Способность к быстрым превращениям и многообразие принимаемых обликов выделяют ведьму среди других мифологических персонажей. Оборачиваясь, ведьма кувыркается на печном шестке (или в подполье, на гумне) через огонь, через ножи и вилки, через двенадцать ножей, через веревку и т. п. «Прежде чем превратиться в сороку или свинью, ведьма переметывается в овинной яме через коромысло» (Перм.). В Забайкалье и некоторых других районах Сибири верили, что ведьма «при своем превращении тело оставляет под корытом для стирки белья, до возвращения в него вылетевшей души». Есть и более известные нам (по сказкам) способы оборачивания — например, натирание волшебной мазью.
Колдует, оборачивается и летает или бегает в образе животных ведьма чаще всего в сумерках, вечером, ночью: «Один раз мои девчонки пошли в клуб. А я говорю: „Девчонки, сегодня вечер-то страшной, вы бы не ходили“. <…> Они в клуб-то пошли, а потом из клуба пошли и видят: старуха бежит, вот так сгорбилась, бежит. И за имя ударилась. Они лихоски ревут, а она чушкой сделалась и бежит за имя. Потом ребятишки фонарям ее осветили — и не стало! Поворотятся — она опеть бежит» (В. Сиб.).
Ведьма, колдунья — существо и реальное (в повседневной жизни она обычная крестьянка), и наделенное сверхъестественными силами, способностями.
Согласно русским поверьям, ведьма властна над разнообразными проявлениями бытия природы и человека. От ведьм и ведьмаков «зависит урожай и неурожай, болезни и выздоровление, благосостояние скота и часто даже перемена погоды».
В записях XIX―XX вв. упоминается и такое умение ведьмы, как порча и кража Луны. В Томской губернии считали, что ведьмы учатся вначале «портить» редьку и месяц, а затем — человека. Месяц «портят» следующим образом. Баба, став «окарач» (на четвереньки), смотрит на него через банное корыто и колдует. От этого край месяца должен почернеть как уголь. В Астраханской губернии записан рассказ о том, как ведьма «скрала» месяц во время свадьбы, и поезжане (участники свадьбы) не нашли дороги. В архиве Курского Знаменского монастыря есть запись XVIII в., повествующая о том, как ведьма снимала с неба звезды.
Связь с Луной, свойственная наиболее древним божествам, сверхъестественным существам, свидетельствует о давности происхождения образа ведьмы. Однако в России XIX–XX вв. подобные поверья (а тем более рассказы о летающей, поедающей, сметающей помелом Луну и звезды ведьме) не столь распространены, как, например, на Украине, у западных и южных славян. В русских материалах ведьма, колдуя над Луной и звездами, обычно сохраняет свой человеческий облик, хотя ее можно сравнить с затмением, тучей. Это не позволяет видеть в образе ведьмы лишь одушевление, персонификацию стихийных явлений. Ведьма то подражает стихиям, то подчиняет их себе, то как бы растворяется в них, сливаясь со стихиями, действуя их посредством. Образ ведьмы возник на перекрестье представлений о «живых» стихиях, о наделенной сверхъестественными способностями женщине, а также об обладающих особыми свойствами и способностями животных, птицах.
Для того чтобы полететь, ведьма оборачивается птицей, лошадью или становится женщиной-всадницей. «Занятия» летающих ведьм разнообразны. В облике сороки ведьма-вещица вредит беременным женщинам (см. ВЕЩИЦА-СОРОКА), реже — летит на шабаш (Тульск., Вятск.) или крадет Луну (Том.)
В России XIX―XX вв. популярны рассказы о колдовских полетах или поездках ведьм на человеке, обернутом ею в лошадь (или, наоборот, наделенного особыми силами человека на ведьме-лошади — Орл., Калуж., Вятск.). Давнее распространение этого сюжета засвидетельствовано в Номоканоне, где упоминается об исцелении архиепископом Макарием «жены, обращенной в кобылицу». Чтобы обернуть лошадью спящего или зазевавшегося человека, ведьме достаточно накинуть на него уздечку. Узда и хомут традиционно одни из самых «колдовских» предметов. Русские настолько верили в передачу колдовства через все, «принадлежащее к конской упряжи и вообще к езде», что к царским лошадям, например, посторонние категорически не допускались, а в Восточной Сибири порча ведьмами людей, скота и предметов до сих пор называется «надеванием хомута».
В рассказах XIX–XX вв. полеты и поездки ведьм-лошадей (ведьм-всадниц) бесцельны или заканчиваются замужеством (иногда гибелью) укрощенной в облике лошади ведьмы. В вятской быличке «дошлый солдатик» обуздывает ведьму в тот момент, когда она сама хочет накинуть на него узду, превращает девицу в кобылу и разъезжает на ней по ночам.
Подобная же тема взаимообращений (но более многообразных, многоступенчатых) разрабатывается и в сказках: жена-гулящая обращает мужа в собаку, воробья, но ему помогают вороны и учат, как, в свою очередь, обернуть жену кобылицей (Арх.) <Карнаухова, 1934>. Повествования о полетах и поездках ведьм на шабаш (как и о самих шабашах) в великорусских губерниях не получили большого распространения. В рассказе из Вятской губернии, например, говорится не столько о шабаше, сколько о судьбе случайно попавшего на него человека: ведьма-сорока (а вслед за нею обернувшийся сорокой муж ведьмы) прилетает на сборище колдуний. Муж тут же вынужден его покинуть («пока не съели ведьмы») и улетает на коне, нарисованном и оживленном его женой. Не вовремя спрыгнув с коня, он затем добирается домой целых полгода.
Сборища ведьм (приурочиваемые нередко к Пасхе или ко дню Ивана Купалы) 7 июля могут происходить на кладбище (В. Сиб.); на Кормилицкой горе (Смол.). Калужане считали местом таких «собраний» два засохших дуба, находящихся в трех верстах от г. Мещовска.
Ведьмы властны и над погодой, особенно над влагой, дождем. В Воронежской губернии считали, что ведьма может прогнать тучи, размахивая своим фартуком. Один из жителей этой губернии вспоминает, как «лет двадцать тому назад крестьяне собирались убить некую девку Голубеву… за то, что она, якобы, ходила по ночам голая по селу и, потрясая снятой рубахой в направлении собирающихся туч, произносила какие-то заклятия и разгоняла эти тучи. Моему покойному отцу — местному священнику — едва удалось уговорить суеверных крестьян оставить в покое ни в чем не повинную, очень симпатичную девушку» <Поликарпов, 1906>.
По поверьям (правда, более свойственным южным и юго-западным районам России), ведьма прячет и хранит в мешке или горшке дождь, град, бурю.
Веря в особую связь ведьм с водой, начиная со времен Древней Руси заподозренных в ведовстве испытывали так: бросали в реку, озеро, и тех, кто не тонул, считали ведьмами (возможно, подозревая и в способности воздействовать на воду; ср.: сообщение из Архангельской губернии: «У Ивана мать староверка (необычная, наделенная особыми знаниями женщина. — М. В.) ходила в воду и вода „отступалась“» (Арх.)). При длительном отсутствии дождя обычно разыскивали ведьм, наколдовавших засуху.
Вера в то, что ведьма может каким-то образом притягивать к себе (или «втягивать» в себя) влагу — задерживать дождь, загребать росу, выдаивать коров, — особенно распространена в России. Одно из наиболее традиционных занятий ведьмы — выдаивание чужих коров. Обычно в сумерках, ночью, обернувшись змеей, свиньей, кошкой и тайком подобравшись к корове, ведьма доит ее, при этом может обходиться и без дойницы, перетягивая вымя невидимыми волосками (Ворон.). В рассказе из Тульской губернии коровы богатого мужика не дают молока. Ему советуют караулить с топором, сев под куриный насест. Ночью на двор приходит кошка и, обернувшись простоволосой бабой, доит корову в кожаный мешок. Мужик отсекает бабе руку топором, и она исчезает. Утром обнаруживается, что он отсек руку матери, оказавшейся ведьмой. Сход постановляет не пускать ее со двора.
У выдаиваемой ведьмой коровы пересыхает вымя, она чахнет и погибает. Рассказывают и о более сложных способах колдовского доения: не прикасаясь к коровам, ведьма выдаивает их, воткнув нож в соху (отчего молоко вытекает по ножу), или окликает, закликает коров, перечисляя их имена. По слову ведьмы молоко наполняет приготовленную ею дома посуду (см. ЗАКЛИКУХА).
Действия ведьм соотнесены с годичным циклом бытия природы, особенно значимы, опасны в середине зимы и в дни летнего солнцеворота. В южных районах России бытуют рассказы о том, что 16 января голодные ведьмы задаивают коров. Во время летнего солнцеворота (в Иванов, Петров дни, 7 и 12 июля) ведьмы стараются проникнуть в хлевы, подобраться к скоту.
Солнцевороты, большие календарные праздники (например, Пасха) своеобразные празднества (разгулы) ведьм, сопровождаемые, по русским поверьям, не столько шабашами, сколько активизацией всех наполняющих мир сил и существ. В Сибири крестьяне полагали, что четверг Страстной недели «особенно ворожейный»: в ночь на четверг колдуньи ходят по дворам, портят скот; «худы люди» бегают и в ночь на Пасху — «хитруют, колдуют, стараютца унести что-нибыдь из чужова двора». В Забайкалье день Ивана Купалы назывался «Иван-колдовник». «Ведьмы и знахарки собирают в ночь под Иванов день „тырличь-траву“ и „орхилин“; последний растет при большой реке, срывать его можно через золотую или серебряную гривну, а кто носит ее на себе, тот не будет бояться ни дьявола, ни еретика, ни злого человека» <Ермолов, 1901>. На Ивана Купалу «ведьмы и ведуны вылетают из своих пещер охранять клады, портить скотину, уничтожать спорину в хлебе, делать заломы, чтоб корчило жниц, делать прожины, чтоб не было умолота» и т. п. (Пск.); в Петров день ведьма катается колесом по селу (Новг.).
Опасаясь ведьм, в такие дни коров вместе с телятами старались оставить в хлеву, чтобы сосущий теленок мешал ведьме отнять молоко, на дверь хлева вешали чертополох, клали в дверях скотного двора молодое осиновое дерево, подпирали дверь хлева осиновым поленом, обсыпали льняным семенем. На окна избы клали жгучую крапиву и вообще старались не спать в ночь на Иванов день, чтобы не стать жертвой колдовских проделок. В Смоленской губернии перед Ивановым днем ставили на воротах скотного двора Страстную свечу и образ (спустя сутки свеча могла оказаться искусанной ведьмой, которой она помешала проникнуть внутрь скотного двора). В некоторых районах России (особенно южных и юго-западных) в ночь на Иванов день происходило символическое сожжение конского черепа или чучела, изображающего ведьму.
Крестьяне ряда губерний России опасались ведьм и в день первого выгона скота в поле (6 мая, в Егорьев день). «Известно, что если перед захлопыванием петуха пройти деревней крест на крест (т. е. сначала вдоль по улице с конца на конец, потом поперек) и в то же время читать особый заговор, мало кому известный, то удой можно перенять» (Влад.).
Вредоносны (особенно в Иванов, Петров дни) ведьмы и для пасущегося в поле стада. Они стараются подобраться к животным или «окликают» их, громко называя по именам и «отнимая» при этом молоко (нередко ведьмы одновременно «загребают к себе» росу).
Согласно обычаям, крестьянки тоже «черпают росу» поутру Иванова дня, «таская чистую скатерть по земле и выжимая ее в бурак», собирая в кувшины, на чистые платки — от болезней (Волог., Вятск., Тамб. и др.).
«Черпание росы» направлено на приобретение здоровья, благополучия; «загребание» же росы ведьмой означает и «загребание молока», и порчу здоровья, порчу коровы.
Видимо, в некоторых своих качествах роса, молоко, дождь представлялись крестьянам единой субстанцией, воплощением и залогом плодоносности земли, скота, людей: «Вода воды ждет, т. е. если роса велика, то будет дождь» (Волог.); «Если 8 мая дождь, то будет легко скотине и много молока» (Твер.); «Если на Егорьеву росу вышла скотина, то будет жива» (Олон.); «Чтобы корова давала больше молока, чтобы с молока был больше „снимок“ (сливки) и чтобы из него выходило больше сметаны, нужно в ночь под Иванов день вынести кринки на двор и дать охватить их Ивановской росой» (Енис.).
Выдаиваемое молоко сохраняет связь с отнявшей его ведьмой: если такое молоко кипятить, то ведьма будет испытывать страшные мучения (Перм., Сарат.) или у нее «все внутри закипит» (Юг). Если в масло, сделанное из этого молока, воткнуть нож, выступит кровь (Новг.).
В восточносибирской быличке ведьма буквально «извергает из себя» отнятое молоко: «подставила ведро да давай рыгать — чистая сметана льется».
Молоко словно бы находится внутри ведьмы, в чем прослеживается некоторое ее сходство с дворовой змеей или змеей-полудницей (см. Змея, Змея дворовая).
Трудно сказать, «подражает» ли ведьма змее или образ сверхъестественной змеи — один из слагающих образа ведьмы. Так или иначе, но представления о том, что ведьмы могут удерживать в себе плодородие, урожай («обилье»), отмечены еще в Древней Руси. Во время голода в Ростовской земле волхвы надрезали кожу за плечами заподозренных в ведовстве женщин, выпуская втянутое ими в себя «обилье». В поверьях XIX–XX вв. дойница, горшок, корзина на голове и за плечами ведьмы, очевидно, также рассматриваются как сосуды, предназначенные для «отнимаемых» молока, росы, дождя, урожая.
Ведьма, таким образом, оказывается связанной с самыми разнообразными стихиями и силами мира: она и змея, и птица, и лошадь, и ветер, и дым; она и наделенная сверхъестественными способностями женщина — возможно, некогда служительница разнообразных змееподобных, птицеобразных, иных божеств, посредница между ними и людьми. В Восточной Сибири и ряде других районов России до сих пор бытует представление о том, что ведьма может повелевать змеями, лягушками, нечистой силой (оборотнями, домовыми, чертями).
Ведьма, «ведающая женщина», наделенная способностью влиять почти на все существенные стороны жизни (особенно на влагу, воду, плодородие), возможно, была связана и с высшим женским божеством восточнославянского пантеона — Мокошью (древнерусское «мокшить» значит «колдовать», а «мокоша», «мокуша» — «ворожащая женщина», «знахарка»). Роль повелевающей многообразными силами и существами ведьмы некогда могла быть не только вредоносной, но и необходимой.
Многие исследователи обычаев восточных славян отмечают особое призвание женщин в деле колдовства, хранения ими ведовских секретов и древних верований. Е. Аничков считал, что на Руси (начиная с XI–XII вв.) «с упадком роли волхвов» выдвигается «исконная носительница тайных знаний» — женщина, «ведовство же становится семейным, домашним» <Аничков, 1914>. Действительно, даже в XIX–XX вв. в особо важных или критических случаях (при эпидемиях, падежах скота) ворожат, колдуют обычные крестьянки. При этом их облик, действия часто повторяют облик и действия ведьм: женщины, в рубахах, без поясов, с распущенными волосами, на кочергах и помелах обходят, опахивают село во время эпидемий, преграждая путь болезни; или обегают дом в Чистый четверг, отгоняя нечистую силу, стараясь «оградить», сохранить в доме достаток, благополучие.
«Если в избе развелось много тараканов, то баба берет помело и клюку между ног и в одной рубахе объезжает свой дом, приговаривая: „Гребу и мету лишних тараканов и посылаю их за богатством“» (Волог.); на Еремея-запрягальника (14 мая) утром баба в белых чулках и рубахе, космачем (непричесанная), садится на борону и ездит на ней, приговаривая: «Как я веска и тяжка, так и хлеб мой будет на полосе веской и тяжкой, чтоб никто не мог на моей полосе свет (цвет) ни снять, ни сдуть, и чтобы дождь не обмыл и человек не отнимал окромя меня — хозяйки» (Сиб.). «Чтобы родилась хорошая репа, женщина перед посевом должна вымыться и одеться в чистое платье, а во время самого посева распустить волосы» (Забайк.); чтобы молоко было лучше, «некоторые хозяйки распускают волосы и прыгают через крынки с молоком, но так как способ есть, как говорят, дьявольская потеха, к нему прибегают только те, кто не брезгует и помощью Дьявола» (Забайк.).
Женская ворожба (как и сама особо связанная с природными стихийными силами женщина) исконно представлялась столь же необходимой, сколь и опасной. В селе XIX―XX вв. ведьма — явление почти всегда отрицательное, источник разнообразных бед: «Что бы ни случилось в крестьянской семье, виновной оказывается ведьма».
Кроме порчи погоды и скота, ведьме может приписываться порча полей, здоровья, людей. Обычно ведьма «портит» поле, делая «заломы и закрутки»: заламывая и связывая, скручивая стебли, прижимая колосья к земле, она «связывает плодородие», препятствует созреванию злаков и губит урожай. По поверьям, если ведьма делает в поле залом или прожин, пережин (прожинает полосу), то нечистая сила начинает таскать зерна с этого поля в закрома ведьмы (Яросл., Тульск., Орл. и др.).
«От пережина жнива черненькая делается, — рассказывали владимирские крестьяне, — пережины бывают в конце цвета ржи». Поэтому, подходя жать, подмечали, нет ли на полосе «спаленных колосьев». Зажинали не по многу (чаще всего по три снопа «во славу Св. Троицы»), так как, согласно народным поверьям, все нажатое в первый раз могло уйти к «знающим» старухам («вся спорынья уходит на пережин»). «…Когда хлеб начинает вызревать, то колдунью начинает беспокоить нечистая сила и томить, чтобы она отправлялась на пережин, хотя бы это было после тяжелой дневной работы. Это все равно что килы пускать. Хочешь не хочешь, а пускай. Баба в одной рубахе, как бы на помеле, с распущенными волосами несется по полю, хватает серпом рожь под самым колосом и всегда это делает поперек поля или с угла на угол. Тогда ей не попадайся на глаза, пустит килу. Днем же, когда жнут другие, у ней отворена дверь в амбар, там на сусеке у ней висят три пережинных колоса, чтобы зерно от соседей переходило к ней в сусек. Колдунью-пережинщицу можно узнать по этой примете, а также и по тому — не купалась ли она в Ильин день между заутреней и обедней (чтобы очиститься от греха, ей это необходимо сделать); наконец, зерно у ней, если вглядеться, не лежит в сусеке или мешке, а стоит торчком, что опытный человек сразу заметит. В прошлом [1921 г.] один горшечник не взял поэтому рожь в Никитской Слободке у одной бабы, у которой всегда хлеба вдоволь (а работать некому), а никитский монах отказался взять рожь в д. Климове, когда заметил, что дело не чисто» (Влад.) <Смирнов, 1927>.
Залом, закрутку, пережин нельзя не только вырывать, но даже трогать без риска смертельно заболеть, поэтому в Тульской, Орловской и других губерниях их снимали кочергой или расщепленным осиновым колом. Из Владимирской губернии (1921 г.) сообщали, что обнаружившие пережин крестьяне нажали на своей полосе каждый по три горсти, пропустили через колесную ступицу, снесли в «трехземельную» яму [где сходится земля трех обществ] и сожгли. Сделавшая пережин колдунья болела после этого год.
Уничтожить залом мог колдун, сжигавший его или топивший. Приглашали для этой цели и священников, служивших в поле молебны.
По мнению крестьян Владимирской губернии, распознать пережинщицу можно так: на Пасху ведьма непременно придет в дом, где под матицей воткнут «пережинный» колос.
Верили, что «приполон» может уйти в чужой сусек и при молотьбе: «Колдунья отворяет у себя в амбаре дверь, когда молотят, иногда оставляет только еле заметную щелку, через которую, однако, зерно и переходит туда». Чтобы этого не произошло, «нужно в первый раз околотить всего несколько снопов или насаживать в первый овин поменьше; все делать с молитвой: „Спаси, Господи“, — крестится крестьянин, затапливая костер под садилом овина на просушку хлеба» (Влад.) <Смирнов, 1927>.
Давность всех этих представлений засвидетельствована памятниками древнерусской и средневековой литературы. В сборнике XV в. среди обращенных к женщинам исповедных вопросов читаем: «…испортила ли еси ниву нечью или ино что человека или скотину?»
Людей ведьма может «портить» многими способами, преследуя их в образе животных, пугая, кусая и даже заедая, съедая, «заезжая»: «Многие станут вас уверять, что они испытали сами, идя ночью, нападения ведьм в виде свиней, которые сбивали их с ног и катали по земле, не давая подняться до тех пор, пока не удавалось ударить их чем-нибудь наотмашь, — тогда ведьма пропадала» (Орл.).
Ведьма наговаривает, напускает болезни через ветер, воду, разные предметы (и даже посредством прикосновения или взгляда).
По выражению В. Даля, «то, что мы считаем любовью, простолюдин считаем порчей, сухотой, которая бывает напущена». Область человеческих чувств (любви и нелюбви, привязанности и т. п.) традиционно считалась особо подверженной ведовству и открывала большой простор для козней ведьм. Многочисленные тому свидетельства — сыскные дела о ворожеях и ведуньях.
В 1647 г. в одном из московских приказов разбиралось дело о том, как крестьянка Агашка «портила» своего возлюбленного, бросившего ее: «Ходила сестра ее Овдошка ночью на погост, имала с могилы землю и ту землю с приговором давала пить изменнику» <Черепнин, 1929>.
Боязнь ведовской порчи и ведьм, особенно в средневековой Руси, была сильна; во многих случаях даже духовенство, как и высшие светские власти, «слепо верили волшебству». В грамоте царя Михаила Федоровича упоминается баба-ведунья, которая наговаривала на хмель с целью навести на Русь «моровое поветрие» <Краинский, 1900>. Особенно опасались ведьм во время свадеб, на которые старались пригласить «сильного» колдуна-охранителя (см. Колдун, Вежливец).
Способы свадебной порчи были разнообразными. В 1639 г. женка комарицкого церковного дьячка «с подругою своею пономарихою Марьею» испортила во время свадьбы драгуна Федьку Филиппова: «…выскоча из избы, зажгла лучагню и по его Федькиным и невестиным следам та пономариха лучем по следу катала»; пономарева жена Марьица «на лапоть на осметок поклала огнь на жениховом следу, как в клеть молодых повели».
Ведьм, ведуний, еретиц и «баб богомерзких» судили и преследовали на Руси вплоть до XIX в., также отмеченного тяжбами между испортившими и испорченными. Правда, по разделяемому многими учеными мнению, «фанатический взгляд на чародейство и применение к нему всех последствий выработанного инквизиционными судами процесса не переходили этнографической границы, до которой простиралось католическое народонаселение Речи Посполитой» <Антонович, 1877>.
Многочисленными были, по-видимому, внесудебные расправы с заподозренными в ведовстве. В 1879 г., например, в деревне Врачевке Тихвинского уезда «крестьяне заперли в избе больную старуху, слывшую за ведьму, и сожгли ее. Эта дикая расправа, совершенная семнадцатью крестьянами на глазах у толпы в триста человек, ни у кого не вызвала протеста» <Демич, 1899>. Испытывая, ведьм топили, а желая обезвредить, избивали и калечили. Считалось, что если наотмашь, со всей силы ударить ведьму, то она потеряет свои колдовские способности (или хотя бы их часть), а испорченный может скорее выздороветь. Менее жестокие способы: ударить ведьму троицкой зеленью или «приколотить» ее тень гвоздями, нанести по тени удар осиновым колом (выстрелить в тень), повернуть заслонку у печи, ухват и т. п. В Забайкалье считали, что если мести пол «наотмашь» (от себя) — ведьма сейчас же удалится из комнаты.
Устойчиво сохраняющаяся вера в ведовскую порчу открывала самый широкий простор для наговоров и сведения личных счетов: «Одна крестьянка, промышлявшая мелочною торговлею, за что-то вознегодовала на свою соседку — такую же торговку и, желая выместить на ней зло, прикинулась испорченной; мужики, видя в бабе неладно, употребили в дело свойский в таких случаях способ излечивания: собравшись все на улицу от мала до велика, надели на больную лошадиный хомут, в котором водили ее по деревне для того, чтобы указала человека, ее испортившего». После того как испытуемая произнесла имя соседки, неповинная женщина вынуждена была «по требованию мира» «виниться и отколдовывать» (Влад.) <Добрынкин, 1876>.
Узнать, кто в селе ведьма, можно было в основном во время больших праздников. Крестьяне верили, что к началу праздничной пасхальной службы ведьмы обязательно приходят в церковь и даже стараются коснуться священника. Поэтому если во время пасхальной заутрени посмотреть на присутствующих в церкви через кусок дерева от гроба мертвеца, то можно увидеть ведьм с кувшинами молока на голове (Юг). Высматривали ведьм на Пасху и держа за щекой кусочек сыра, сбереженный с Чистого четверга. «Когда священник скажет: „Христос Воскрес!“, все ведьмы (с дойницами на голове) повернутся задом к иконам» (Сарат.).
В селе Озерках Саратовского уезда считали, что «стоит лишь одеть все совершенно новое — белье, платье и обувь, и идти в праздник к обедне» — увидишь «ту из баб, которая ведьма», стоящей задом к алтарю и лицом к выходной двери. Те, кто портят скотину и отнимают удой у коров во время крестного хода, «идут не с народом, а навстречу ему: тех не пускает нечистая сила идти вместе» (Влад.).
Ведьм можно было увидеть и в доме, во дворе: если по четвергам Великого поста делать борону из осины, а в Страстную субботу спрятаться с зажженной свечой за этой бороной и ждать, то увидишь ведьму (Юг). В Сургутском крае знали такой способ переловить ведьм: надо весь пост оставлять по полену от утренней топки, а во время пасхальной заутрени затопить этими поленьями печь. Ведьмы слетятся просить огня, и, если вытащить между ними и дверью половицу, они не сумеют выйти из избы. По забайкальским поверьям, нужно каждую неделю Великого поста откладывать «по одному полену, из принесенных для топки дров, по одной свечке, предназначенной для вечернего освещения, по одному голику, который был запасен для подметания полов. Все эти вещи складывают в одно место и оставляют до Пасхи. В самую Христовую заутреню ведьма пойдет просить что-либо из этих вещей». В Забайкалье отмечен и еще один способ «ловли ведьм»: они явятся к тому, кто, начертив на земле фигуру из слова «зумзеаз», встанет в ее центре и прочтет каждую написанную сторону. «Слово „зумзеаз“, по понятию знахарей, сообщено людям ангелами по приказанию Бога, как бы для борьбы с тем злом, которое часто причиняют ведьмы. Смысл этого слова известен только Богу, оставаясь тайною даже для ангелов» <Логиновский, 1903>.
Однако крестьяне все же боялись раздражать ведьм и старались не делать этого без крайней необходимости. В Саратовской губернии верили: кто увидит ведьму, проживет недолго — «злые духи и сама ведьма отомстят смертию за открытие тайны; поэтому народ боится ходить во всем новом в церковь».
Ведьмы, как и колдуны, умирают, по поверьям, очень тяжело, особенно если не успеют передать своих колдовских знаний или помощников-чертей (см. ПОМОЩНИКИ). В восточносибирской быличке черти-помощники перебегают от умирающей ведьмы к ее соседке: «Ну люди-то видели, говорили вот… А у нее было всего две черных кошки, у той бабки, а тут много-много через дорогу перебежало. И бабка эта в тот же вечер ночью померла». В рассказе из Читинской области смерть ведьме облегчает лишь «купарисово дерево»: «Вот ей в избе купарисовым деревом начадят, накадят — и она умрет спокойно».
Пытаясь облегчить кончину подозреваемых в ведовстве, поднимали конек (князек) у избы, матицу, разбирали потолок, объясняя этот обычай по-разному. На Урале считали, что когда колдун умирает, «в это время окружает его целый сонм чертей; они заграждают дорогу ангелу; а душу из тела — так в Святом Писании сказано, — душу из тела, окромя Ангела Господня, никакой черт не смеет вынуть. После уже, как ангел-то вынет душу, черти-то и отобьют ее, есть-когда она грешная, а кольми паче еретицкая, отобьют, подцепят на багры да и поколябят во тьму кромешную. Вот для этого-то самого дела и поднимают у избы конек, чтобы дать ангелу место пробраться в избу» <Железнов, 1910>.
Согласно некоторым крестьянским рассказам, смерть ведьмы или ее погребение могут сопровождать стихийные бедствия. В повествовании, бытовавшем на реке Урал, кончина ведьмы вызывает пожар, от которого сгорает весь город.
Опасные при жизни, ведьмы беспокойны, вредны и после смерти, продолжая пугать своими посещениями односельчан, родственников, а также преследовать облюбованные ими жертвы. Ведьма-покойница часто «заедает», «загрызает» людей, персонифицируя смерть, уничтожение (см. Еретик, Еретица). Умершие ведьмы мстят пытавшимся обличать их при жизни священникам, преследуют и неосторожно отвергших их любовь парней, и своих женихов: «У одного парня в чужой деревне умерла невеста, а она была ведьма. Чтобы она не замучила парня, народ посоветовал ему ходить к ней на кладбище и сидеть на кресте ее могилы три ночи, тогда она оставит его в покое и ничего не сделает ему. Парень ходил на могилу ведьмы три ночи и каждую ночь ее видел до первых петухов. Она все три ночи выходила из могилы и искала его. В первую ночь она искала его одна, во вторую ночь — со своими подругами, а в третью, чтобы отыскать его, по совету старой ведьмы они принесли с собой младенца с хвостиком, который и указал им, где парень сидит. Но, по счастью, в то время, когда младенец с хвостиком указывал на крест, где был парень, петухи прокричали — и ведьмы провалились. Младенец так и остался с протянутой рукой, и по нем нашли его родителей; а это важно, потому что с этими людьми обращаются с осторожностью и за ними наблюдают, чтобы чего скверного не сделали православным» (Тульск.).
Чтобы раз и навсегда избавиться от преследований умершей ведьмы, ее гроб и могилу «стерегли» с особыми предосторожностями. Если же ведьма продолжала «вставать» и причинять вред, могилу разрывали, а тело пробивали осиновым колом — осина традиционно почиталась оберегающим от ведьм деревом.
Вообще же, после смерти ведьмы «встают» не так часто, как покойные колдуны, и преимущественно лишь первое время после похорон.
В русских поверьях, рассказах о ведьмах XX в. колдовские превращения, полеты, поездки ведьм описываются реже, чем в XIX в., но представления об умении ведьм портить скот и людей распространены и сейчас. Ведьма, колдунья в деревне XIX–XX вв. как бы персонифицирует беды, опасности и случайности, подстерегающие и преследующие крестьян. Она почти универсальное объяснение несчастий и в этом своем качестве даже необходима для жизни крестьянской общины.
Власова Марина. Энциклопедия русских суеверий
