С хозяйкой мы ведем длинные разговоры. Говорит больше она: рассказывает про “гулянки” и “бесёды”, передает деревенские сплетни. Часто говорим мы и про лесных и домовых духов, про злого баенника и про доброго овинянника. Сначала она избегала подобных разговоров; но когда я ей сама сообщила несколько разнообразных “страшных историй”, она стала откровеннее.
“Вон хоть господа и бают, нету того — а есть”, сказала она, вдруг сделавшись серьезной. — “Кто скотинку-то уводит, да кого и так заведет в лисях?” прибавила она таинственным полушепотом.
“Ведь вот что было со мной. Работали мы в лисях — я тогда еще за первым мужем была,[51]не большухой. Жарко было, страсть — я и выкупалась в лисях. Сделалось со мною что после этого, не знаю — разнемоглась я совсем. И к фельдшеру я уж ходила и к “бабушке” — тут ворошунья была одна — ничто не берет “Значить, говорит она мне, прощаться надо пойти”. Пошли мы с ней, значит, к тому самому месту, где купались. Велела она за собой говорить: “Царь лесовой и царица лесовая и лесовые малые детушки, простите меня, в чем я согрешила”. И как скажем, так и поклонимся с ней. А как в третий раз сказали, как зашумит что-то, словно выстрелил кто рядом. Уж после того лечить меня стала “бабушка” и вылечила”.
Чаще всего ее рассказы касались лесного царя. Неудивительно, что лес, обступивший со всех сторон олончанина — этот лес, в котором проводят почти все дни года крестьяне, будь-то на охоте или за работою на лядине, лес, полный таинственности, производит могучее впечатление на ум олончанина, держит в плену его фантазию. Вот как представляет себе мощного властителя леса пудожанин. Весь лес, говорят пудожане, принадлежит лесному царю, который живет в нем вместе с женой и детьми. Это такая же семья, как и человеческая, и на людей-то они похожи, только “почернее будут”. У лесного царя есть верные собачки, сопровождающие его всюду — маленькие и пестрые, которых, однако, редко можно увидать; есть и верные слуги, подчиненные ему — то лесовик или леший, ростом с дерево, и другие лесные духи, боровики и мо[52]ховики, отличающиеся от лешего только тем, что они меньше его ростом. Злой лесовик — враг крестьянина: он уводит у него скотину в лес, так что иногда и не сыщешь ее; он же сбивает с пути охотника, заводит в лесу ушедшую по грибы да по ягоды девушку. Собственно лесному царю не приписывают злобы, разве только в редких случаях, причем ясно смешение его с лесовиком. В большинстве случаев из рассказов пудожан явствует, что лесной царь “праведный”: даром никого не обидит. Он даже часто возвращает заблудившуюся скотину ее хозяину, хотя для этого и требуется соблюдение известного обряда. Живо переносит нас этот обряд в далекую эпоху язычества, напоминая нам жертвоприношение.
“Пропадет коли скотинка, говорили нам, вот что делают. Пойдут в лес, положат на перекрестке яйцо на левую руку от себя. А на яйцо наговорить должно: “кто этому месту житель, кто настоятель, кто содержавец, тот возьмите дар, возьмите и домой скотину спустите, нигде не задержите, не за реками, и не за ручьями, и не за водами” - отдаст”. “А бывают и такие, что знаются с лесовиком, и лесовик отдает им скотинку. Только уж грех-то великий. Тот, значит, и говорить с ним может, и увидать его. Пойдет он на перекресток, засвищет - а он тут и придет. Скажет можно ли отдать ее. Коли можно — завсегда отдаст”.
Отдать скотину является невозможным в том случае, когда она была “завещана”, т. е. обещана[53] лесному царю. Дело в том, что люди, знающиеся с лесовиком, при выгоне скота на пастбище, вступают в соглашение с ним. Лесовик обещает охранять скот от волков, медведей и росомах, но за то получает в дар две или три штуки из стада. Такой союз с лесным духом считается величайшим грехом и слова, посредством которых заключается он, хранятся в глубокой тайне.
Есть и другое, более употребительное, средство обезопасить свой скот. Это произнесение так называемого “отпуска” или особенного заговора, который составлен специально для сбережения стада. Этот заговор есть ничто иное, как молитва, в которой грубо смешиваются христианские идеи с языческими. Он читается при выпуске скота, и читающий его пастух обходит стадо с иконою. При этом берется также воск, делаются из него три шарика, в которые закатывается иногда немного шерсти от каждой скотины. Эти шарики прилепляются к иконе и иногда осенью по окончании пастьбы пускаются на воду. Глубоко чтятся “отпуски” крестьянами. Пастух иногда дорого платит за него сведующим лицам, и, получив его, тщательно сберегает.
Интересно, что то же жертвоприношение, которым стараются побудить лесного царя отпустить домой утраченную скотину, употребляется и в том случае, когда кто-либо заболеет в лесу. Меняют только несколько слов при жертвоприношения. “Вы дар возьмите, говорит заболевший, кладя на дорогу яйцо, а меня простите во всех[54]грехах и во всех винах - и сделайте здрава и здорова, чтобы никако место не болело, не шумело”. Итак, когда дело касается болезни, полученной во владениях лесного царя, не ограничиваются простым заговором, где призывается помощь Христа, Апостолов, Божей Матери и Святых или даже светлых мифических божеств, как например утренней зари, против злых духов “от лесовых, от боровых, от моховых и от витреного, и от уличного, и от водяного, и от баенного и т. д. и от всего нечистого духа и от непадшей силы”. Напротив, здесь стараются умилостивить лесного царя жертвою или “прощанием”, т. е. просьбой о прощении. Очевидно, что по верованиям крестьян, по крайней мере, в некоторых местностях, они имеют тут дело с высшим существом, которого они, однако, не признают за “нечистого духа” и за “непадшую силу”. Точно также всякая ворожея, берущая воду в лесу для лечения должна испросить на это позволение у лесного царя, иногда наряду с царем водяным и с царем земли. “Царь земной и царица земная, говорит обыкновенно берущая воду, и царь водяной, и царь лесной, благословите водушки взять не ради хитрости, не ради мудрости — для доброго здоровья раба Божья”.
Так глубоко чтут владыку леса пудожане. Века прошли, исчезли языческие божества, оставив лишь смутные намеки на свое существование в некоторых преданиях, в заговорах народа, — а культ лесного царя так же крепок, так же жив, как и прежде. Сохранению его без сомнения содействовала сама местность, в которой приходится жить пудожанам. Даже не во всех деревнях этого уезда он сохранился одинаково. Близость большого озера, занятия рыболовством тотчас меняют настроение жителей. Реже имея дело с лесом, они хранят культ его уже не так строго и склоняются больше к почитанию водяного царя, со стихией которого им приходится быть в более тесных сношениях. Так жители берегов большого Водлозера, которые занимаются преимущественно рыболовством, хранят в большей неприкосновенности культ водяного царя, о котором на небольшом Купецком озере ходит сравнительно мало рассказов.
Харузина В. На Севере 1890
