Eliz Eliz Eliz Eliz Eliz Eliz
Было время, когда славянские племена, вошедшие в состав Древней Руси, вели жизнь звероловов и пастухов. Поклонение деревам и заповедным лесам идет, вероятно, от этой отдаленной эпохи, потому что верование народное образуется под влиянием обстоятельств жизни. Обращу внимание на остатки этого верования, сохранившиеся в пословицах.

О дупле как жилище беса говорит следующая пословица:
«Из пустого дупла – либо сыч, либо сова, либо сам сатана», согласная с древним свидетельством  в  житии  князя  Константина  Муромского: «Дуплинам древяным ветви убрусцем обвешивающе, и сим поклоняющеся». Наша пословица окончательно объясняется одним польским поверием, будто бы дьявол, превратившись в сову (puszczyk), обыкновенно сидит на старой дуплистой вербе и оттуда вещует, кому умереть. Потому мужики опасаются срубать старые вербы, боясь тем раздражить самого беса; отсюда польская пословица «Zakochał sie jak diabeł w suchej wierzbie», т.e. полюбил, как дьявол сухую вербу.

Этим объясняется темное место в «Слове о полку Игореве»: «Див кличет връху древа, велит послушати земли не знаеме». Известно, что в отдаленные средние века дьявол представлялся в виде птицы, сидящей на дереве. Мифический див, согласно с польским преданием, мог предвещать воинам Игоря верную смерть.

О поклонении пням свидетельствует поговорка «Родила тетка, жил в лесе, молился пням». О языческом обряде бракосочетания говорится: «Венчали вкруг ели, а черти пели».

Перед  всеми деревьями дуб имел преимущество: в одной сербской пословице называется он вражьим,т.е. посвященным бесу. «Кабы всякий день был божить, то не стало бы вражьего дуба».

Кроме дуплин, народное поверие давало в жилище бесу овраги и болота. Пословицы говорят: «Горы да овраги – чертово житье», «Всякому черту вольно в своем болоте бродить». Водяной демон живет в омуте, потому говорится: «Из омута в ад как рукой подать».

Живущие в лесах, в борьбе с дикими зверьми могли употреблять оружием дерево, и именно обожженное, а иногда и горящее. В Южной Сибири доселе употребляется ожог в значении дубины, которой мешают дрова и угли в печи. Следовательно, ожог был не только оружием, но и древнейшим видом кочерги, которая первоначально так-же была не иное что, как корявая дубина; чем объясняется пословица «Старого леса кочерга». Как на кочерге обыкновенно ездили ведьмы, так и ожог почитался принадлежностью черта. В одной русской пословице говорится об ожоге как жертве черту: «Ни Богу свеча, ни черту ожег».

Смола жженого дерева была известна славянам уже в эпоху доисторическую, как свидетельствуют древнейшие названия смолы: пекло и деготь. В XII    в. вместо смолы находим – пекло: «жегуще пещъ cѣрою и пеклом»(Даниил. 3, 36); в позднейшем тексте «смолою». В Архангельской губернии и доселе употребляется в значении смолы слово пек.

Обратная ссылка: https://mooncatmagic.com/drugie/154/yazycheskie-vozzreniya-slavyan-na-prirodu/1153/
"У меня в померкшей келье — Два меча. У меня над ложем — знаки Черных дней. И струит мое веселье Два луча. То горят и дремлют маки Злых очей".

Eliz

  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 3509
  • Репутация: 1290
  • Eliz Eliz Eliz Eliz Eliz Eliz
Re: Языческие воззрения славян на природу
« Ответ #1 : 22 Апреля 2019, 16:51:06 »
Есть причины думать, что кремень, как название самого твердого камня, по преимуществу имел значение в грубой жизни звероловов. Пословицы приписывают этот камень черту: «Жри, черт, кременье» – значится в Архивном сборнике. Из одной пословицы у Янькова видно, что черт извергает из себя кремни, как помет.

Сосудов и кринок с напитками и кушаньями не советуют оставлять непокрытыми, опасаясь, чтобы нечистая сила не осквернила их; если нечем покрыть, то должно по крайней мере перекрестить или положить сверху две лучины накрест.

Заклятия против болезней.

Нечистая сила смерти и недугов изображается в народных преданиях вечно голодною и прожорливою; она с жадностью бросается на людей и животных и питается их кровью и мясом. По народному выражению, больной изнашивается: полнота и крепость его тела как бы поглощаются злобными демонами; напротив, исцелить, то есть восстановить здравие, буквально означает сделать человека целым.

Моровой язве даются острые зубы и жало. Сибиряки считают оспу за нечистого духа, который бродит по свету и питается мертвыми телами, а потому, желая умилостивить его, нарочно убивают скотину. Оспа ходит с клювом и, ударяя им, пятнает человека щедринками (рябинками). В Олонецкой губернии заболевшего оспою приносят к другому, хворому тою же болезнью, и он отвешивает ему три поклона и произносит:
«Прости меня Оспица, прости Афанасьевна, чем я пред тобою согрубил, чем провинился!». Прощать в старинном языке употреблялось в значении выздороветь, исцелиться от болезни. Когда начинается болезнь, то следует не ложиться на постель, а стараться быть на ногах, чтобы она не взяла силы и не одолела человека.

По мнению народа, болезни посылаются по ветру или по воде: «с ветру пришло», «с воды приключилося». Колдун выходит на дорогу и выжидает, не подует ли попутный ветер в ту сторону, где живет обреченный на порчу. Выждавши, он берет с дороги горсть пыли или снегу (смотря по времени года) и бросает на ветер, причитывая: «…ослепи (запороши) у раба такого-то черные очи, раздуй его утробу толще угольной ямы, засуши его тело тоньше луговой травы!».

Главные напускные болезни – икота и стрелы. Икотою называют на севере России припадки кликушества; икать во Псковской губернии – кричать, кликать. Силою чародейного слова нечистый дух заклинается на чье-нибудь имя; быстро летит он на крыльях ветра, и первый встречный, кто носит означенное имя, делается его жертвою. Иногда наговаривают икоту на камни или насекомых, и тот, кто запнется о такой камень или проглотит летучую мошку, подвергается истязаниям злого демона.

Стрелы (колотье) напускаются так: берется коровий рог, насыпается песком, дресвою, истолченным стеклом, и все это выдувается в отверстие рога, с заклятием на известное лицо. Ветер подхватывает песок, дресву и стекло, несет их на человека и производит в нем такое ощущение боли, как будто вся внутренность его была наполнена острою пылью и режущими осколками.

---------------

Индийские Веды делятся на две части: одна часть состоит из величаний, песней и гимнов и потому называется мантра. Другая излагает религиозные обряды и называется брагмана – имеющего значение религиозного обряда, мольбы и языческой требы или жертвы. Эти две части Вед так невразумительны и темны, что даже древнейшие индийские грамматисты, имевшие целью объяснение Вед, затеряли уже ключ к полному уразумению как гимнов, так и обрядов. Сами Веды являют уже переход от первоначального жреческого периода к позднейшему, когда величанье от прославления языческого божества низошло до заклятия, наговора. Ибо в Ведах позднейшего периода к так называемым мантрам присовокупляются уже и заклятия против вредных действий божеств, против болезней, врагов, зверей.

Подобный заговор болезни такман (лихорадочный недуг),с обращением к божествам Агни и Варуне, приводит Roth из Ат’арва-веды.  Болезнь  такман  свойства  воспаляющего,  как видно из слов заговора: «Ты все тело желтым творишь, мучишь палящатым огнем». Потому заговор и начинается призванием божества огня: «Агни, прогони такман!» Это болезнь страшная: она, сожигая тело, дает ему цвет желтый или, как в старину говорили, золотой, откуда болезнь златеница (желтуха) и одна из сестер-лихорадок – златеница. Такман проклинают, гонят, вызывают из страждущего тела, и когда ничто не помогает, то кланяются ему как божеству и молят, чтобы он пощадил больного или поискал себе иного нечестивого человека. Силою чародейных заклятий колдуны могли не только изгонять болезни (amiva), но и напускать их на своих врагов.

Индийский заговор на эту болезнь заклинает, чтобы она, проходя мимо, шла в страны чуждые, к живущим далеко. Наши старинные заклятия прогоняют всякую напасть тоже в отдаленные страны, в пустыни и дебри. До нас не дошли в своем первоначальном виде заклятия, совершавшиеся при изгнании Мораны (санскр. марана–смерть), как начальной силы всякому злу и всякой болезни, зато старинные рукописи сохранили нам заговоры против мифического существа если и не тожественного с Мораною, то, в ближайшем родстве к ней стоящего. Известном под именем Нежить или Нежит и записанном между суевериями в известной древней статье, напечатанной у Калайдовича в «Иоанне, Ексархе Болгарском»; в этой статье суеверие «о нежитѣхъ, сирѣчь изъ пустыня исходятъ» приписано болгарскому попу Иеремии.

Как морана от корня мр значит смерть, так и нежить состоит из отрицательной частицы не и слова жить. В одной сербской рукописи дошло до нас пять заклятий против нежита. В этих заклятиях под нежитом разумеется какая-то страшная напасть. Во всех этих заговорах мифическое лицо нежить или нежит встречается с силою доброю, которая и прогоняет нежита. Позднейшие олицетворения этой благотворной силы, без сомнения, не составляют первоначальной сущности заговора.

Приводим  здесь  второй  и  третий  заговоры.  Второй:

«Сходещю нежиту от сухаго(*огненного) мора(я), и сходещу Iисусу от небесе, и рече ему Iисусь: “Камо идеши, нежите?” Рече Ему нежить: “Сѣмо иду, Господине, вь чльвѣчю главу мозга срьчати, челюсти прѣломити, зубы ихь ронити, шiе ихъ кривити и уши ихь оглушити, очи ихъ ослѣпити, носа гугьнати, крьве их пролiяти, вѣка их исушити, устьнь ихь кривити и удовь ихь раслаблати, жиль ихь умртвити, тѣла изьмьждати, лѣпоту ихь измѣнити, бѣсомь мучити е”. И рече ему Iисусь: “Обратисе, нежите! Иди вь пустую гору и вь пустыну, обрѣти ту елѣну главу и вьселисе вь ню, ть бо все трьпить и все страждеть (......) – иди в каменiе, ть бо все трьпить, зиму и знои и всѣко плодьство, ть бо о(т) твари жестокь есть, вь себѣ дрьжати те сильнь есть. Нежить, да ту имѣи жилище, доньддѣже небо и земла мимоидеть и кончаетьсе, отниди от раба Бжiя имрек».

– Третий заговор стоит в связи со вторым.
«Святы Михаиль, Гавриль гредѣше,  вьзьмь  желѣзьнь  лукь  и  желѣзьны  стрѣлы, стрѣлати хоте елѣна и елѣну, и не обрѣте ту елѣна и елѣну, нь обрѣте нижита, иже сѣдѣше, камы рацѣпивь, и выпро-си его: “Что ты еси иж сѣдиши, камы рацѣпивь?” Отве-щавъ ему: “Азь есьмь нежить, иже чловѣче главе рацѣплю и мозьгъ исрьчу, крьвь ему пролѣю”. И рече му Михаиль, Гавриль:  “Проклетыи  проклетьче  нежите!  Не  мозьга срьчи, ни главы рацѣпи, нь иди вь пустую гору и вьлѣзи вь елѣну главу. Та ти есть трьпѣлива трьпѣти то, аще ли те по семь дни обрѣщу, любо те посѣку, любо те прострѣлю”. И вьзьмолисе нежить: “Не посѣци, ни прострѣли мне, да бѣжу вь гору ивьзвлелѣну (sic) главу”».

Такие заклятия еще носят на себе следы первобытной индийской мантры, или величанья, по крайней мере в наименовании мифического существа и в эпическом рассказе о каком-то мифическом событии. Заговор позднейшей эпохи теряет и эти последние остатки жреческого периода, оставляя за собой только силу клятвы, целебную или вредоносную, но совершенно забывая первоначальные обстоятельства заклятия.

Такой исторический ход заговора во всей ясности оказывается из сличения одного древненемецкого на ушиб и вывих в рукописи X века с позднейшим заговором русским в списке XVII века. Немецкое заклятие, будучи еще эпизодом эпического целого, рассказывает частный случай о том, как Фоль и Водан ехали лесом, как лошадь Бальдера вывихнула себе ногу и как Водан заговорил и вывих костей, и вывих крови , и вывих суставов. К этому рассказу присоединяется и самая форма заклятия:
«Кость к кости, кровь ко крови, сустав к суставу, будь прилажено». Как заклятие Веды призывает божество Агни, так и эта немецкая формула заставляет заговаривать вывих, кроме Водана, и других богов: «Заговаривала Синтгунт и Сунна (солнце), сестра ее, заговаривала Фруа (Фрея) и Фолла, сестра ее, за-говаривал и Водан, как умел хорошо».

Заговор русский употребляет почти те же выражения в форме заклятия – откуда и видно общее его происхождение с немецким; но он уже утратил как эпическую, так и жреческую основу: русское заклятие не связывается уже ни с каким эпическим событием и не взывает к языческому божеству. Старинное прославление в честь языческого божества заменено поэтическим воодушевлением, с которым колдун приступает к заговору:

«Зъбасалися сцепалися две высоты въместо, – сростася тело с телом, кость с костью, жила з жилою; запечатал – во всяком человеке печать; запеки ту рану у раба Божия, имярек, в три дни и в три часы, ни боли, ни сверби, без крови, без раны».

Ф. Буслаев
"У меня в померкшей келье — Два меча. У меня над ложем — знаки Черных дней. И струит мое веселье Два луча. То горят и дремлют маки Злых очей".